1.
Под ногами шуршало золото, с деревьев осыпался янтарь. После утреннего дождя воцарилось в акварели неба солнце. Свежий воздух, прохладный, можно сказать, морозный. Уже совсем близко зима. И дышится свободно, легко, чудесно!..
Понедельник, полдень; мало машин, ещё меньше прохожих, а те, кто всё же высунулся на улицу, спешат по своим делам, скоро исчезая, сворачивая во дворы, растворяясь за дверями магазинов.
Я увидел её издалека. Сидит на спинке скамейки, вертит в руках жёлтый кленовый листочек, как всегда еле заметно покачивая головой под напеваемую песенку. Вскинула волосы, глянула на небо, золотой лучик кольнул глаза; зажмурилась, засмеялась. Улыбнулся и я.
-- Привет, бездельница! – крикнул я.
Она вздрогнула от неожиданности, увидела меня, энергично замахала ручкой с кленовым листом, звонко протянула:
-- Приве-е-ет!!
А после того, как чмокнула в щёку меня, усевшегося рядом, шутливо надулась:
-- И вовсе я не бездельница.
-- Да я ж шучу.
-- Знаю-знаю, - она легко вздохнула, и уронила голову на моё плечо. – Какая замечательная осень в этом году!
-- Правильная какая-то. Даже странно.
-- И вовсе не странно, а здорово!
-- А вот в Калининграде сейчас дожди. Бедных заливает по самые уши.
-- Не хотела бы я там жить. Я плавать не умею, - вполне серьёзно сказала она и вдруг оторвалась от меня, вытянулась вся, блаженно потянулась. – А у нас хорошо!
-- Ты сегодня такая радостная.
-- Ага! – весело блеснули глазки. – Меня сегодня всё радует. И дождь, и спор с братом утром. А сейчас – всё просто изумительно! Такая свежесть! Такое солнце!
Она вскочила и закружилась, закинув голову, выкинув в стороны руки. И засмеялась. По распахнувшемуся пальто запрыгали солнечные зайчики, янтарные и рубиново алые листья окружили её беспокойным хороводом.
Смех, такой тихий и беспечный, поднимался над деревьями, убегал по аллее, раззадоривая покой осени. Волосы искрились, сливались, сплетались с пыльными лучами прозрачного золота…
Как я любил её за такие взрывы детской радости, когда мир становился её другом, верным и шабутным. Она творила с ним незатейливое счастье, сыпала брызгами самого простого и наивного веселья – юного, беспричинного, и от этого искреннего, честного. Такой маленький озорной комочек добра и вечной жизни!
И вдруг, как обычно внезапно, остановилась, уставилась на меня.
-- Ты что так смотришь? – спросила она, хлопая ресничками.
-- Любуюсь.
-- Чудной ты! – хихикнула она, вновь подлетая ко мне.
-- Это-то я чудной? Надо будет тебя как-нибудь на камеру запечатлеть. Вот тогда и увидишь – кто на самом деле чудной.
-- А знаешь, - снова перемена настроения: стала серьёзной, нахмурилась, подбирая правильные слова, - ведь я не всегда такой была. Ещё совсем недавно ходила вся… Ну… Зажатая, закованная! Серая такая, незаметная!..
-- И что же случилось?
-- Случилось? – лукавая улыбка, игривый взгляд блестящих зрачков, - Случилось самое прекрасное, что только может случится!
-- Правда? Слушай, а расскажи мне. А то вдруг со мной тоже такое случится, а я не замечу и останусь прежней дубиной.
-- А с тобой это ни разу не приключалось?
-- Да я даже не знаю, что это! Давай, рассказывай!
-- Не буду. Я стесняюсь.
-- Вот это номер! Кого? Меня?! Совсем упала, что ли? А ну, давай колись! – и я вцепился в её пальто пальцами, нащупывая рёбра.
В ответ последовало нападение шаловливых смелых лапок на мой живот – на самое моё слабое место в плане защиты от щекотки. Запыхтели, закряхтели, засмеялись, упиваясь яростным сражением. Наконец, вражеские атаки отбиты, а боевые единицы, коими являлись тонкие, хрупкие ручки, оказались скованными цепкими моими.
-- Говори! – сурово, властно приказал я.
-- Ну, ладно, - сдалась она, выдохнув, и приникнув ко мне всем тельцем. Расслабилась, успокоилась, обмякла, и голос стал тихим, нежным… - Это у меня в первый раз. Раньше и представить не могла, точнее, боялась, что это так… Что это как сумасшествие! Такое полностью меняет человека. Наверное. Мне так кажется. Потому что я изменилась. Я счастлива! Я летаю! Мысли об этом со мною всегда, каждую минуту. Я просыпаюсь утром и радуюсь, выхожу гулять – смеюсь. Засыпая, я с трепетом ожидаю утро, что бы снова проснуться радостной! – она говорила и дрожала от своих слов, в которые вкладывала все свои переживания и чувства. Я держал её, сжимал всё крепче, и моё дыхание стало прерывистым, сердце отчего-то неистово колотилось. Неужели, я осмелился поверить, неужели надежда в конец обнаглела? А она всё говорила, говорила, говорила… - Мне хочется сказать это каждому, и в то же время ни с кем не делиться: а вдруг кто-нибудь отнимет, или отломит кусочек моего счастья? Да, я эгоистка! Это моё! И ни с кем я не хочу делиться! Ни с кем, кроме… - и замолчала, оборвав речь судорожным вздохом. Но тут же засмеялась – грустно, невыносимо грустно. И тут же заплакала, зарываясь в мои объятия всё глубже. – Я сегодня уезжаю…
-- Я знаю.
-- Надолго. На очень долгий срок… А я не хочу.
-- Верю…
-- Я так не хочу! Ведь я буду так тосковать!
Я молчу и слышу всхлипы, совсем детские. Почти рыдания. И глажу волосы, и вдыхаю их аромат. Её аромат.
-- И ты меня забудешь. Мы никогда больше не увидимся. Никогда!… Так страшно!..
Захотелось плакать и мне. Что за мысли? Прямо мои, словно украла. Но с чего, с чего она взяла, что забуду, что «никогда»?!
-- Кто тебе сказал такую ерунду? Кто? Откуда такие упадочные мысли?
Но она не слушала.
-- Всего месяц… Только один месяц, каких-то десять-двенадцать встреч!.. И так унесло меня прочь от череды пустых дней. Ни с кем другим…
А вокруг загудело, протяжно и угрюмо. Жутко, даже листья замерли, и солнце притаилось где-то над лесом, желая закатиться за горизонт раньше положенного срока. Гул наглел, набирался сил, и вскоре показался тот, кто напугал осенний мир.
В конце аллеи, там, где кончались ряды клёнов, из неба, прямо из бездонной синевы, стала опускаться серая, размытая непонятно откуда взявшимся туманом, колонна. Прямая, толщиной в несколько многовековых дубов, утробно урчащая, ленивая…
Я смотрел на неё и чувствовал, что холодает. Что на самом деле скоро зима. И руки, онемевшие, сами собой расцепились, выпуская тепло и бесконечное счастье. Оно нехотя, сопротивляясь чужой воле, оторвалось, одарив последней волной дурманящего аромата уже далёкой радости, и, словно став тем же туманом, что покорно клубился у подножия исполинской колонны, потянулась к неотвратимому расставанию, к двери в другой мир, мир воспоминаний и прошлого, выйдя за порог которой уже никогда не сможешь вернуться обратно… И лишь тихий голос всё ещё целовал меня дрожью и прощальными словами:
-- Мне не будет тяжело, ведь я верю, ты меня не забудешь. И от одной этой мысли я счастлива. Я пронесу это чувство через всю бездну, разлучающую нас… Ни с кем другим, никогда до встречи с тобой… Прощай!.. Прощай!..
Ещё мгновение, и мир, вспыхнув янтарным пламенем, погас, оставив мне лишь холодок в пальцах и тепло отпущенного счастья на щеке…
2.
Я снял шлем, по щеке скатилась слеза. Одна-единственная. Всё, конец. Освобождение. И …
-- Ах, вот как! – раздалось за спиной, со стороны двери. – Ты же обещал!
И тут же она на меня набросилась, старательно щипая за живот, впиваясь зубками в шею.
-- Вот как мы держим слово! – пыхтела она.
Возня, кряхтение, смешки и хихиканье. Страшный по своей жестокости и бескомпромиссности бой, но скоротечный. Она вновь проиграла его и снова оказалась скованной в браслеты моих рук.
-- Ты обещал!.. – бурчала она, упрямо увиливая от моих губ, ищущих её.
-- И я сдержал обещание.
-- Ага, так я и поверила! Забавлялся там с бабенциями, а мне заливает!.. Пойман с поличным, не отнекивайся!
-- Но ты же не знаешь, что там было. Сегодня я встречался с ней в последний раз. Мы попрощались.
Мои губы наконец-то нашли, что искали. Она расслабилась, успокоилась, обмякла, и голос стал тихим и нежным, жалобным:
-- Честно?
-- Честно.
-- Значит, теперь ты мой до последней капельки?
-- Значит, да.
-- Учти, я говорила, и повторю ещё раз: я эгоистка! Я не хочу ни с кем делить своё счастье!
-- А ты счастлива?
Так сильны оказались её руки, обнявшие меня, так крепок был поцелуй, что я и забыл, что есть вокруг что-то ещё, кроме влившейся в меня бесконечной радости…
-- А пойдём на улицу? – предложил вдруг я.
-- Там же кислотник.
-- Он уже кончился. Наденем «прошлёпки» и пойдем! Сколько мы там уже не были?
-- Месяцев шесть.
-- Во-о-от! Надо! Ведь в этом году осень такая изумительная!..