История Беллы.
(доброй памяти моей бабушки)
…Она упала возле огромных, доходящих прямо до неба металлических ворот с большой красной звездой посередине. Сын был у нее на руках, она не ударила его о землю, смягчила падение для него своим телом, но он все равно заплакал, почти закричал, во всю мощь своих маленьких, 3-летних легких, но все равно слышен был лишь негромкий писк. Сколько они так лежали на холодной, осенней земле, Белла не помнила совсем, очнулась оттого, что ворота будто разверзлись, и на нее медленно стал надвигаться большой грузовик, из которого один за другим, медленно-медленно, стали спрыгивать солдаты с автоматами. Белла вновь потеряла сознание…
Много позже, она, уже уютно укрытая солдатским одеялом, в какой-то каптерке внутри так напугавших ее ворот, с железной кружкой в руках, обжигающей крепким чаем с какой-то травой, пыталась вслух вспомнить, чтобы рассказать людям, принявшим столь горячее, такое человеческое участие в ее судьбе, события последнего, черного месяца в ее жизни.
Воспоминания получались несвязными, язык плохо слушался, желудок сводило от голода, а сердце переполняла бесконечная благодарность…
… Белла родила своего сыночка, своего Эдочку, поздно, в 33 года, да еще от матросика, приезжавшего на побывку в соседнее село. Она никогда не сожалела о своей скороспелой любви, тем более Эдочка, ее кровиночка, рос на славу, смышленым и веселым мальчуганом, кареглазым, совершенно не похожим на папашу-украинца. Через год от матросика пришло письмо, в котором он предлагал Белле «руку и сердце», но Белла на письмо не ответила, о сыночке не сообщила, ведь родня, такая многочисленная, осуждала ее и за «внебрачную связь», и за «нееврейскую кровь», которая текла теперь в маленьких жилочках ее Эдочки.
Беллочка выросла в семье очень зажиточной. На «добро», как принято было называть достаток имущества в семье, работали все домочадцы. Отец затемно уходил в свою ювелирную лавку, где работали с ним еще два старших Беллиных брата, Матвей и Семен. Мать управлялась с немаленьким хозяйством – самим домом, коровами, курами, огородом, ей помогала Белла, и еще успевали работать на колхозном поле. Сестра Оксанка лихо управлялась с комбайном, была звеньевой девичьей бригады механизаторов- «комбайнеров».
Наступил июнь, в селе готовились к сенокосу. Она была в поле, когда на село пошла гроза, но без дождя, она обозначила себя каким-то незнакомым гулом, как будто взревело одновременно сто тракторов. Потом эти тракторы почему-то появились огромной черной стаей прямо на горизонте, и двинулись прямо на работающих в поле людей. Белла и не помнила, как подхватила Эдочку, мирно игравшего на расстеленном ею платке прямо на траве, и побежала в село, домой, где спряталась в подполе. Отец с братьями из лавки так и не возвратился, мать с Оксанкой остались в поле…
… Последующее, несколько недель кромешного ада, смешалось, как в черно-белом немом кино. Она бежала, прячась за деревьями, за подводами, спешно увозящими людей с их нехитрыми пожитками поближе к железной дороге, в надежде сесть на поезд «в сторону Москвы».
Когда впереди показались какие-то амбары и уже был слышен гул железной дороги, их догнали немцы на мотоциклах. Белла упала в кусты, не выпуская Эдочку из виду. Люди пытались о чем-то договориться, спешно выворачивали свои узлы и кошелки, трясли кольцами и брошками, роняя их на траву.
Село, в котором с рождения жила Белла, было украинским, еврейских семей, хотя и со многими домочадцами, было только две, Белла была с детства знакома и дружна с односельчанами, но, видимо, все дружбы остались в прежней жизни – когда обоз тронулся в путь, ее в подводу не посадили, уж больно она была смуглая и кудрявая, правда сыночка пожалели, положили в кучу тряпок на одну из подвод.
Теперь всех людей выстроили неровной линией вдоль амбаров, дети прятались в материнских юбках, Эдочка стоял с краю, плакал и звал мать. Белла обезумевшей змеей вместе с огненными выстрелами, разорвавшими темноту, рванулась на крик сына, успела, упала на него, сбив с ног и закрыв собой. Потом наступила тишина. Немцы еще некоторое время стреляли по шевелившимся людям, громко кричали и смеялись, собирая золотые побрякушки с земли, радуясь трофеям, и уехали совсем. Не встал никто, кроме Беллы. И тогда она пошла вперед, черед лес, раздирая остатки платья о ветки деревьев, держа у груди сыночка.
На совершенно пустой станции стоял паровоз с десятком теплушек, бегали солдаты и люди в гражданском. Белла из последних сил дотянулась до поручня последней теплушки, осторожно положила сына на ступеньку, самой влезть внутрь сил уже не было. Но чьи-то незнакомые руки, родные, сильные, человеческие, втянули ее в теплушку, и поезд тут же тронулся. Так ей повезло еще раз…
Поезд ехал долго, наверное, месяц, медленно полз от станции к станции, теплушку постоянно отгоняли то в один железнодорожный тупик, то в другой, днями и ночами вагон стоял в этих тупиках, его цепляли к поездам, идущим непонятно в каком направлении. Однажды она с сыном вышла на какой-то станции за водой, потеряла какие-либо ориентиры и ушла вместо вокзала в город, где упала перед большими железными воротами…
Ее оставили за этими железными воротами, где располагался местный отдел НКВД, устроили на работу сначала уборщицей, потом, присмотревшись к исполнительной и молчаливой молодой женщине, дали работу в паспортном столе, и даже комнату в коммуналке.
Стоит ли удивляться именно этому обстоятельству, я не знаю. Знаю и верю только в одно: всегда, во все времена, на земле есть добрые люди, независимо от национальности, чинов, званий и места работы…
Через год с небольшим младший сержант милиции Белла повела Эдочку в старшую группу детского сада…