36. Геракл

Книга Кентавриды
Хуже всего вёл себя со всеми – богами, людьми, кентаврами, нимфами, – Геракл.
Собственно, кроме нечеловеческой силы, тупого бесстрашия и диковинного упорства, других достоинств у этого героя и не было. Ни пленительной красоты, как у Тесея и Ахилла, которых в юности принимали за девушек – так они были миловидны, – ни острого ума, как хотя бы у Диоскуров, не говоря уж об интеллектуале Асклепии, ни деловитой распорядительности, как у Аристея, ни Ясоновой дерзновенной изобретательности, ни тем более магических и творческих талантов Орфея…
Неустрашимый борец – да. Однако само отсутствие страха говорит о том, что в душе и голове этого героя не всё было в порядке. Не получив в детстве приличного образования и воспитания, зато ещё в колыбели напитавшись амбициями, он так и остался на уровне малого дитяти, который полагает, что ему всё можно, коль скоро ему, как сыну могущественного родителя, окружающие всё прощают.

Наверное, человек с другими свойствами и не совершил бы пресловутых двенадцати подвигов.
Я, однако, совсем не уверена, что их так уж надо было совершать.
Некоторые из них входили в Зевсову программу очищения Земли от последних двусущностных, другие же выглядели нелепыми до идиотизма – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Взять хоть историю с золотыми яблоками Гесперид, ради которых пришлось тащиться на край  света и усыплять тысячеокого Аргуса – и зачем?.. Разве этими молодильными фруктами наш герой осчастливил человечество?.. Или спас кого-то из близких?.. Да ведь нет же! Яблоки пришлось вернуть их первоначальной владелице, Гере. Приключение, конечно, вышло изрядное, однако практической пользы в нём не было ровно никакого.

Впрочем, и относительно благого смысла якобы полезных свершений Геракла у меня есть серьёзные сомнения.
На мой взгляд, по-настоящему необходимым был лишь ассенизаторский подвиг Геракла – чистка авгиевых конюшен. Что потребовало, правда, изменения русла реки и частичного затопления довольно обширной местности (не думаю, что тамошние обитатели были этому сильно рады; многие ведь могли и пострадать, а уж о материальном ущербе я и не говорю – герои о нём никогда не задумываются).
Все остальные подвиги так или иначе сопряжены с насилием, далеко не всегда оправданным ни с этической, ни с экологической точки зрения, даже если речь шла о страшных чудовищах.

Допустим, лернейская гидра, эриманфский вепрь и стимфалийские птицы были действительно опасными созданиями. Но, с нынешней точки зрения, всё это были «краснокнижные», реликтовые существа, последние представители своего рода. Стоило ли их уничтожать поголовно и бесследно?..
Керинейская же лань никакой кровожадностью не отличалась. А чтобы она не портила поля и виноградники, достаточно было обнести их оградой. Или поместить само животное в просторный вольер. В конце концов, можно было переселить её в заповедник,  – или объявить лес, в котором она водилась, священным, чтобы туда носу никто не совал.
А зачем понадобилось притаскивать из Аида пса Кербера?..
А силой отнимать красивый пояс у женщины, пусть даже амазонки, – это что, по-мужски и по-геройски?..
А угонять чужое стадо (я имею в виду коров Гериона и коней Диомеда)?..
В наше время такие действия однозначно считались бы грабежом с отягчающими обстоятельствами.
В общем, некоторые из подвигов носили откровенно разбойный или хищнический характер, и Геракла извиняет лишь то, что совершал он их не по собственному почину и желанию (хотя, судя по всему, не без удовольствия).
Но ведь, помимо подвигов, были и преступления, за которые он отделывался лишь мягкими взысканиями.

Убил в ярости первую жену и детей?..
Бедный, он был в состоянии аффекта и не понимал, что делает…
Оправдали.
Угрохал родственника?
Ах, бедняжка, он не рассчитал своей силы, а убивать никого не хотел…
Оправдали.
Уложил ударом кифары великого музыканта Лина?..
А нечего было Лину выпендриваться и критиковать музыкальные вкусы героя.
Опять оправдали.
И сколько ещё на его совести было таких убийств – по дури, по пьянке, по вздорному капризу…

Где бы ни появлялся Геракл, начинались какие-то неприятности: он ссорился с местными правителями и, ничтоже сумняшеся, расправлялся с ними (а потом тащил в постель их дочерей!). Если он участвовал в каких-то состязаниях, то он не просто их выигрывал, а непременно физически уничтожал соперников, хотя искомая награда была ему, как правило, вовсе не нужна. 
Пожалуй, действительно благим поступком героя было избавление из рук Танатоса верной Алкестиды, жены Адмета, но этот подвиг был совершён после буйной пьянки в доме, где лежала покойница, и вылился в очередной жестокий мордобой с последующим довольно грубым розыгрышем безутешного супруга (Еврипид написал об этом с непередаваемой в переводе иронией).

Удивительно, но этому безмозглому громиле всё сходило с рук. Зевс прощал ему даже то, чего не простил бы своим божественным отпрыскам. Почему – отчасти понятно: божественные отпрыски были изначально обеспечены и бессмертием, и властью, и местом на Олимпе, а Геракл на их фоне выглядел жалким бедолагой: бастард-полукровка, хитро лишённый первородства, не имеющий ни царства, на которое мог бы рассчитывать, ни богатства, и вынужденный находиться в услужении у богатых родственников… Вот родитель и потакал ему, хотя не мог сделать для него слишком много.
В конце концов, именно Геракл застрелил Зевесова орла и освободил распятого Прометея, взяв с него слово, что тот помирится с царём богов.
Возможно, Прометей был не очень рад такому уговору. Он-то привык к тому, что подвиги совершают безо всяких условий.
Но после всех перенесённых страданий усталому и изверившемуся титану, похоже, было всё равно, что теперь произойдёт и с людьми, и с богами.

Я не знаю, когда именно Геракл познакомился с Хироном, и кто их свёл. Учеником Хирона он точно не был. Однако именно в то время Хирон самоотверженно пытался найти общий язык с людьми, и потому получить к нему доступ мог если не всякий желающий, то уж всякий настойчивый точно. Наверное, сына Зевса привели в пещеру кентавра их общие приятели, аргонавты: Геракл, напомню, входил в их компанию.

Время от времени Геракл приходил к Хирону и сам по себе – лечить раны, отлёживаться после очередного приключения и советоваться о том, как жить дальше. Сын Зевса никогда не был доволен своей жизнью – ему всё время казалось, что не все враги перебиты, не все обидчики наказаны и не все красивые женщины хотя бы по разу принадлежали ему (тут он был просто ненасытен). А ещё он постоянно жаловался на владычицу Геру, которая, как он считал, подстрекала его недоброжелателей на небе и на земле к причинению ему всё новых обид и неприятностей.
Между тем Гера, вероятно, уже не раз пожалела, что связалась с этим разбойником, трепавшим на каждому шагу её царственное имя. Какой-то хитрец (говорят, будто это даже была дельфийская пифия) надоумил его после первых подвигов зваться не так, как нарекла мать, Палемоном Алкидом, а в честь царицы богов – Гераклом, что означало «Через Геру прославленный». И нужна ей была такая слава?.. Думаю, нет. Но остановить Геракла было уже нельзя: каждый новый подвиг приносил ему новых врагов, а значит, и новые передряги, от которых даже у твердолобого сына Зевса голова иногда шла кругом. Лишённый всяких понятий о добре и зле, он часто был не в силах понять, почему его не любят, почему ни одна из его блестящих побед не приносит ему ни счастья, ни радости, и почему ему иногда бывает так скверно.
Удивительно, но эта груда нерассуждающих мускулов иногда страдала депрессиями, смутно чувствуя, что не всего можно добиться силой.

Хирон обычно не отказывал просителям в помощи, кем бы они ни были.
Наверное, Геракл ему был даже интересен – как своей нелюдской могучестью, так и своей предельной наивностью в делах душевных и сердечных. Однако долго общаться с таким человеком трудно: он вроде бы просит совета, а на самом деле хочет, чтобы его хвалили и им восхищались. И чуть что не так – обижается, начинает в сердцах швырять на пол утварь и придирчиво выяснять отношения.
Допустим, с Хироном не очень-то побуйствуешь. Он умел остудить любой гнев спокойным замечанием или снисходительной улыбкой. 
Но избавиться от такого гостя, раз впустивши, было нельзя.
И Геракл прослыл его «другом», хотя дружба эта носила явно односторонний характер и граничила с наглой навязчивостью.
В конце концов именно она и сгубила Хирона.
Чего лично я Гераклу никогда не прощу.


Герой

Идёт он звериной тропою
сквозь звон заповеданных рощ.
В груди его – сердце героя,
в руках – олимпийская мощь.

Ощерился яростной пастью
из львиного чучела шлем.
На горе себе иль на счастье,
он не был повержен никем –

ни Кербером, ни Герионом,
ни Гидрой со множеством жал;
и в безднах, и в топях зловонных
он чудищ не раз побеждал.

А скольких убил он кентавров!
А скольких низверг он царей!
А сколько снискал себе лавров,
охотясь на диких свиней!

А после,  не зная сомнений,
крушил амазонкам хребты,
оставшись для всех поколений
мерилом мужской прямоты.

Громил он Колхиду и Трою…
И некому было спросить:
зачем тебе сердце героя,
коль ты не умеешь любить?