Мне семьдесят лет. Я почти старик. Моя жизнь – это моя семья: моя любимая, единственная женщина, наша дочь, наши внуки и мой зять (да, наверное, и он тоже). Они – это то, ради чего я нахожусь здесь, под этим чужим солнцем. Я родился и должен был прожить свою жизнь в совершенно другом месте, не имеющим ничего общего с этим городом, в который я приехал сорок пять лет назад. Я собирался всего навсего навестить своих родственников, но встретил на улице рыженькую зеленоглазую девушку и понял, что ехать мне уже никуда не нужно. Она шла по центральной улице такая немыслимо воздушная и улыбалась каким-то своим мыслям. Это потом я понял, что она просто радуется окружающему её миру: солнцу, деревьям, пробежавшему щенку. Она направлялась в кинотеатр. Даже не посмотрев на афишу, я купил билет и, войдя в зал, сел на свободное место чуть поодаль от неё. Весь сеанс я, не отрываясь, смотрел на эту девушку с чеканным профилем и копной медных волос. После окончания сеанса я пошёл вслед за ней и, поравнявшись, спросил, могу ли идти рядом. Она улыбнулась, и я впервые услышал её голос, привязавший меня к этому городу навсегда: «Идите, улица мною не куплена». Я шёл рядом и говорил, не умолкая, обо всём, что могло её хотя бы немного интересовать, а она смотрела на меня своими зелёными глазами и улыбалась. Мы зашли в кондитерскую, и там я впервые увидел в её глазах эти золотые искры, которые вспыхивают до сих пор, озаряя мою жизнь и наполняя её смыслом. Знал ли я женщин до моей любимой? – конечно да; были ли они в моей жизни? – конечно нет. Свои семьдесят прожитых лет я могу разделить на двадцать пять лет до неё и сорок лет с ней. Вы не ошиблись в простых расчётах: где-то затерялись не учтённые мною пять витков Земли вокруг Солнца. На самом деле здесь нет никакой ошибки: этих лет попросту не было в моей жизни. Я провёл их в бесцельных скитаниях по тогда ещё огромной стране: я поступал в институты и, разочаровавшись, забрасывал учёбу в них, я работал на машиностроительном комбинате, на стройке… Но в душе моей не было ничего, кроме пустоты и слёз, которые перебродив внутри, так и остались со мной навсегда. Эти слезы, словно смола лежат на дне моего сердца вместе с памятью о моей матери. Мать, мама, матушка – в русском языке так много смысловых оттенков, а в моём языке есть только одно слово МАТЬ, но в нём так много любви, нежности и слёз, что других слов мне и не нужно.
Я был младшим, четвёртым ребёнком в семье. Отца репрессировали, когда мне было всего два года, а самой старшей сестре уже исполнилось шестнадцать. Через пять лет его реабилитировали и публично извинились, в ответ на что мой отец молча, на глазах у всех разорвал свой партбилет и умер через два года от тоски и разочарования в своих идеалах. Моя мать осталась одна с четырьмя детьми на руках. Сёстры скоро разъехались: старшая вышла замуж, а две другие уехали в город учиться. Мы остались вдвоём. Наш посёлок располагался прямо на горном склоне и был окружён лесом. К нам часто наведывались волки, особенно холодными, снежными зимними ночами. По этой причине в каждом дворе жил волкодав – огромный матёрый пёс, способный защитить своих хозяев от незваных гостей. Ещё у нас был осёл, с которым я ходил в горы за дровами. До сих пор не понимаю, кто сочинил глупые небылицы об этих животных. Этот ослик был моим товарищем: понимающим, верным и очень тёплым. Мы забирались с ним так высоко, что дыхание превращалось в труд, а картинка в глазах начинала мерцать, но он преданно плёлся за мной всё выше и выше. В наших путешествиях он спасал меня от холода, а я как-то раз спас его от волков. Но это отдельная история о десятилетнем мальчике, попавшем в окружение волчьей стаи вместе со своим серым ушастым другом. Наша семья жила в огромном двухэтажном каменном доме с верандой и галереей. Но, оставшись вдвоём, мы с матерью закрыли второй этаж и жили на первом в самой маленькой комнате, которую можно было с лёгкостью протопить зимой. Я помню игру пламени на стенах и мягкий мамин голос что-то напевающий или рассказывающий мне, кожей ощущаю тепло тех вечеров. Мама никогда не сидела без дела: она что-то шила, вязала, штопала, перебирала фасоль, плела луковые косы. Глаза у неё были всегда влажными, а руки чуть-чуть шершавыми. Она была для меня всем. Я не был пристёгнут к её юбке: о моём детстве и отрочестве можно написать ни один приключенческий роман, но каждую секунду моя мать незримо была со мной, защищая меня своей любовью. В положенный срок я ушёл в армию, а через два года демобилизовался. Вернувшись домой, я понял, что моя мать больна, но не осознал, на сколько серьёзно. За то время, пока меня не было, наш дом обветшал, и первое, что я сделал после приезда - это покрыл крышу новой красной черепицей. Я был уверен, что мама поднимется, я устроюсь на работу, женюсь, и жизнь потечёт дальше. Но всему этому не суждено было сбыться. Через год моя мать умерла. Была весна, цвели яблони, в окно было видно ярко синее небо. Женщина, подарившая мне жизнь и согревшая эту жизнь теплом своей нежности, лежала с выражением отрешённого спокойствия на лице, столь ей не свойственным. Незадолго до смерти она сказала, что хочет пить и попросила принести снега. Снег на склонах давно растаял, но вершины всё ещё были покрыты белоснежными шапками. Я не мог отлучиться сам и поэтому попросил соседа привезти снег. Он тут же вывел лошадь и отправился наверх, туда, откуда каждый день доносился гул сходящих лавин. Да, были такие люди, и было такое время. Но тот снег в старой медной чашке, заботливо укутанный в меховую шапку, опоздал. Я остался один в пустом доме, покрытом красной черепицей. Не сумев вынести наступившую тишину, я закрыл дом и уехал в неизвестность, полностью положившись на случай.
Этот случай и привёл меня через пять лет в город, где я встретил женщину, во второй раз подарившую мне жизнь. Мы вместе сорок лет, но я люблю её, а она любит меня ничуть не меньше, чем той весной, когда я встретил её на улице чужого города. Мы спорим, ругаемся, доказываем что-то друг другу, но каждая секунда моей жизни принадлежит ей, а она безоговорочно доверяет мне свою жизнь. Мы счастливы: мы продолжаемся в своей дочери и в её детях. Старший внук похож на меня, а маленький унаследовал её медные волосы и чудесные серо-зелёные глаза с золотыми брызгами. Я уверен, что и они найдут своё счастье в этой жизни.
Мне семьдесят лет. Я почти старик. И я не боюсь смерти. Я боюсь пережить свою любимую.