Часть 6.
- Мать вашу, чего ждете?! Приказа, что ли не получили?! Уже два часа, как передан в ваш батальон: "Продвинуться вперед на 200 метров и захватить первую линию укреплений противника"! Хотите, чтобы Вас под суд отдали, капитан?!
- Товарищ майор, я уже докладывал. Сейчас не взять. Светло. Вон, до их траншеи метров сто пятьдесят - двести будет. И ни кустика, ни деревца. Что же, я людей на верную смерть пошлю? Подождать нужно, еще часа три. Стемнеет - за милую душу возьмём. И без особых потерь. - безуспешно отбивался командир батальона.
_ Приказ есть приказ. - майор сбавил тон. - Ты меня, капитан, пойми. Я бы рад отложить. Да не от меня это зависит. - он резко понизил голос - понимаешь, сказали, что взятие уже дали в сводке наверх. А тут, понимаешь, еще не взяли. Ну и вот... Короче, отставить прения! Приказ выполнить и об исполнении доложить через час в штаб полка. Ясно?.
- Ясно, товарищ майор. Щукин! - Капитан повернулся к командиру первой роты, - Возьмешь пятьдесят человек и поведешь группу прорыва. Мы вас поддержим огнём. Как в траншею ворветесь, так мы следом.
Вот так Митя оказался в группе прорыва. Его батальон занимал позицию в лесочке, между которым и немецкими траншеями лежало поле. На самом деле поле было не поле, а болото. Или точнее, как место было названо на карте, Пинские болота. Под Ковелем. Снег уже почти совсем сошел, земля была полумерзлая. Падавшие бомбы и снаряды, взрываясь, оставляли большие, глубокие воронки, сразу же заполнявшиеся мутной, зеленоватой ледяной болотной водой.
- Эх, светло-то как... - с тоской проговорил лейтенант Щукин, - скорей бы стемнело, что ли. Все равно не дождаться. Так, по команде - все - вперё-оо-од!
Нестройная цепь выскочила из-за деревьев и, стреляя на ходу, со всех ног бросилась бежать в сторону траншеи противника. И сразу же от врага ударили несколько пулеметов. Митя видел, как, скошенные очередями, со всех сторон от него падали солдаты. Желание упасть, вжаться в землю, укрыться от летящей смерти, было почти непреодолимым. Почти... Потому что шел уже к концу второй год войны и за прошедшее время Митя многому научился. В том числе и тому, как отключать сознание в таких вот случаях...
Он пробежал метров сто, видел уже выглядывавших из приближавшейся траншеи немцев, видел лицо одного, целившегося прямо в самого Митю, видел, как толкнула того в плечо винтовка, выстрелив. И вдруг Митина левая нога подвернулась, он полетел на землю, сделал попытку вскочить, но нога не слушалась. Он внезапно заметил, что под ногой на остатках серого снега расплывается красное пятно и сразу пришла боль.
"Ранен" - пронеслось в голове. Митя чуть приподнял голову. Атака захлебнулась. Никто не успел добежать до вражеской траншеи. Почти все остались лежать на поле. Недалеко от Мити, судя по видневшимся знакам различия, лежал Щукин. "Вряд ли живой," - подумал Митя, продолжая оглядываться. Щукин лежал на краю большой воронки всего в паре метров от Мити. Боль была сильная, да и крови натекло уже довольно много. Митя попробовал согнуть правую ногу и подвигал ей. Это удалось. "Сейчас"! - мысленно крикнул он сам себе, рванулся, оттолкнувшись здоровой ногой и руками, захватил край шинели Щукина и вместе с ним скатился в воронку. Сверху раздалась запоздалая очередь пулемёта. "Пронесло! Успел." Он повернулся и приподнял голову лейтенанта. Тот был мертв. Митя вытащил из кармана ватника бинт и, как смог, перетянул раненную ногу. Воронка была свежая, но вода все прибывала и скоро он оказался сидящим в ней чуть не по пояс. Потихоньку темнело. "Только бы не потерять сознание. А то так в этой луже и помрёшь" - думал он. Сил становилось все меньше, хотя кровотечение почти остановилось, а нога онемела.
Очень хотелось есть. И еще сильнее хотелось пить.
"Вот так, сижу по пояс в воде, а пить нечего."- морщась от боли, невесело усмехнулся он.
Почему-то ему вспомнилось, как еще до войны, будучи в стройбате и работая на строительстве аэродрома,встретил он Алика Пака. Голодали они по-страшному, за два-три месяца из здоровых ребят превращались в дистрофиков, озабоченных только одним - где достать еду. Многие не выдерживали, а некоторые пускались в бега... Однажды, уже под вечер, когда работы на день были закончены, Митя отошел в лесок по нужде и там встретил сбежавшего Алика. Оружия у того не было. Зато на боку висела сумка из-под противогаза, доверху набитая неизвестно где добытым печеньем. И Алик звал его с собой, соблазняя этим самым печеньем. Но Митя с ним не пошел. Хотя потом, в голодные дни, сильно жалел об этом. А недавно встретил этого самого Алика на фронте под Сталинградом. С двумя орденами и кубарями лейтенанта на гимнастерке. Вот так...
Митя в очередной раз ощупал кaрманы, вытащил размокший от болотной воды сухарь и съел его. Махорка совершенно промокла, так что курить было тоже нечего...
Когда совсем стемнело, Митя выбрался из воронки и пополз к своим.
- Стой! Кто идет? - окликнули его из-за деревьев.
- Свои! Сержант Рансов.
- Митька, ты что-ли?! Живой, черт! А мы уж думали - все.
- Живой, живой, только раненный, помогите лучше.
Два бойца выскочили из лесочка и втащили Митю под прикрытие деревьев. К нему подошёл командир батальона.
- Товарищ капитан, лейтенанта Щукина убили. - и Митя протянул комбату документы убитого.
- Спасибо. Эх...Всех положили, сволочи...Ранен тяжело? В ногу? Сейчас же в медсанбат! Симаков и Санченко, доставите сержанта.
- Попить только дайте сначала, а то никакого терпения уже нет.
Мите принесли воды, а затем, положив на насилки, понесли в медсанбат. За своей спиной он слышал, как началась новая атака и по радостным крикам понял, что, не ожидавшие ночного нападения фашисты, дали выбить себя из траншеи и теперь их гонят дальше.
- Повезло тебе, парень. Рана-то, в мягкое. Кость не задета, но сухoжилие повреждено. Да уж, дырку что надо провертели. А мы вот сейчас с обеих сторон еще подрежем мясца, чтобы в раневой канал воздух поступал и ганграны не было. - Военврач второго ранга, невысокий мужчина с длинными и сильными руками ( "как у обезьяны" - подумал Митя) не только много говорил, но и успевал делать все то, о чем рассказывал. - Что побелел? Больно? Да ты самое тяжелое уже перетерпел, молодец. Все, бинтовать.
К утру накормленный, уложенный в палатке с другими раненными, с начавшейся лихорадкой и поднявшейся температурой, Митя забылся тяжелым сном.
Наступление продолжалось, людей не жалели, и медсанбат был переполнен. Раненых срочно переправляли дальше.
"Армейский госпиталь" - звучит гордо и значимо. На самом деле, это была деревня, в двух домах которой оборудовали операционные и перевязочные. В остальных домах размещали раненных.
- Куда же вы еще тащите? Итак уже на пол кладете. Нельзя же так! - хозяйка дома, куда внесли Митю, растеряно всплеснула руками.
- Не серчай, хозяйка, делать-то, что? Нигде мест нет. Скажи спасибо, не на улице в палатке, а в избе. Тепло, сухо. - солдаты уложили Митю на пол на соломенный тюфяк и ушли.
- Ох, горе ты моё, горюшко, - вздохнула хозяйка, - звать тебя как?
- Митя.
- А меня Прасковья Сергеевна. Ну вот и познакомились.
Единственное окошко пропускало свет серого мартовского утра. Привыкнув к полутьме, царившей в комнате, Митя огляделся. В избе, кроме него, лежало еще шесть человек, двое на кровати, остальные, как и Митя, на полу.
- Всем здравствуйте - сказал Митя.
- И тебе не болеть - отозвался парень с соседнего матраса. Он повернул голову.
- Сашка? Ты?!
- Митька! Живой! Ну, ты, брат, даешь! Вот ведь, где встретились!
- Сколько ж мы не виделись?
- Да, почитай, с ноября сорок первого. Как тебя ранило. Я потом пытался тебя найти, да где там, в такой каше. Сам чудом живой остался... Ну ты как, где был все это время?
- Да сначала в Госпитале в Ленинграде лежал, потом по Ладоге вывезли в тыл. Провлялся почти девять месяцев. Потом под Сталинград попал. Оттуда вот сюда дотопал. Да, видишь, опять зацепило. Ну, а ты?
А я тогда под Ленинградом так и остался. Сержанта дали. А когда Архипыча убило, меня назначили командиром отделения. Потом тоже ранили. Потом, после ранения тоже под Сталинград попал. А теперь вот здесь.
- Да, я вижу, ты времени не терял. - Митя кивнул на Сашкины нашивки старшины.
- А что, и не терял, - весело сказал тот, - у меня, между прочим, двe "Отваги" уже.
- Поздравляю. - серьёзно сказал Митя, у которого тоже была медаль "За отвагу", и знавший, что, так просто, эту награду не раздают.
- Ну ладно, еще поболтаем. Ты как, с харчами?
- Выдали на дорогу паёк. Да две банки тушёнки в вещмешке лежали. И махорка была там. - Митя дотянулся до мешка и встряхнул его - Все на месте.
- Живем! - Сашка повернулся к остальным раненным. - Слышали? Друга встретил. Мы с ним еще до войны вместе начинали. Потом на Ленинградском воевали. Думал, нет его. Ан вот, живой! Рана у тебя тяжелая? - снова повернулся он к Мите.
- Терпимо, в бедро. Сухожилие задето, а кость цела. Ничего, хирург сказал, до свадьбы заживет.
- Хватит болтать. Есть будете? - B комнату вошла хозяка с котелком, из которого разлила суп по мискам и раздала их раненым. Затем дала каждому по куску хлеба.
- Спасибо, хозяюшка, - сказал Сашка, глядя, как женщина села на край кровати и принялась кормить супом с лжечки раненного с забинтованными руками.
- Да на здоровье, - откликнулась она, не прекращая своего занятия.
- Представляешь, не кормят, почти совсем. И сказать некому. Раненых туча, не успевают они, да и подвозят еду плохо. Вот, пока своими запасами обходились. Отдавали хозяйке, она на всех готовила. А сейчас все, ничего больше не осталось. Да ты чего, ешь давай, ешь.
Но Митя отставил миску и позвал: "Прасковья Сергеевна,".
- Чего тебе? - женщина обернулась.
- Вот, здесь, в мешке, продукты. Это для всех. И Вы с нами поешьте.
- Спасибо. - улыбнулась женщина, - мы тут коммуной живем. Все общее. Сейчас докормлю и подойду. А продукты у себя храни. От соблазну подальше. Будешь, когда нужно, на готовку давать.
Чeрез день, когда продукты закончились, раненные собрали сохранившиеся у них безделушки (трофейные часы, ножи, зажигалки), отдали хозяйке, и та поменяла их на рынке на продукты. Но и этого хватило не на долго. Чтобы не умереть с голоду, сначала продали ватники, потом шинели, а потом спарывали погоны и продовали форму. Короче говоря, в поезд для отправки в тыл на лечение, Митю и Сашку грузили в одном белье.
- Ничего, оденемся по моде, - шутил неунывающий Сашка, - зато живы.
О чем только за эти дни не переговорили друзья. Как-то зашел разговор и о любви.
- Была у меня одна... - мечтательно вздыхал Сашка, - санинструктор. Красивая. За ней наш комроты увивался, а она со мной ходила. Потом её ранило. Где теперь...
- Ты любил её?
- Любил? Да нет, наверно. Она мне нравилась... А у тебя как с этим?
Митя промолчал.
- Что, неужели так и не встретил никого? Ни одного романа за все время?! Да ни в жисть не поверю! - Сашка даже приподнялся на койке, сразу же свалившись обратно, так как поезд тряхнуло на рельсовом стыке.
- Да ладно тебе.. Ну, было...
- А чего не рассказываешь?
- Не сложилось...
- А... Понимаю. - протянул Сашка. - Ну ничего, с другой еще сложится.
"Хороший ты парень, Сашка, " - подумал Митя, - "Но ничего-то ты не понимаешь"...
Продолжение в работе****