Для 11-летнего возраста и правой, и деревянной кистями владела я неплохо и уверенно. Казимира Оттовна Пашкевич с некрасивым ртом и таким же польским выражением лица (все поляки некрасивы, уж поверьте мне, я будучи художницей, навидалась этих поляков в Гдыне и Данциге) в тот день вышла на замену широкого наружностью и длинного речами Владимира Борисовича Малахова, выпускника герценовского худграфа по фаворской специализации.
Казимира брюзгливо бродила между мольбертами и брезгливо роняла неприятные замечания и давала недалёкие советы. Подошедши ко мне за спину, она, по видимости, растерялась и не нашла ничего лучшего, как молвить дежурно: "Не знаю, что вам посоветовать". Я, не поднимая глаз от листа, дружески, как мне показалось, предложила: "А вы соберитесь".
Она поперхнулась и, шепча то ли "пся крев", то ли "есче польска не сгинела", вытопталась из кабинета. Она, как говорили, накатала на меня переполненную жеребячьими предъявами тележищу. Я была уволена из училища за несдачу нормативов по физкультуре и систематическое невыполнение учебного плана. Казимиру Оттовну на несколько месяцев перевели резать уголки. В чуланчике на втором этаже хранились образцовые работы учащихся и выпускников училища, там были и мои натюрморты. Когда какие-то картины и этюды часто приносили в классы, чтобы учащиеся могли поприсматриваться и списать какой-нибудь неочевидный штришок, образцовые работы по краям и углам обтёрхивались. Подравнивать обтрепавшиеся края поручали какому-либо преподавателю. Обычно утратившему доверие как профессионал. Это и называлось "резать уголки". Группу мою вскоре расформировали и распределили по двум оставшимся. Казимиру Пашкевич в конце учебного года уволили, она перешла в школу преподавать рисование и черчение.
А ведь я всего лишь предложила человеку собраться.