Москва, XVII век
Ну, вот и дожил до Святого дня. Свершилось. Не зря, выходит, жил и ногами землю топтал. Верно в писании сказано - ничто в пустоту не уходит, равно как не из пустоты и возникает. Услышал Господь молитву, ниспослал день!
Душа Артамона Матвеева зашевелилась, ожила, вселяя в изможденное долгой, нескончаемой ссылкой стариковское тело веру в завершение правого дела. Только бы до Москвы добраться, с Натальей Кирилловной увидеться, а там уж он возглавит дело, повернет на свой лад. Вот уже Наталья и не царица, а регентша. Вишь, как дело обернулось. А ведь была приемной дочерью и жила наравне со всеми, с семьей его, в общих хоромах, пока не познакомил он ее с царем Алексеем Михайловичем. Ну, ничего, Бог даст – свидимся. И с царицей и сынком ее Петрушей. Как-то они там в Кремле?
- Артамон Сергеевич, поторапливайтесь, - прервал мысли Матвеева Ларион Елизарьев, стрелецкий полковник, пребывавший в суровой задумчивости. - Не ровён час, раздожжится, Мезень вспухнет, прокиснет дорога. Нам задерживаться никак нельзя, царица сказывала в седмицу обернуться. А по кислой дороге лошадкам несподручно будет везти. Поторапливайтесь.
- Не торопи, собираюсь я, - мрачно ответствовал старик. - Путь неблизкий, не забыть бы чего. Немолод я, Ларион. Али забыл?
- Не наговаривай на себя, Артамон Сергеевич. При твоем уме да хитрости кто ж тебя обскачет-то?
- Ну-ну, скажешь тоже. Андрейка! Где ты там? Отъезжаем.
- Здесь я, батюшка, - из покосившейся избы на стылый, сумеречный воздух шагнул долговязый отрок в полушубке. - Дозволь с домом попрощаться. Видать, не вернемся больше.
- Прощайся.
Стрельцы тем временем таскали поклажу – корзины с провизией, сундуки с платьем, обкладывали нутро дорожного тарантаса оленьими шкурами, сбивали колеса, проверяли на крепость конскую упряжь. Мало ли чего приключится в дороге? Весна – девка неподатливая, от нее всего ожидать можно. Наособицу в поморской, Архангельской стороне.
- Ну, поехали, что ли? – крикнул зычным голосом полковник в приоткрытую дверцу, черноволосый детина, сидевший на козлах, встрепенулся, взмахнул лихо, с подтяжкой, крученым пятиметровым кнутом, лошади, заржав от немилосердного обращения, взбрыкнули и понесли. Четырехконный экипаж со скрипом тронулся, понемногу разгоняясь и выбивая из-под колес скудную, веками лежалую грязь.
Матвеев с тревогой и грустью смотрел на оставляемое им жилище, и непрошеная слеза бежала по впалому иссохшему лицу – что ищет человек, куда несется он, чего хочет? Божия тварь, жил бы себе как птичка певчая среди лесов и полей, как рыба скользкая в глубинах вод живет, ан нет! Все ему, человече, чего-нибудь надо – власти, богатства, наживы и все без меры! Жаден и корыстен человек. А все отчего? Оттого, что без Бога живет. Молитвы исправляет, а про Бога забыл. Вот и про него, Матвеева, тоже забыли, на пять годов в худое место упрятали, а за что? За то, что ради государства Московского радел, жизни не жалел своей, на смерть шел, о присоединении Малороссии заботился!? Грешен, не единожды хотел себя жизни лишить, вот только Андрейка и спасал, сынок малолетний. Вся радость в детях, для них и живем. Но теперь поворот другой, государство помощи просит. Суров Господь, но и милосерден тоже, вспомнил о нем, чаде своем, и скоро уж все решится. Станет Петр царем, а при нем и он, бывший ближний боярин Матвеев Артамон, правителем станет. Что шесть лет назад не сбылось, нонече сбудется. Господи, на все воля твоя!
- Будет вам, батюшка, скорбеть, - Андрейка с нежностью прильнул к отцу. – Теперь уж испытания позади, не возвернутся. А то помнишь, как в прошлую зиму чуть от голода не померли? А в Москве, чай, не помрем.
- Помню, сыне, все помню, - Матвеев обнял сына, вздыхая, - как ты воду носил, мне подавал, как лавки на дрова рубил, как морошку мерзлую в ладонях согревал. Пока мы вместе, ничто нас не возьмёт, никакая сила не одолеет!
- Не одолеет, - засыпая на отцовском плече, повторял Андрейка, улыбаясь во сне.
Послав гонцов в пустозерскую глушь, Наталья Кирилловна не находила себе места. Вот уж вторая седмица на исходе, травник к середине близится, а Елизарьева все нет. Как в воду канул. Доехал ли до места, не заплутал в дороге. Эх, кабы еще Артамон Сергеевич жив был! В памяти да в рассудке. Больше жизни ей сейчас подмога его нужна, совет, как стрельцов недовольных успокоить. Рыщут по Москве как стаи голодных псов, мутят народ, того и гляди, бунт самостийный закрутят. Да уже и закрутили. Что тогда?
Словно подслушав царскую волю, двери распахнулась, и в палаты важным, неспешным шагом вошел брат царицы Иван Кириллович.
- Наталья! Матвеев объявился! Уже в Кремле. Хоть и постарел изрядно, а все молодцом глядит. Принимай, царица, долгожданного гостя! По следам за мной идет.
Ну, наконец-то! Наталья Кирилловна едва не лишилась чувств. Пошатываясь, села в приготовленное кресло, обтерла платочком влажные глаза. Царственной особе не приличествует волноваться.