Почти все юные гости Хирона были полукровками – детьми богов от смертных возлюбленных. Но человеческого, признаться, в них было больше, чем божественного.
Исключением был Орфей.
Он не был в прямом смысле учеником Хирона, однако ходил к нему вместе со своими приятелями. Это же была одна компания – Ясон, Актеон, Диоскуры, Тесей, Геракл, Орфей…
Выделялся среди них он очень заметно.
Во-первых, наружностью и акцентом, поскольку был фракийцем. Он носил тунику с рукавами, высокую шапку, а в холодное время -- штаны и сапоги.
(Орфей. Мозаика 3 века н.э. из Туниса)
Во-вторых, он удивлял окружающих своей деликатной скромностью и полным отсутствием аристократической кичливости, хотя происхождение его было нисколько не менее высоким, чем у прочих.
Орфей называл себя сыном фракийского царя Эагра. Домыслы о своём происхождении от самого Аполлона Орфей выслушивал с загадочной улыбкой, не опровергая их и не подтверждая. Кто, в конце концов, может это знать наверное? Только мать. Но она, говорят, умерла, когда он был ещё маленьким. С матерью, кстати, тоже обстояло как-то таинственно. То ли нимфа, то ли царевна, то ли вообще одна из Муз (а именно, Каллиопа), подбросившая своё дитя царской супруге…
Впрочем, у этих молодых героев было не принято толковать о своих матерях. Юноши обычно стесняются показаться слишком привязанными к родительницам. А если родительницы к тому же не совсем безупречны с житейской точки зрения и вольно или невольно изменяли мужьям с бессмертными, как Леда или Алкмена, то разумнее всего просто помалкивать. Боги карают и за пренебрежение, и за лишнее хвастовство. Равно опасно как отрицать свою связь с бессмертными, так и открыто именовать себя сыном Зевса или Аполлона.
Однако божественность так и лучилась из Орфея, хотя он не был каким-то особенным красавцем. У него были удивительные глаза – бездонные, всевидящие, всепонимающие и загадочные (никто не мог сказать, какого они цвета, потому что они вбирали в себя все краски мира, преображая их в поток внутреннего сияния).
Никто из царственных приятелей никогда не шутил по поводу «варварских» или «деревенских» привычек Орфея, который действительно происходил из окраинной пастушеской местности и в своих манерах сохранял некоторую простоватость, опосредованную врождённой душевной деликатностью. Казалось, что сословным различиям он не придаёт вообще никакого значения, и его не интересуют забавы, подобающие юным аристократам – военные подвиги, охота, спортивные состязания, эротические похождения. Но друзья, не разделявшие его взглядов, любили и берегли Орфея, ощущая в нём недоступную прочим святость.
Зато он, единственный из этой компании, удостоился чести говорить с Хироном на равных. Эти двое хорошо понимали друг друга. Орфея ничему не надо было учить, знание было дано ему словно бы свыше, как и самому Хирону, – требовалось лишь приспособить своё знание к человеческим потребностям. Иногда Орфея также причисляют к ученикам Хирона – но, думаю, тут скорее был взаимный обмен идеями, звуками, словами и мелодиями, а не ученичество в привычном нам смысле.
Ныне Орфея вспоминают в основном как величайшего музыканта. Среди тогдашних людей – несомненно, таким он и был. Но, кроме того, он был и целителем, и мыслителем, и философом, и вероучителем, и магом, и мистагогом…
Наверное, и про него стоило бы написать отдельно и обстоятельно.
Ибо только он да ещё Асклепий поддерживали в душе Хирона веру в человечество, ибо наглядно показывали, что может со временем выйти из тех обезьяноподобных драчливых и вздорных гомункулусов, которые, едва появившись на свет, объявили себя хозяевами этого мира.
Орфей был одним из немногих людей, кого Хирон называл своим другом, сыном и братом.
И оплакивал Хирон его, как никого другого.
(Гюстав Моро. Кентавр, несущий мёртвого поэта)
А потом они всё-таки ещё раз встретились.
На небе.
…
Каждый раз, когда к Хирону приводили очередного питомца, он преисполнялся новой надежды на то, что уж этот-то станет не таким, как другие двуногие – не собъётся с истинного пути, не соблазнится ложными ценностями, не позволит овладеть собою порокам…
Всё было тщетно.
Или почти тщетно.
Двуногие оказывались неисправимыми – в том числе и потомки богов.