Быть с ним стало смыслом ее жизни, содержимым тонкого и изящного, но, увы, изначально, пустого сосуда. И это содержимое утекало по капле, исчезало, испарялось с каждым прожитым днем. Нет, он по-прежнему был добр к ней, шутил, целовал, дарил подарки, но с каждой секундой тонкая сетка изморози, подернувшая его глаза, становилась все плотнее и гуще, отделяя ее мир со всей ее любовью и нежностью, от его остывающей к ней души. Иногда, когда он возвращался с работы особенно поздно, или приезжал из своих внезапных командировок, она ощущала пропитавший его легкий запах чужой женщины. Не запах даже, а, скорее, водяные знаки, полунамеки, тени, незаметные для простого глаза. Но не для ее, внимательного и любящего. Женский волосок, блестка от чужой косметики, странно завязанный галстук, крошечная царапинка на его спине…. И каждый раз она чувствовала растущую внутри пустоту, и почти физически слышала потрескивание хрупких, затейливо украшенных стенок ее фарфорового рая под напором внешнего мира, жестокого и несправедливого.
В последнее время она часто замирала, сидя в кресле, или стоя у окна, бессмысленно глядела в одну точку и ощущала, как ее захлестывают мутные волны паники и абсолютной беспомощности.
Однако судьба была к ней благосклонна, как к красивому и хрупкому произведению искусства, без такой благосклонности просто невозможному. Он тяжело заболел, и жизнь ее обрела новый смысл, второе дыхание. Теперь она нужна ему, она будет рядом, день и ночь, всегда готовая прийти на помощь, успокоить, поддержать. Она настояла на том, чтобы забрать его из больницы, выучилась нехитрым приемам ухода, сама делала уколы и лечебный массаж. Наверное, после медового месяца это были ее самые счастливые дни. Пусть она спала урывками и мало, иногда забывала поесть, и, небывалая для нее раньше вещь, накраситься, но зато она была с ним, рядом, и она была необходима!
Увы, мы сами часто могильщики своего счастья. Уход и заботы ее был чудо, как хороши, и постепенно он начал поправляться, с аппетитом кушать, читать, ходить. Очень много говорил о том, как ему надоело быть обузой, сидеть в четырех стенах, как много у него планов на будущее. Внешне она радовалась происходящему, кивала, обсуждала планы, но при этом понимала совершенно ясно, что за время его болезни все окружающее, и она, в том числе, опостылело ему до чертей. И что, выйдя из этих четырех стен, он уже в них никогда не вернется, и что в его планах ей нет больше места. Увы.
И тут она сделала вещь, назвать которую своим именем не решилась бы под самой страшной пыткой. Она просто хотела чуть-чуть замедлить, отложить процесс его выздоровления, такой стремительный и беспощадный. Нет, само собой, она попробовала сперва на себе. Плеснула в чашку кофе полколпачка средства для протирки мебели и выпила залпом. Ничего страшного не произошло. Ну, потошнило чуть-чуть, поболел желудок и все прошло. И ему вреда не будет, ведь так? Просто останется с ней на недельку-другую подольше, чуть позже убежит к своим планам. Только и всего!
И средство сработало. Процесс его выздоровления после каждого «замедления» тормозился, если не откатывался назад. Он больше не вставал, часто подолгу молчал, держал ее руку, печально глядел ей в глаза… Сердце ее разрывалось от жалости к нему, и, одновременно, ликовала от счастья обладания им, целиком, безраздельно.
К сожалению, по неопытности и только по ней одной, она не смогла сохранить его в этом тонком балансе. Может, допустила передозировку, а может, средство в организме накапливалось, но в конце – концов ему стало резко хуже и самая дорогая медицина, увы, оказалась бессильна. Странное дело, но она оказалась не так хрупка, как думала. Вынесла на себе похороны, поминки, общение с его партнерами, раздел бизнеса. А может, эти недели, проведенные в заботе о нем, закалили ее, научили быть сильной, кто знает?
Конечно, она не осталась одна. Кем бы она была без настоящего, сильного мужчины? Всего лишь красивой, но пустой оболочкой, не более. И она, надо отдать ей должное, отлично это понимала. Чтобы жить, ей надо было заполнить себя Им! Всем и без остатка. Слава богу, она была очень привлекательной вдовой, как внешне, так и финансово. И ее новое «Все», чудесный мальчик лет на пять ее моложе, не заставил себя ждать. Сейчас она была счастлива. И во многом потому, что была ему нужна, радовала его, заменяла ему остальной мир. Ну а если вдруг она заметит в его глазах сетку морозных узоров, если нужда в ней покинет его сердце, что ж…. Она знает способ, как стать ему жизненно необходимой… Или, смертельно. Какая, в сущности, разница?