Наука нынче сильно шагнула. Мы, кстати, тоже не в стороне, интересуемся. Ты зайди к нам в обед в бендежку. Дым коромыслом. Что ты! Как на учёном заседании. Новости науки и разные, там, ноухау мимо не проскочат. Всё обсудим, так что, к примеру, поднимать вопрос есть ли жизнь на Марсе – это уж пройденный этап. Да там уж всё доказано, что ничего неизвестно. А вот есть ли жизнь после того как человек, ну, сами понимаете, упокоится, это, брат, вопрос совсем другой. Тут закавыка такая, что мозгами шевелить надо. Между прочим, это всё Костик, подручный ученик мой, любознательный такой парнишка, он затравку подкинул. Говорит, прочитал, мол, книжку одного иностранного профессора то ли Моди, то ли Муди фамилия. Так он пишет, что после смерти, дескать, человек не совсем умирает. То есть, душа его, или что-то там такое, продолжает и видеть и слышать. И летает даже. Во как!
Мужики, естественно, стали мнения высказывать. А Петраков, бригадир, старый партиец, встал и говорит: «Не знаю, чего там этот Мудель написал, только я не видал ни одного, кто бы оттуда вернулся. Всё это буржуазная пропаганда. Давай-ка, хватит лясы точить. Работы полно.»
Ну, все пошли по своим местам, а я сижу, думаю: ещё минут пяток отдохну.
Так ведь нет. Входит вдруг Скрипченко, профсоюзный наш месткомовец. Машет бумажкой какой-то, кричит:
- Михалыч, с тебя причитается! Вот – путёвка в загрантур. Горящая. Так что, живо собирайся.
- Не, - говорю,- никуда я не поеду.
- Да ты что? Сам Иван Фёдорович, директор наш, от неё отказался в твою пользу. И разговоров никаких не должно быть.
- Да у меня делов полно. Вон, штуцер поменять надо, а то уж вторую неделю…
- Потом, потом. Живей пошли. Самолёт уж подали.
Я смотрю – точно, к проходной самолёт подруливает, по всему видно – иностранный.
Чуть ли не бегом, к нему.
- Эх, что ж я и не переоделся.
- В морге переоденут.
Втолкнул меня внутрь.
- Адью! – кричит и смеётся как-то ненатурально.
Проводница, значит, дверь закрыла. «Поехали.» - говорит.
Сижу я, голова как в тумане. Куда поехали-то?
Ну и спроси её: «А куда ж мы это, милая, летим?»
А она хихикнула: «На тот свет.» Ну, блин, юмористка. Пригляделся я к ней: э-э, да она, точно, вторую сотню разменяла. Правда, фигура вроде бы ничего, из спортсменок наверно, бывших.
А тут уж выходить просят. Что-то больно скоро прилетели в заграницу эту, мать её. Вышел. Никто не встречает. Не по себе как-то. Короче, картина Репина. А куда деваться?
Ну, хожу, смотрю.
Вроде ничего, интересно, хотя многое напоминает то, что осталось там, где-то позади. Мало-помалу интерес убывает. Обратно хочется. Только, хвать-похвать, не то что паспорта или там ещё каких-либо документов нету, а и денег-то, денег на обратный путь тоже в наличии ноль.
И что дальше? Слоняешься, конечно, туда-сюда. Времени свободного уйма, а как его расходовать, хрен его знает. Может, к какому делу прибиться или ещё чего. Вот дурья башка! Уж и о доме забыл почти. Чужое здесь всё, чужое. Иногда, правда, какие-то знакомые лица появляются. Но ненадолго. «Некогда, мол, нам обратно пора.»
- А как же это вы? Что, и деньги и документы у вас есть, чтоб вот так туда-сюда мотаться?
Бормочут что-то невразумительное и глаза прижмуривают. Вроде как: отстань, это ты нам снишься. После этого вроде что-то начинает вспоминаться. Ностальгия прямо одолевает.
Так что же делать? Возвращаться? А как? Может посольство или консульство какое тут есть? Да, верно. А и хорошо подсказали где это посторонние прохожие какие-то. Хотя, лица, лица вроде бы знакомые, а не вспомнить где их видал, может даже и земляки.
Нашёл-таки контору. Взошёл. Сидит какой-то. Видно, ихний чиновник. Выслушал. Молчит. Что-то соображает. И смотрит, пристально – пронзает прямо. Спрашивать вроде не спрашивает, а так как-то.
- Значит, никаких документов и денег нет. Ладно. Условия наши такие. – Работу мы Вам подыщем, чтоб обратный путь окупить. Только от Вас вот что зависит: больше заработаете, хоть на Канары, или в Грецию, если же недостаточно, то, извините, только в Тарзанию или к папуасам, а дальше своим ходом как сможете. А документ. Дадим и документ. Вы, значит, Василий Михайлович? Но это сейчас неважно. Потом, при убытии выдадим. А уж там как подфартит. Может, будете Иван Иваныч, а, может, Абдулла. Ну что, согласны?
И улыбается.
Эх, плюнуть бы ему в рожу. Да только где-то в нутрях так защемило, инда слёзы навернулись – так обратно захотелось. Только головой кивнул молча.
- Вот и ладненько. Рад за Вас. Думаю, всё будет наилучшим образом. А то ведь, знаете (по секрету), иных приходится по этапу, да, по этапу. Ах-ах. Ну, батенька, за работу, за работу.
И по плечу меня рукою хлоп, хлоп.
Глаза открываю, Костик.
- Ты чо, дядь Вась, прикемарил?
Я на него зенками-то луп-луп. Еле в соображение вошёл. Вот до чего научные дискуссии доводят. Эх, пойти штуцер поменять что ли.
Байки слесаря-сантехника Ломоногова.