Полковник выбрал место под большими, но еще молодыми соснами, на случай сильного ветра. В этой влажности дерево гниет в три раза быстрее, чем в более южном, сухом климате. Поэтому и растительность здесь такая буйная, разнообразная, хочешь северный ягель, хочешь тропические лианы, или даже дикий виноград, и тут же ползучие тундровые деревья. Часто без всякой причины валится громадное дерево: живое, зеленое, а на слом глянешь, сгнила сердцевина.
Природа здесь суровая, строгая, требует, чтобы ее законы соблюдали. Нужно много труда вложить, чтобы получить жизненно необходимые крохи, тоже тепло или еду. Иногда сюрпризы подкидывает, то в ручье слиток золотой, то соболь сам в прицел заглядывает. Лето, осень в лесу голодным не останешься: грибы, ягоды, орехи, а вот зимой только припасами питаться, сугробы такие, что в свежевыпавшем снеге утонуть можно. Трудно жить, но можно, а если еще и умеючи…
Полковник расчистил от иголок место для костра, сложил горкой мелких сухих веточек, которые наломал идя сюда. Клок мха, как запал, частично выглядывал наружу, его зажег, прикрывая ладонями, ждал когда разгорится. Потом аккуратно, чтобы не погасить загоревшуюся жизнь с четырех сторон, концами в огонь подложил ветки покрупнее. На них по краям еще, получилась изгородь, внутри которой горел огонь. Теперь бояться нечего никакой дождь не загасит этот жадный до жизни костер.
Глядя на красные языки пламени, ощутив тепло огня, почему-то вспомнил родное село, цветущие сады, как пацанами мазали себя и девчонок черной черешней. Смеху было, веселья и ягода вкусная и забава веселая, и ведь ничем этот сок не смоешь, только таким же соком белой черешни. Полковник заулыбался, даже замычал какой-то мотивчик, но пот уже стекал в глаза. Вспомнил, где находиться. «Занес же черт меня», - выругался он, стирая с лица не пот, а всепроникающую морось дождя. Верхушки сосен над головой, исчезли в серой пыли дождя, в живом движении текущих своей дорогой черных туч. Глядя на огонь, он не заметил, как мгновенно померк день.
Стал натягивать плащ-палатку над срезанными еловыми ветками, выложенными вокруг костра. Дождь до утра точно не кончиться, ждать и искать нечего, надо отсидеться в относительном тепле и сухости. Еще эта журналистка, явится сейчас мокрая, вот еще проблема не вовремя на голову свалилась, и без нее все идет черте как. Хотя, как говорил его первый командир: «Лучше сделать во время, чем два раза правильно». Ничто просто так не бывает.
Поднимаясь на эту сопку, Нинель как-то не заметила, что она такая крутая, а тут спустится не возможно. Ноги скользят, гравий с иголками сыпется из под кроссовок и подпрыгивая летит вниз, руки безрезультатно ищут в воздухе за чтобы им зацепиться, что бы хозяйка удержала равновесие. Перед глазами мгновенно мелькает земля – стволы деревьев – ветки – тучи, и Нинель, лежа на спине, задрав верх ноги, катится вниз. Пока больно не упирается в очередной ствол дерева, либо кочку, или успевает рукой схватить какой-нибудь кустик, чтобы задержать падение. И хорошо если он крепко сидит в земле иначе, она сама себя осыпает комками грязи, россыпью иголок, а в руке останется вырванный клок травы.
Мокрая, дрожащая, стуча зубами нескончаемую чечетку от холода, она все-таки соображает, что можно передвигаться как в слаломе, от дерева к дереву, меняя направление, и не на спине, а на попе. Видно куда едешь, руки свободны для равновесия, а ноги руль и тормоз.
- Далеко собралась? – полковник поймал Нинель за шкирку, и поставил на ноги.
- Это не я, - обрадовалась она, что докатилась до финиша, - это обувь скользкая.
- Понятно, - полковник сунул ей в руки котелок, - воды принеси, - и отпустил воротник, за который до сих пор держал. Нинель автоматически хлопнулась на пятую точку и поскользила вниз, к реке. – Спецзадание, - усмехнулся он ей вслед.
Нинель – столичная жительница в третьем поколении, окончившая университет, знающая два иностранных языка, считающая себя представительницей культуры, раньше и не подозревала, что умеет так материться. Не замечая дождь, не ощущая струи воды, она как волчок крутилась на берегу и ругалась такими изысканными тирадами, что знатоки матюгальной речи, могли бы на много лет вперед пополнить свой словарный запас. Смысл же всего сказанного сводился к тому, что она девушка – создание нежное и хрупкое, что она замерзла, что ей нужна забота и тепло, а не муштра этого солдафона.
Полковник уже воткнул в землю крупные сучья, обстругал ветку, чтобы повесить на нее котелок. Заслышав приближающийся шум, он встал, чтобы забрать трехлитровый котелок, итак долго ждал, теперь еще время надо, чтоб закипел. Он удивился, с какой невероятной скоростью девушка лезла вперед. Она уже давно уперлась головой в его ногу, но все еще пыталась сдвинуть препятствие в его лице, которое даже не осознавала.
- Да, что с тобой? – раздраженный Сергей Александрович схватил журналистку за плечи. «Дождался чаю» - зло подумал он и пару раз сильно тряхнул, чтоб вернуть девчонку в действительность: – Крокодила что ли увидела? Так они здесь не водятся.
- Не-е-е-т, - ноги и руки Нинель по инерции болтались в воздухе от встряски. – Утопленник… - Она не успела договорить, на лице полковника не было ни страха, ни удивления. Ей даже показалось, что он обрадовался, но почему-то сказал: «вовремя», и бросив ее как ненужный фантик от конфеты, ринулся к реке. Нинель, не собиралась уступать кому-то право первенства: «Она нашла, ее и заслуга». У нее вдруг появились силы, стремительно слетев за полковником, ни разу не упав, она даже опередила его, оказавшись первой на галечном берегу, показала место, где видела труп.
Сергей Александрович осторожно подошел к чернеющемуся в воде утопленнику. Нинель, которая недавно оперлась на это склизкое тело, чтобы набрать воды, приняв его за бревно, побоялась подойти ближе трех метров. Однако ее разбирал интерес первооткрывательницы. - Он кто? Он живой? Он дышит? А это мужчина или женщина? Сколько он в воде пролежал? Вы его знаете?
Утопленник лежал головой на берегу, все остальное тело оставалось в воде, в этих сумерках было чудом заметить, что это человек, а не упавшее в реку дерево. Полковник аккуратно выволок на берег холодное тело, надеяться, что в нем теплиться жизнь бесполезно, но он попытался нащупать пульс на руках, шее, потом приложил ухо к груди: «Жив». На какое-то мгновение Сергей Александрович задумался, может опасался чего, но решившись, легко подхватил неизвестного на руки и понес к стоянке, но тут споткнулся о котелок, выругавшись мускулами лица, скомандовал журналистке: - Воду набрала. Но Нинель вдруг ослабла, она почувствовала себя обиженной, «кого-то на руках несут, а она хрупкая и беззащитная должна ногами топать, да еще по этой скользкой, мокрой земле». - Быстро, набрать воды, - повысил голос полковник, но Нинель лишь сильнее растеклась на гальке берега, окончательно потеряв силы.
- Черт бы вас всех побрал, - мысленно чертыхался Стаценко, подымаясь в гору с двумя бесчувственными телами на своих плечах и котелком в зубах: «Дернул же его этот самый черт связаться с женщиной. Всегда знал, что толку от них нет, а проблем масса. Так нет, раз в жизни пожалел, пустил переночевать, думал на этом все, откупился от бабьего рода. Нет, мало все им! Теперь, дурак жалостливый, таскай ее на своем горбу». Зато когда он сбросил на сосновые ветки, успевшие просохнуть под плащ-палаткой от костра, этих халявщиков, и повесил котелок над огнем, его чертыханья приобрели реально громовой командный рев.
- Вы что-то сказали? – слабо поинтересовалась Нинель, которой было стыдно за притворство, но сознаваться она не собиралась.
- Чай пить будем, - рявкнул полковник, и мысленно поклялся с женщинами дел больше не иметь.
Тепло смешанное с дымом, запах заваренной травы, даже влага нескончаемого дождя умиляли. Сидя под брезентовой крышей, почти осушив одежду у костра, Нинель заинтересовалась «утопленником». Странный он какой-то. Где-то ее ровесник, бледный, можно сказать даже синюшный, сильно худой, дышит не слышно. Его присутствие настораживало, но чувствуя себя хозяйкой очага, она предложила полковнику:
- Может, ему чай налить?
- Насчет чая не знаю, но попробовать можно, - он налил в кружку кипяток, положил сверху большой сухарь и поставил под руку парня.
- Как же он пить будет, он же без сознания? – засомневалась Нинель.
- Вот и я о том же. Как? – полковник, внимательно минут пять взирал на спасенного им человека, а потом скомандовал. – Все, отбой.
Нинель быстро уснула на отведенном ей кусочке сосновых веток, уставшая она не чувствовала ни колючих через одежду иголок, ни неровности веток. Полковник долго не мог улечься удобно. Ему было необходимо постоянно видеть незнакомца, хоть тот и не проявлял признаков жизни.
Тепло, забытое ощущение тепла, Он осторожно трогает пальцами попавшуюся в руку траву и иголки. Сухо. Сил только нет, но самое главное нет ощущения опасности. Открывает глаза, где-то рядом идет дождь, а тут сухо и тепло, он видит спящих: девушку и мужчину. Забытое чувство уюта, но Он знает, что скоро угрожающая ему опасность вернется и тогда…
Костер почти погас, но в нем еще живет пламя, оно яркое, обжигающее, если разбить слабо мерцающие в предрассветных сумерках угли. Он берет в ладони, сколько может захватить горячей золы, крепко сжимает кулаки. Тепло бежит по его телу, заползая в каждую клеточку, теперь ему надолго хватит, он открывает утреннему ветерку ладони, с которых слетает холодная серая пыль.
Скоро рассвет, наверняка солнечный, пора уходить, но замечает кружку и сухарь. Глубоко втянув в себя запах травяного чая, пытается что-то вспомнить. Но идти, пора идти. Он уходит, сжав в кулаке сухарь, от которого через мгновение по ветру разлетается только пыль.
-Черт подери, - шепчет полковник, осторожно протягивает руку к упавшей на брезент пыли, но от прикосновения она превращается в ни что. – У него, что там атомный реактор? - Сергей Александрович, коситься на мерцающие угли, но решиться взять их в руку не может. «Я что зеленый, такие опыты над собой устраивать, тут температура градусов двести». Он почти встает, чтобы пойти за незнакомцем, но почему-то останавливается, повторяя: «Лучше во время, чем правильно…»