Крошки

Ксения Лайт
Небольшое деревянное здание пекарни скорее напоминало жилой дом, чем производственное помещение. И если бы не клубы ароматного, немного кисловатого пара, вырывающиеся на мороз из-за обитой брезентом двери,  никто и никогда не догадался бы, где печется самый вкусный в районе хлеб.
 
         Около одиннадцати утра открывались высокие ворота,  сколоченные из соснового горбыля и, чихая, оттуда выезжал грузовичок с выкрашенной синей масляной краской будкой. Поверх синей краски было аккуратно написано  белой: ХЛЕБ.

        Грузовичок сильно пыхтел, пробуксовывая колесами на укатанной снегом дороге, и, наконец попав в колею, поскрипывая раскачивающимся в такт движению синим кузовом, неторопливо набирал ход. Машина медленно двигалась  вдоль домов, засыпанных снегом под самые крыши. Улицы были пустынны, и только   плотные белые столбы дыма вертикально уходящие в небо из закопченных труб, говорили о том, что свирепствующий мороз не убил жизнь в этом крохотном северном городке, затерявшемся в якутской тайге. 
   
         Через полчаса,  закутанные во сто одежек и неуклюже переваливаясь, хозяйки спешили за горячим хлебом в  единственный продуктовый магазин. 

         Именно в это время в нашей школе дольше,  чем обычно гудел звонок.  И не успевал еще смолкнуть его дребезжащий голос, как громко начинали хлопать деревянные двери в классах. Толпа орущей ребятни  неуправляемым потоком устремлялся в  столовую.  Ни дать ни взять стихийное бедствие – большая перемена!

        Толстая шуба моя плохо застегивалась, пальцы соскальзывали с пластмассовых пуговиц, с трудом пролезавших в узкие прорези петель. Застегнув лишь песцовую шапку и натянув на руки толстые рукавицы, я выскакивала на улицу. Морозный воздух обжигал легкие, но  разгоряченное тело  не ощущало холода. В  шубе нараспашку я мчалась к пекарне.

        — Вот окаянная, – всплескивали руками встречные женщины. – Ты что ж голая-то по морозу? Быстро застегнись!
        — Мне близко, теть!
         В пекарне меня обдавало теплым облаком пара. Дурманящий сладко-кислый запах ударил в нос. Большой металлический чан посреди комнаты дымил во все стороны мучной пылью.
        — Станиславовна! – окликали работницы бабушку. – Твоя пришла!
        — Едрена вошь, – шепелявил дворник дядя Петя, – Вот девка! Никакого морозу не боится.

  Пекарня была небольшая. В самой большой комнате производился замес теста. Пекари, три крепких пожилых женщины, вручную засыпали муку в чан. Когда начав созревать,  опара разбухала и, издавая стойкий спиртовой запах, начинала рваться из чана, женщины обминали её руками, передавая тесту свое тепло. Часть второй комнаты занимала печь. Подле неё стоял стол, на котором, предварительно взвешивая куски теста на весах, пекари раскладывали их по формам. Тут же примостились корявые металлические стойки, с лежащими на них деревянными лотками, в которые все те же женские руки укладывали горячий хлеб. Еще одна комната служила кабинетом для заведующей.

         Стянув с себя шапку и шубу, я усаживалась за стол и ждала, когда бабушка принесет чаю.

          Но сначала бабушка появлялась с буханкой горячего хлеба, перекидывая ее с руки на руку.
       — Та што ж ты опять голяком по морозу бегаешь? – отчитывала меня.            
       Я жмурилась – от  тепла, от доброго  голоса бабушки, от аромата свежеиспеченного хлеба… И вот уже в моей кружке сладкий и вкусный чай, на большом ломте хлеба с коричневой хрустящей корочкой плавится сливочное масло, желтыми струйками стекая в пористую мякоть…
        — Ешь, дитятко,  – гладит меня бабушка по спине.
        — Бабуля, а принеси мне крошек?

        Бабушка скорым шагом идет туда, где горячий хлеб прямо из форм вываливают на металлический стол, аккуратно руками сметает со стола   крошки. И когда я уже застегнув шапку, но не в застегнутой шубке, собираюсь бежать в школу, выносит мне тяжелый пакет.

       На следующей перемене мы всем классом уплетали редкое лакомство – хлебные крошки.

Декабрь, 2009