Живёт на свете кот Тимоха. Морда у Тимохи круглая, а всё остальное довольно плоское. Поджарый он. Соседская Лариса – томная персиянка дымчатых тонов - обзывает его «лисапетом».
- Эй, лисапет, куды котисся?
Тимоха – ноль внимания на неё. Но Лариска - ехидина ещё та! И словечки же придумывает – стала обзываться «облизьянским лисапетом.» Ужас! Тимоху аж корёжит всего. Внутри. Но виду не показывает. Только повернёт слегка морду, око одно сошурит презрительно и плюнет: «Пф-ф-тьфу!» Подумать только, и из-за этой язвы он с Маркизом дрался прошлой весной! Но уж больно собой хороша Лариска. Когда у неё сезон дождей – ни один кот не устоит. Даже собаки воют и с поводков рвутся. Тогда-то она не дразнится. Тогда она зенки свои прозрачные таращит, розовая кнопка носа у неё теменеет, и мурлычет она низко и хрипло. И изумительной пушистости хвостище заворачивает эдаким призывным кренделем - наверх и набок. Ух-х!!!
Ладно, это всё – от лукавого. Ну их , ларисок, нафиг. А есть у Тимохи настоящая симпатия – Прорва. Прорва в подвале живёт, она ничья. То есть была ничья, теперь она Тимохина. Люди - существа сильные и богатые, но довольно глупые. Вот назвали кошку Прорвой - ест она видите ли много, а не толстеет. А как бы они потолстели, если бы их пяток котят за титьки дёргали? Но Тимохе подружкино имя нравится. Может, по-человечески оно и обидное, а по-кошачьи – очень даже красивое. Подойдёт вот Тимоха к подвальному окошку и позовёт так ласково и чуть насмешливо: «Прроу-ррвау-у!» А она ему из темноты «Ау?», и глазком зелёным подмигнёт. Ах, лапушка!
Давно бы Тимоха ушёл к ней в подвал – одними мышами там прокормиться можно. Да и помойка во дворе богатая. Но держит кота семья. Не ахти какая семья, всего-то один Саня. Типа хозяин. Смешно! Какой он хозяин- коту ли, себе ли? Жрать ему самому нечего, не то чтоб кота кормить. Когда-никогда, правда, припрёт домой батон колбасы , посмотрит на кота весело: «Тимох-ха, бы-ик-рратанн, кушай!» И отломит сразу половину. Этого даже вдвоём с голодной Прорвой не съесть за один присест. И вкусная вроде колбаса, только потом тошнит от неё. Саню тоже потом тошнит. На него колбаса вообще ужасно действует – он орёт, стонет, поёт, потом засыпает. И во сне скулит тоненько и жалобно. Тогда Тимоха подбирается к самому его лицу и трётся ухом, и мурлычет: «Тихо, Санёк, тихо. Всё хорошо. Спи». И Саня обнимет его, и мордой в Тимохину шерсть зароется: «Ки-иса моя». А воняет от него гадостно! Сил нет терпеть. Сбежал бы Тимоха – и сейчас с дивана, и вообще. Да только глаза у Сани мокрые. И до того жалко его Тимохе – аж сердце болит. Валерьянки бы сейчас, да нету.
И вот как такого бросишь? Хоть разорвись.