Сказочник

               

 - Мужчина, дайте закурить!
     В темноте лестничной площадки грузный, неповоротливый Вадим Смоленцев чуть было не зацепил девушку, облюбовавшую подоконник. Она явно была не в себе.
- Мужчина!
- Я не курю, но дома есть, - пробормотал Вадим.
- А где ваш дом? Умираю - курить хочу.
- Сотая квартира.
- Вы меня спасете?
- Попробую.
Девушка спустилась на бетонный пол, одернула коротенькую кожаную юбку.
- А я здесь подружку ждала, Дашу Федотову из девяносто пятой, - сказала она радостно, - а её всё нет и нет. Вы её случайно не знаете?
- Да, как же, видная такая…
    Эта самая Даша удивляла многих  в подъезде своим баскетбольным ростом, индейским окрасом, нелепыми, попугайскими нарядами, а также иномарками, на которых её подвозили мужчины всех сортов и мастей. Род её занятий не оставлял никаких сомнений.
- Подождите меня здесь, - предложил тихо Смоленцев.
- Куда же ты?
- За сигаретами.
   Вадим юркнул в омут коридора, где пахло вареной картошкой и пережаренным луком. «Снова кто-то вывернул лампочку, что за народ здесь живет, да и не только здесь, - мелькнуло у него». Он перебрался сюда год назад из общежития, сняв квартиру на девятом этаже. Собственно, обходится это жилье ему недорого и до работы несколько шагов.
   В кромешной тьме Смоленцев, чертыхаясь, еле - еле попал ключом в замочную скважину, однако, дверь не поддавалась. Он и налегал на нее, тянул на себя – всё без толку.
 - Эй, ты чего застрял-то? – окликнула девушка.
- Заело что-то.
- Специально не открываешь.
- Да нет.
      Её каблучки уверенно зацокали по коридору. Приблизившись, она тут же оттолкнула в сторону Смоленцева.
- Эх, мужики, все одинаковы. Надо спокойнее, не надо торопиться, дергаться. Вот так, вот так…
   Под новым напором дверь жалобно скрипнула и распахнулась.
- Спасибо, - проронил Вадим.
- Не за что. Такие замки вообще открываются с полу - пинка. Рекомендую сменить, и побыстрее. Да и дверь необходимо поставить железную. Это же элементарно, Ватсон.
    Она решительно шагнула в прихожую и по-хозяйски включила свет. Смоленцев разглядел непрошеную гостью. Что и говорить, девица была хороша собой – лет восемнадцати, белолица, среднего роста, с точеной фигуркой и копной каштановых волос. Озорные синие огонечки то вспыхивали, то гасли в её миндалевидных глазах.
- Вот это конура! И давно ты холостуешь тут?
- Тринадцатый месяц, - молвил Вадим. – Это не моя квартира, я снимаю её у бабушки.
- А бабушку случайно не Ягой зовут?
   Свисающие обреченно лохмотья обоев, пожелтевший потолок и скособоченный электрощиток производили на всех редких гостей Смоленцева неизгладимое впечатление.
- А чаем угостишь прекрасную незнакомку?
- Конечно.
- Меня Соней зовут. А тебя?
- Вадим.
    Девушка метнулась в комнату.
- А это папа твой? – спросила она, показывая на небольшой портрет в нише стенки.
- Нет, - улыбнулся Смоленцев, - это Иван Алексеевич Бунин, писатель. Слышала про такого?
     Соня прыснула  в ответ и выпалила:
- Да нет, сдался он мне, покойничек. Кучеряво живешь. Всё в пыли и паутине…Дворником что ли трудишься?
- Нет, преподаю в гимназии, литературу.
- Ой, держите меня, плохо мне…Есть в этом доме валидол-то?.. Самый мой ненавистный предмет был в школе - литера.
- Почему?
- Балобольство всё это, враки, трепотня – про любовь, про честь и совесть…А иконы-то кругом развесил…Модно, да?
    Смоленцев боднул головой воздух:
- Эх ты, Соня, Соня…То, что есть в тебе, ведь существует. Вот ты дремлешь, и в глаза твои так любовно мягкий ветер дует – как же нет любви?
- Чего-чего? Красиво.
- Ну вот. А ты говоришь. 
- Сказочник ты сказочник…Андерсен, - подвела черту гостья, - недобитый романтик нашего времени. Гимназистки, наверное, балдеют от тебя.
- Да вовсе нет…
- Ты же не способен поставить банан, а тем более кол.
- Способен.
- И семьи у тебя нет. Прынцессу ждешь. Так?
   Вадим пожал плечами и напрягся…Она попала в точку: мягкотелость, мнительность и одиночество, житиё в своём иллюзорном мирке действительно тяготили его последнее время. Потом она курила в форточку на кухне, жадно затягиваясь и тяжело вздыхая, а он ставил чайник и нервно строгал бутерброды с сыром. Всё это было похоже на семейную сцену: папа собирается с духом, чтобы прочитать нотации дочке.
- И сдалась тебе эта Танька Федотова! Редкостная шлюха, редкостная, - прорвало Смоленцева, - зачем ты с ней водишься? тебя ожидает пропасть…пропасть. Как же ты не поймешь?
- Ещё один батюшка отыскался на мою голову...Вот тоска-то…
- Надо слушать старших. Хочется наставить тебя на путь истинный.
- Ой, наставник ты мой.
    Вадим почувствовал свою полнейшую беспомощность.
- Чего глаза-то от меня отводишь? Я тебе нравлюсь? – прыснула Соня, - стесняешься что ли? Небось, и целоваться-то не умеешь в свои тридцать.
    Смоленцева будто ослепило и какой-то дьявольской силой подбросило…Он притянул к себе юную гостью и накрыл её тонкие, влажные губы своими. Она это только и ждала, не противилась. Что и говорить, губительное зелье – свежее дыхание, поцелуй и объятия девушки…Накрыло его, ох как накрыло страстным желанием, похотью…А потом жёг стыд, когда стоял под душем, ему хотелось раствориться в горячих струях бурлящей воды, кануть в воронке…Да он с ума сошел, педагог – растлитель…
- Эй, ты не уснул там, милый?
    Сонечка в накинутой поверх голого тела белой мужской рубашке как ни в чем не бывало хозяйничала на кухне. Горели голубым пламенем все камфорки газовой плиты, на которых шипели сковородки и кипели кастрюли. Она очень ловко со всем этим управлялась, что-то пробуя и добавляя.   
- Соня, прости меня, - произнес Вадим виновато дрожащим голосом.
- Да за что, учитель? Ты был так нежен, - расплылась в улыбке девушка, - наоборот, объявляю тебе благодарность.
- Я как с цепи сорвался…Нельзя так, нельзя…Ты – ребенок. Это безбожно.
- Ты знаешь, хочется огреть тебя сковородкой от всей души.
- Соня, давай поженимся? Это безумие. Я – распоследний старый дурак. Я влюбился в тебя с первого взгляда, как последний гимназист…
   Кухня тут же наполнилась победным, звонким смехом девушки. Она потом откашлялась и развела руками:
- Ты опоздал, любимый…Я уже…успела выскочить…
    История её была стара как мир. Юный муж Сонечки, таксист, погуливал направо и налево, поэтому она решила отомстить ему, и якобы первый, кто подвернулся в качестве соучастника измены, стал Смоленцев. Всё очень просто, пошло и нелепо. Готовить она обожает, работает через дорогу поваром в кафе под названием «Жили – были».
    Она казалась ему теперь ещё прекраснее. Он слушал, смотрел на неё долго и проникновенно, будто хотел запомнить, и машинально опустошал тарелки.
- Вкусно хоть, уважаемый? – спросила обиженно Сонечка.
- Не то слово! Очень! Очень!
   Ему снова хотелось обладать ею, забыться в женских ласках, бесконечно целовать её щеки, глаза, губы и волосы. Вокруг всё бешено искрилось и кружилось…он потянулся к ней и …тут же будто рухнул в пропасть, в бездну, несся вниз с космической скоростью. Потом от страха вскрикнул и открыл глаза.
   За окном уже брезжило вовсю утро, осенний ветер тормошил приоткрытую форточку. Смоленцев вскочил на ноги.
- Соня! Соня! – восклицал он как потерянный, шарахаясь по пустой квартире. – Этого не может быть! Не может быть!
    Он ужаснулся. Недавнего маминого подарка – небольшой старинной иконы Владимирской Божьей Матери на стене не было. Исчезли его паспорт и скромные сбережения. Задыхаясь от гнева и безысходности, Вадим распахнул балконную дверь. Его обдало тут же свежестью, начинал крапать дождь. Он вдыхал жадно этот насыщенный кислородом воздух. Ему нужны, нужны ещё силы, чтобы жить, молиться и кому-то верить…