Во втором классе в школьную программу ненадолго ввели танцы. Две поочередно сменявших друг друга толстобедрых пожилых тетеньки, цепляющиеся за остатки былой грации, под сопровождение местами царапанной пластинки на проигрывателе обучали менуэту и я уже плохо помню какому другому танцу. Еще плохо управляемые дети в шаркающих чешках неохотно внимали грудному контральто "раз-два-три-раз-два-три-ножкой-раз" и так и норовили пнуть под зад туговатого толстячка Филосопуло или ущипнуть хохотушек Берёзову с Добрыниной.
Учительница танцев редко одергивала шалунов. Она целиком отдавалась уже округлым, но все еще профессионально точным движениям, как будто уносясь в мыслях на вечернюю танцплощадку куда-то туда, в далекие пятидесятые, когда вихрастый парень, перекинув через плечо пиджак, завороженно следил за ней, осторожно порхающей над полом.
К концу четверти тем не менее мы уже более-менее синхронно стали повторять движения и уже не так оголтело смеялись над Филосопуло, не в такт переступающим толстыми ногами и скованно вздымающим руки. После одного из занятий учительница, утирая обязательным платочком взмокший лоб, торжественно заявила, что наш класс будет выступать с танцем на новогоднем празднике в актовом зале перед всей школой, так что придется постараться. Мы забеспокоились - а толку. Партия сказала "надо". Тем не менее именно тогда у меня появились первые костюмные брюки.
За пару дней до новогодних плясок мы жгли с дворовыми ребятами валявшиеся на стройке куски рубероида. Свернув небольшие полоски в рулон, мы медленно ходили по площадке, капая гудящими черными расплавленными плюхами на замерзшую землю. Я все еще находился в легкой панике по поводу показательных танцев, потому что решительно не помнил последовательности движений, благо они все время исполнялись под небрежную кальку с порхавшей учительницы. Задумавшись, я случайно капнул горящим рубероидом на кисть руки. Рубероид шипя, моментально прикипел, оплавив кожу. Я взвыл и пулей помчался домой.
Конечно, втайне я расчитывал на то, что этот ожог... даже так - ОЖОГ! - станет не только поводом для ребячьего хвастовства травмами перед сверстниками, но и поводом отпроситься по болезни на этот день с занятий и, соответственно, со школьного праздника. Однако мама-врач развеяла остатки иллюзий. "Ничего серьезного! - заявила она, накладывая повязку. - Заживет".
С мрачным чувством приближающегося позора я пришел в день праздника в школу. Весь класс был непривычно траурно наряден. Черный низ, белый верх. Уроки прошли в нервном веселье: кто-то пустил слух, что училка танцев заболела. Слух не подтвердился, когда после последнего урока в класс вошла она сама - в каком-то ядовито-зеленом бархатном пиджаке с позолоченной брошью на отвороте и ярко-красной помадой на губах. Обильно подведенные глаза возбужденно блестели.
"Все готовы? - бодро спросила она притихший класс. - Ну-ка пошли в зал!"
Траурная шеренга пошла коридорами к актовому залу, куда уже стекались организованные группки малявок-первоклашек, ведомых молоденькими учительницами, и развязные пионеры-старшеклассники, некоторые из которых НЕ ПОВЯЗАЛИ КРАСНЫЙ ГАЛСТУК
Нас объявили после выступления какого-то старого хрыча, который театрально рассказывал про покушение на Ленина и на своем теле показывал, где у вождя застряли пули. Мы выстроились в шахматном порядке на залитой светом сцене - мальчик-девочка, мальчик-девочка. Впереди темнел зал. Кто-то щелкнул фотоаппаратом. Громко заиграла знакомая мелодия. Я мысленно попрощался с миром, поскольку помнил только первую стойку. И тут, вынырнув из-за портьеры перед нами оказалась учительница танцев - с гордо, по королевски поднятой головой. Она встала спиной к залу и лицом к нам. Ободряюще улыбнулась и сделала первый шаг. Десять пар юных танцоров с задержкой на миллисекунду его в точности повторили... Было легко и уверенно. В какой-то миг я почувствовал приятно покалывающее предвкушение признания и оваций. Невидимый оркестр сыграл туш и мы, серьезные и красивые, как юные скальды, с недетским достоинством синхронно склонились в поклоне. Зал взорвался аплодисментами. Наши благодарные родители понесли букеты спустившейся в зал учительнице, принимавшей их с легким кивком, не пряча довольную улыбку.
Во втором полугодии танцев в расписании не оказалось. Видимо уволилась и учительница.
На школьной сцене я оказался лишь спустя 9 лет, когда тайно курил за пахнущими въевшейся пылью кулисами, прогуливая немецкий. В кромешной темноте я ощутимо приложился коленом о крупный динамик - тот самый, из которого изливалась тогда музыка и маленькие серьезные буратины шаркали по сцене новенькими ботиночками.