Первоначальная редакция этого рассказа публиковалась на сайте проза.ру как рассказ "Чёрный ангел".
Нынешняя редакция дополнена и переработана автором.
…approach the door and ring
the bell of memory and run away…
V. Nabokov
I
Середина апреля 2009
“…А птицы вернулись сегодня утром. Семья красных птичек-
кардиналов. Они живут у меня около дома все эти годы, и улетают на зиму куда-то в тёплые края: в Аргентину или в Чили. И каждый раз прилетают в первой половине апреля.
Самый главный самец всегда приносит мне в клюве подарок: то оливковую ветку, то гроздь винограда, а то и какой-нибудь iPod с латиноамериканской музыкой. В этот раз прилетел с монетой в 5 чилийских песо в клюве. Видимо кризис сказывается.
Я кормлю их поджаренными зёрнами кукурузы, как Гумберт Гумберт свою Лолиту, и подпеваю их весёлым песням.
Через неделю приползут полосатые садовые змеи. Потом появятся ушастые зайцы и большеротые койоты, рогатые олени, гуси, пауки. Самыми последними объявятся росомахи, канадские выдры и атлантические русалки. После этого все актёры будут в сборе.
Я выйду из дома и громко скажу: "Занавес!" и серая дымка ранней весны поднимется вверх, и откроются взгляду яркие зелёные декорации лета.
Но самое главное, это то, что мы с тобой снова будем вместе...”
II
16 ноября 2008, 13:35
Они попросили её пройти с ними. Они вежливо улыбались, и не хватали её за локоток, как показывают в подобных случаях в кино, а наоборот, старались не прикасаться к ней, указывая руками, куда нужно идти.
– Если вы конечно не возражаете. Это не займёт много времени. Просто нам нужно кое-что выяснить. С вашего разрешения, конечно.
Марина поняла, что попалась. Так должно было когда-то случиться. Обязательно должно было произойти. Много лет она это делала, не до конца понимая, зачем это делает, и всякий раз знала, что рано или поздно её поведут под руки – или, как сейчас, вежливо покажут руками, куда идти – и придётся идти, делая вид, что ничего особенного не происходит.
Чёрт возьми! Если они затеют обыск, будет крайне неудобно. Обыскивать, разумеется, будет какая-нибудь полицейская тётка, а не эти вежливые парни, но всё равно будет неудобно, когда обнаружится, что её коричневая, неприметная, длинная юбка добропорядочной домохозяйки из благополучного буржуазного предместья, надета прямо на голое тело.
Украденная бутылочка духов "Чёрный ангел" находилась в сумочке.
Нужно сразу во всём признаться и не допустить обыска. Просто сказать, что случайно – машинально – положила в сумочку эту пробную склянку духов. С кем не бывает, правда?
Она не воровала для выгоды. Она воровала для какого-то смутного наслаждения и нескольких секунд безумного страха. Разве не для этого кто-то съезжает с горы на плоской доске, а кто-то носится по волнам с нелепым парусом?
– Проходите сюда, пожалуйста. Это действительно не займёт много времени.
Марина и два офицера внутренней охраны Пруденшиал Плазы зашли в полукруглый зал, стены которого были покрыты экранами мониторов.
Несколько человек работали, погрузив пальцы в клавиатуры компьютеров. Изображение на экранах мелькало и менялось. Одни люди следили за другими людьми, как затаившиеся хищники следят за передвижением добычи. Их глаза и руки были заняты большой игрой – больше, чем человек может вместить в свою голову.
Здесь проходит граница между невидимым и выставленным напоказ. Власть невидимого настолько бесспорна, что одно только осознание этой власти рисует на лице холодную усмешку. А выставленные напоказ? Они ничего не подозревают. Они беззащитны. Они не знают, что за ними следят насмешливые глаза готового к прыжку зверя, глаза заворожённого обнажённостью жертвы папарацци, глаза маньяка, захваченного вакханалией вуайеризма во всей своей болезненной простоте.
– Не волнуйтесь, пожалуйста, но нам нужно что-то у вас узнать. Садитесь сюда. Это займёт от силы 10 минут.
Десять минут? А что потом? Её отпустят? Почему? Что происходит?
– Да не волнуйтесь вы так, в самом деле! Мы сейчас всё объясним. Сэндерс, принесите, пожалуйста, воды. Вам со льдом? Пожалуйста. Поставьте свою сумочку сюда. Здесь с ней ничего не произойдёт, уверяем вас, – это самое безопасное место в городе. Ну вот, вы улыбаетесь! Значит, мы можем спокойно начать. Мы сейчас покажем вам что-то на экране и зададим несколько вопросов. Вот и всё. И больше не будем вас задерживать. Договорились? Буквально, десять минут.
Марина вдруг поняла, что они ничего не знают про украденную склянку духов в её сумочке. Вообще ничего не знают. Это что-то другое. Это что-то даже интересное, как приключение! От сердца отлегло и, поправив свою неприметную юбку, она, положила ногу на ногу.
III
Август – ноябрь 2008
Алекс понимал, что это уже психоз. Сумасшествие, наваждение, мания – выбирайте, что хотите, по вкусу, но бороться с этим было уже невозможно. Он скучал по ней, как по родному, единственному, самому близкому человеку. Хорошо, что Алекс и не пытался объяснить себе своё сумасшествие: ему всё равно не было никакого рационального объяснения.
Они никогда больше не увидятся, ведь она не захотела дать ему свои координаты, а сама наотрез отказалась брать его телефон. Хотя, так гораздо честнее, чем взять телефон, заведомо зная, что никогда по нему не позвонишь. Она исчезла, а у него остался только этот странный чёрный шёлковый платок с ромашками по краям. Она забыла в его машине, когда он отвёз её в аэропорт Логан и высадил у терминала.
Она отказалась ждать, пока он запаркует машину в гараже. Она выпорхнула, как чижик из клетки: как птичка, как ангел – и быстро вбежала в стеклянную коробку терминала со своей лёгонькой дорожной сумкой на колёсиках.
Он решил ещё раз увидеть её. Во что бы то ни стало увидеть её ещё раз! Нужно было запарковать машину и вернуться в терминал. До самолёта ещё было время. Ещё можно было провести вместе целую вечность!
Как назло все места в ближайшем гараже были заняты, и ему пришлось плутать по запутанным развязкам аэропорта. В какой-то момент он даже выскочил на шоссе, ведущее в Линн, но вернулся обратно и, наконец, попал в нужный гараж. По новым правилам, десятки свободных мест были зарезервированы для экологически чистых гибридных машин, и ему пришлось сделать три или четыре круга по гаражу, пока он смог найти место и запарковаться. Он ругался про себя, понося тяжёлыми русскими словами того умника, который придумал беречь природу подобным странным образом, заставляя понапрасну гонять машины по закрытому пространству гаража.
Он почти бежал по самодвижущейся дорожке, ведущей к терминалу. Сенатор Тедди Кеннеди, записанный на бесконечный повтор, приглашал гостей в Бостон – "самый удобный город в мире". Ну да! Удобный! Машину в гараже не запарковать! Несколько симпатичных вывесок висело и весело шутило над бостонской спецификой, предлагая в следующий раз запарковать машину на Гарвардском Ярде.
Её нигде не было. Самолёт на Москву уже был объявлен и пассажиры продвигались через металлоискатель. Она уже прошла. Он опоздал…
И тогда начался этот психоз, эта болезнь – это, лишённое рационального объяснения, состояние.
Он вернулся в машину и бился головой об руль, как бесноватый. Он не хотел убиться или нанести себе травму. Он просто положил руки на руль и бился об них головой, надеясь, что это наваждение вылетит из его головы, сотрётся, как в фильме про Spotless Mind.
О, если бы существовали такие большие стирательные резинки, которыми можно было бы стереть из памяти всё то, что распирает головы, мешая дышать и видеть! Получалось, что память может одновременно и заставлять нас жить дальше, и делать нашу жизнь безнадёжной и невозможной. Память может надувать паруса кораблей, уходящих к далёким островам на поиски потерянной любви. Память, как в страшном, непонятном сне может посылать на отмщение друг другу наследственных врагов или просто жаждущих справедливого возмездия. Память может, как ядовитый иприт выкручивать глаза, наполняя их острыми, как песок слезами. Можно позвонить в дверной звоночек памяти и убежать, испугавшись. А можно дождаться, когда откроется дверь и, безоглядно и решительно, ступить за порог.
И тут он заметил её платок. Она забыла платок, – он лежал на полу там, где она только что сидела. Они целовались в машине – долгий последний поцелуй – и чёрный полицейский постучал в стекло: он был недоволен тем, что они задерживают живую парковку. А потом она выпорхнула, как чижик из клетки: как птичка, как ангел, и, видимо, уронила этот платок – единственное доказательство её существования в его жизни.
А может быть, не уронила, а специально оставила его здесь, чтобы он нашёл этот платок сейчас?
Он взял платок и плакал в него, и целовал его, и дышал им, как слабоумный актёр в плохой чеховской постановке провинциального театра. Платок ещё жил её духами и этого запаха было достаточно, чтобы оживить мёртвую принцессу. Она вышла к нему голая в одном ромашковом венке на голове. Она подошла близко, и он ощутил тепло её тела, её лона, её дыхания. Платок дышал её духами и туманами, и он не сдержался. Он не смог сдержаться. Это произошло так естественно и просто, что в этом не было ничего странного, удивительного или предосудительного. Он достал из коробочки несколько бумажных салфеток, и они приняли его безнадёжную и немного убогую в своей торопливости страсть – всю, до последней капли.
С тех пор он повсюду носил с собой её платок.
Запах духов постепенно уходил, и нужно было его восполнить, но он не знал ни названия духов, ни их производителя. Он вообще ничего не знал о духах и ароматах, пользуясь дешёвым мыльцем для бритья Williams, и считая неприметный аромат этого мыла примером хорошего запаха.
И тогда он поступил, как и подобает поступать настоящему сумасшедшему.
Он пошёл в большой парфюмерный магазин со странным названием Сефора. Он смутно знал, что Сефора на древнееврейском означает птичка. Так звали жену Моисея. Алекс, любивший во всём дойти до самой сути, специально перепроверил потом, действительно ли это так и про себя порадовался своей эрудиции. Он пошёл в парфюмерный магазин Сефора в Пруденшиал Плаза и на предложение помощи сразу же достал платок с ромашками.
– Мне нужны эти духи. Вы не смогли бы мне помочь найти эти духи. По запаху. Видите ли, я ничего в этом не понимаю, – на всякий случай добавил он.
Молодой гей-продавец протянул руку к платку, но Алекс не хотел, чтобы чьи-то чужие руки касались святыни, и решительное движение Алекса было с уважением понято чутким юношей. Наклонившись к рукам, державшим платок, продавец сделал ладонями движения к носу, как делают опытные химики, привыкшие нюхать всякую всячину. Он поморщился, разочарованный и сказал: “Это Чёрный ангел – третий ряд слева. Там, кстати, есть пробные духи”. Сказав это, он потерял к Алексу всякий интерес.
С тех пор Алекс стал приходить в Сефору, как в храм – каждое воскресенье. Он подходил к склянке, и незаметно брызгал духами на платок. Платок оживал, наполнялся ею: потерянной навсегда женщиной, – как пробуждается окропленная живою водою мёртвая царевна, и у Алекса кружилась голова от ожидания счастья, встречи с ней, когда, один, в своей постылой комнате, уткнувшись лицом в платок, он сможет снова отдать ей свою страсть до последней капли.
Если пользоваться определением Л.Н. Толстого, уединения его, несомненно, были нечистые.
IV
Конец августа 2008
…Они познакомились случайно на безлюдном пляже. По её рассказам он понял, что она была из Москвы по делам и приехала в Нью-Йорк всего на неделю. Дела удалось завершить быстрее, чем она рассчитывала изначально, и она решила навестить в Бостоне свою университетскую подругу – сумасшедшую филологиню Марину.
Она немного насмешливо рассказывала про Марину, которой приходится программировать вместо того, чтобы заниматься поэзией Хлебникова, по которой у неё была написана диссертация.
В Бостоне она поменяла билет так, чтобы лететь из Логана, и Марина закинула её на Кейп Код – на океан: отдохнуть пару дней. И она же должна была её забирать с Кейпа, но внезапный пляжный роман нарушил планы, и Марину попросили не затрудняться, попрощавшись с ней по телефону.
Они бродили по берегу и говорили обо всём на свете. Оказалось, что они оба любят и знают стихи. Они шлёпали босыми ногами по воде и читали, перебивая друг друга. Они читали, а тяжёлые атлантические чайки, насупившись, смотрели на них с неодобрением.
Под этими насупленными взглядами она немного робела, терялась –
поправляла накинутый на плечи чёрный платок с ромашками, как бы пытаясь укутаться им.
– Отчего вы всегда ходите в черном? – бросал ей Алекс чеховский мячик
– Это траур по моей жизни. Я несчастна, – весело ловила она и бросала ему мячик обратно
Она смеялась и бежала вперёд, сорвав платок и подбросив его в воздух.
Тонкая прочная ткань расправлялась на ветру, надувалась парусом, и на несколько секунд повисала над океаном, как огромное чёрное крыло. Она подбрасывала платок ещё и ещё, и он парил в небе. А само небо, покрытое лёгкими, почти акварельными облаками, казалось отсюда перевёрнутой, припорошенной робким снегом равниной.
Такой чистый ровный снег бывает только в детстве, и по этому снегу непременно хочется пробежаться, первой оставив на нём следы своих быстрых валенок, надетых на босые ноги. Громадный белый чистый лист, на котором можно всё написать сызнова – написать так, как ещё никто и никогда не писал.
Неужели это уже поздно? Неужели этого никогда уже не будет? Нет, так не хочется думать! Хочется, чтобы в этом перевернутом над головой мире всё стало вдруг иначе. Чтобы, затерявшись в нём, можно было вдруг пропасть из виду: быть счастливой с кем-то, с кем невозможно не быть рядом, с кем-то, кто захотел бы, смог бы отыскать тебя среди бесконечных снегов – среди этого сонного, холодного, беспощадного царства времени. А вокруг были бы только самые нужные и добрые предметы: домик с окошком, простая кровать, книжные полки с детскими книгами. И дом наполнялся бы то запахом сирени, то румяным ароматом берёзовых дров.
– Смотри! Облака похожи на снег! Какое ровное снежное поле! Ты видишь?
– Да, действительно. Я никогда не переворачивал небо вверх тормашками! А сейчас перевернул и увидел
– Вот бы туда – побегать! Правда?
– Да-да! А твой платок – смотри – он, как чёрный ангел на снегу
"Как черный ангел на снегу
Ты показалась мне сегодня,
И утаить я не могу —
Есть на тебе печать Господня"
Он рассказывал ей про Кейп Код.
Кейп Код – это Тресковый мыс. Он вдаётся в океан этаким тресковым хвостом и омывается Гольфстримом. Поэтому здесь тёплая вода и прохладный ветер. Говорят, что здесь остановились льды ледникового периода, и поэтому на Кейпе растут какие-то редкие допотопные сорта деревьев.
– Я всегда, когда это слышу, вспоминаю про дерево "гофер" – неизвестное допотопное дерево, из которого Ной сделал свой ковчег. Но я не думаю, что легенда про ледник правдива. По крайней мере, я нигде не нашёл ей подтверждения.
– Ты так интересно всё рассказываешь. Как так случилось, что ты сумел полюбить и эту землю?
– "Другие дети ведь и жены же не те! Но Иов разницы не замечает, бедный", – процитировал он и улыбнулся
Потом они ели знаменитую бостонскую клем-чауду – молочный суп из мидий – и она впервые попробовала настоящего громадного омара.
Он даже никогда не спросил, есть ли у неё в Москве муж или любовник.
Он целовал её всю, припадая губами к каждой клетке её тела: медленно, заворожено, с удивлением – как будто открыл книгу на незнакомом языке и вдруг обнаружил, что понимает каждый мельчайший нюанс повествования.
У неё был остриженный лобок и совсем ещё девичья грудь – а ведь ей, наверняка, было хорошо за тридцать. Как написал великий писатель: её грудь была вдвое моложе её самой. Хрупкая птичка, падший к нему на колени ангел – она была благодарна его ласкам. Её лицо преображалось, когда он входил в неё, и глаза сужались при каждом его осторожном ударе. И всё её тело было гостеприимным и горячим, и понимало каждое его движение, поддаваясь ему.
Постепенно он стал терять себя в этой томительной бесконечной игре в поддавки. Грубая страсть охватывала его все больше и больше, и женщина тоже стала похожа на дикую кошку, с этими её внезапно азиатскими, монгольскими, серыми глазами и торопливым неразборчивым шёпотом у самого его уха: "Да! Ещё! Да! Да! Так! Ещё!".
Он был готов взорваться внутри неё, но из последних сил балансировал на самом краю пропасти, пытаясь удержаться, продержаться ещё. Он делал в голове какие-то немыслимые арифметические операции, и это позволяло перехватить дух, остаться на этой стороне пропасти. Она же, наоборот, всё больше теряла над собой контроль, превращаясь в рабыню, в наложницу, зависящую от каждого его движения.
– Пожалуйста, ещё, ещё! Не останавливайся сейчас! Ещё!
– На тебе! На, чёртова кукла! На ещё!
– Молчи, молчи сейчас! Я люблю тебя, я люблю тебя!
Она лежала на спине – уставшая, тихая, беззащитная с разметавшимися по подушке волосами. Крупные блестящие жемчужины на её животе, подчиняясь законам природы, медленно сползали друг к другу, сливаясь в неровные струйки. Она стёрла их ладонью, встала, прошла в ванну, включила кран.
– Тебе мыло дать?
– Ага
Он достал маленькое гостиничное мыло из бумажной упаковки и протянул ей.
"Леди долго руки мыла,
Леди долго руки тёрла,
Эта леди не забыла
Окровавленного горла", – с поддельной мрачностью продекламировал он.
Она обернулась, улыбнулась, вытерла руки, подобрала с пола свой платок.
– Иди сюда
Он повиновался.
Она повязала на его шею свой чёрный платок и слегка стянула им его горло
– Ты бы мог задушить человека?
– Задушить?
– Да.
– Не знаю. Нет. Не смог бы. А ты?
Она опять улыбнулась, ослабила платок на его шее, потёрлась своим носом об его нос, обхватила его голову обеими руками и поцеловала его шею долгим, влажным поцелуем.
– О! Смотри-ка ты! – воскликнул он, смеясь, – Эта леди не забыла – шёлком сдавленного горла!
Чуть позже они сидели в маленьком ресторанчике прямо на берегу океана. Вокруг них трепетала на ветру радужными флагами столица гомосексуализма – город Провинстаун. Красивые, аккуратные мальчики, похожие друг на друга, как ноктюрны Шопена на каватины Беллини, спускались парочками к воде, держались за руки: то, с любопытством поглядывая на мужчину и женщину, то, не обращая на них никакого внимания.
Подали вино. Это был посредственный Pinot Noir в неопрятных низких бокалах.
– Я прочитала на интернете забавную фразу Хилэра Беллока. Он сказал: "Я не помню название местности, я не помню имени девушки, но вино было Шамбертан". Про местность я не знаю, но твоё имя я точно никогда не забуду.
– С таким вином как это, тебе придётся запомнить ещё и местность – ведь вино явно не запомнится. Или запомнится в той части памяти, в которой находятся самые неприметные события жизни, чтобы потом всплывать через годы неожиданными deja vu. Вино – так себе.
– По-моему, ты к нему слишком строг
Она улыбнулась и сделала короткий глоток, глядя ему в глаза
Он подумал о вине, о местности и об имени, и сказал:
– Елена…У тебя очень красивое имя.
– Главное редкое
Оба засмеялись
– Помнишь: "Как журавлиный клин в чужие рубежи", – начал он, и она подхватила со второй строки:
"На головах царей божественная пена, –
Куда плывете вы?" – обратилась она к белым яхтам, качающимся на воде, и тогда он, театрально качнув головой, как бы на одном выдохе закончил:
"Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?"
Бесконечная вереница парусов выстроилась от берега до горизонта строго по списку. Океан витийствовал и шумел, как и положено – и всё вокруг двигалось любовью, что было особенно заметно здесь, в этом городе.
– А я был знаком с человеком, утверждавшим, что он – родной внук Шлимана, открывателя Трои, – почему-то сказал он
– А ты знаешь, кто была мать Троянской Елены? – тоже невпопад спросила она, и поставила бокал на бумажную салфетку с голубым маяком и якорем.
– Нет, не знаю. Не помню. Кто?
– Немезида. Крылатая богиня возмездия.
– Немезида? Это та, которая заколдовала Нарцисса?
– Ага. Она. Она самая
Алекс посмотрел на своё искривлённое вином бородатое изображение в бокале, и подумал, что если бы Немезида задумала превратить его в растение, то самым подходящим для этого вариантом был бы кактус.
– Ты увлекаешься античной мифологией?
– Нет. Просто читала немного о мести. О возмездии
– Что ты имеешь в виду?
– Я хотела понять, имеет ли человек право на месть. И я поняла, что имеет
Она поправила платок на шее, как будто он мешал ей дышать.
– Ну да. "Око за око", "Мне отмщение и аз воздам". Это ведь в любой культуре присутствует. Что-то в этом, видимо, есть. Общество, введя законы наказаний, как бы взяло на себя ответственность по осуществлению возмездия. Иначе был бы полный хаос и бесконечная кровавая вражда, что, кстати, и было
– И есть
– Да, и есть. А ведь бывают ситуации, когда общество не может или не хочет это возмездие осуществить. Тогда, на мой взгляд, жертва получает полное право на осуществление возмездия. Это естественное и неотъемлемое право человека. Другое дело, что не у всех на это хватит духу. Но это уже другой вопрос
– Да, да. Я тоже это вижу именно так. Естественное и неотъемлемое...
Она почему-то погрустнела, и ему стало неловко за то, что он зачем-то расфилософствовался на пустом месте
– Лен, а ты знаешь, что за теми деревьями? Там дюны! Белые песчаные дюны. Мы сейчас туда с тобой обязательно поедем, возьмём напрокат велосипеды, и будем гонять вдоль берега!
– Ну вот! Попалась, – улыбнулась она в ответ, – Я не умею ездить на велосипеде. Честное слово, так и не научилась!
– Я никогда не поверю, что женщина с такими красивыми и тонкими лодыжками не умеет крутить педали! Чем же ты занималась в детстве?!
– Моё детство было давно и неправда, дорогой Алекс.
– Оставайся здесь подольше. Поживи здесь. У нас чрезвычайно красивая осень и снежная зима. А сейчас будет бабье лето. Помнишь, у Дассена? Une saison qui n'existe que dans le Nord de l'Amerique? Сезон, который существует только в Северной Америке? А осень у нас безумная: яркая, с миллионом красок – все эти бесконечные сорта клёнов; дубы, осины. И грибов здесь полно!.. Мне хорошо с тобой.
– И мне хорошо с тобой. Мне очень спокойно…
V
Конец августа 2008
– Алло! Илюша! Привет. Это Лена. Слушай, я не могу дозвониться на мамин мобильный. Ты не можешь мне дать её рабочий телефон, пожалуйста? Сейчас. Подожди. Мне нужно на чём-то это записать. Ага. Диктуй.
– Алло! Маринка? Привет! Илюшка дал мне твой рабочий номер. Ты сейчас можешь говорить?
– Привет, Ленк! Конечно, да! Что случилось? Как отдыхается?
– Да отлично! Спасибо. Знаешь, меня не надо забирать во вторник. У меня есть попутчик
– Ой, Ленка! Я ничего не понимаю. Какой попутчик?
– Не спрашивай! Не знаю даже, что тебе сказать.
– Ты можешь сейчас говорить? Твой “попутчик” рядом?
– Нет, он вышел заправить машину. Хорошо мне очень, Марин.
– Слушай, ну здорово! А может, тогда останешься ещё? Это серьёзно у тебя? Ленка! Здорово, что ты счастлива! Господи! Как я рада за тебя. Как я хочу, чтобы ты была счастлива!
– Да, да. Я счастлива. Я сейчас счастлива. Мне сейчас легко, Марина! Очень легко. Как будто железную цепь с души сняли. Как будто, знаешь, крыло у меня лебединое есть за спиной!
– Знаю, Ленка! Знаю! Люди с крылом лебединым... Ну, так задержись. Никто же не гонит. Ты же свободна, и можешь распоряжаться своей жизнью, как хочешь.
– Да нет. Надо всё же ехать домой... Не выйдет из этого ничего. Он здесь, а я там
– Ну, это, как раз, дело поправимое, Ленка! Ты ведь такая сильная! Ты такая сильная, что, если захочешь, можешь быть и сильной, и слабой.
– Да. И вот как раз он – тот человек, с которым я могла бы быть и сильной, и слабой – и какой угодно. Самой собой быть могла бы. Но, поверь, всё теперь уже поздно. Слишком поздно. Я сама этим мучаюсь, поэтому, давай не будем больше об этом, хорошо?
– Хорошо... Но ты уверена, что я тебе не нужна? Тебя точно отвезут в аэропорт?
– Не беспокойся, Марина! Меня отвезут прямо в Логан. Спасибо тебе за приют...
– Ну, о чём ты говоришь?! Всегда пожалуйста. Тем более что ты такая неприхотливая. С тобой очень легко
– А мы все такие – детдомовские. Иначе бы нам и не выжить было
– Да. Это так ужасно, все то, что тебе пришлось пережить. Мне даже немного стыдно, что у меня было счастливое детство
– Перестань, Марина! Ерунда какая! Я тебе позвоню во вторник перед отлётом, хорошо?
– Обязательно позвони! Передавай привет твоему “попутчику”.
– Передам
– Целую тебя.
Лена покрутила в руках коробочку с бумажными салфетками, на которой она записала телефонный номер и подумала, что вот на таких мелочах и попадаются неопытные злоумышленники. Она занесла, было, карандаш, чтобы зачеркнуть цифры, но раздумала, и зачем-то нарисовала рядом с номером чёрную закорюку, похожую на МХАТовскую чайку. После этого она повернула коробку другим боком и поставила её обратно.
VI
Маринка, бедная Маринка вот уже целых три часа сидела, и думала про себя "Бедная я – бедная Маринка! Вот уже целых три часа я сижу, и смотрю на экран, и ничего не выходит, не получается!"
Проклятая программа никак не хотела компилироваться, и всякий раз выскакивали какие-то новые и непонятные ошибки. Глупые, глупые числа! Зачем вы издеваетесь над бедной Мариной!
“Я всматриваюсь в вас, о, числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.…”
Как хочется вырваться отсюда! Убежать навсегда! Бедная, бедная Маринка.
“Прочь застенок! Глаз не хмуря,
Огляните чисел лом.
Ведь уже трепещет буря,
Полупоймана числом”
Хлебников всегда помогал.
VII
16 ноября 2008, 12:45
Марина со всеми поссорилась, хлопнула дверью, ушла.
Не то, чтоб ругались всё утро, но как-то всё время на нервах. Одно за другим зацеплялись обидно слова: сначала Вадим нагрубил – не заметила, сжалась, сдержалась. Сбежали по лестнице дети: Илюша и Лиза – и тоже вели себя плохо, особенно дочь. Девчонка противная выросла, просто кошмар! Зараза такая: стервозный, безмозглый тинэйджер. Семнадцатый год, а не может сама постирать! Болтается, шлюха какая-то, ночью, и ходишь смотреть на дорогу. Подкатит в машине с каким-нибудь глупым Хозе. Машина трясётся от музыки, окна открыты. Хотя бы соседей стеснялась, ведь стыдно же – ночь! Что стало с ребёнком?! Как будто её подменили.
Илюша хороший. Он добрый. Он утром войдёт, и скажет: «Принцесса, ты мамочка! Лучшая в мире! Красавица, мамочка!» и поцелует сто раз. Илюша хороший – он добрый. Одна только радость.
Дурацкое утро какое! Всё вышло не так. Всем сделала завтрак, забила машину посудой. Ведь вечером съели, и бросили всё, и ушли.
– Как будто служанка здесь – тоже работаю, кстати!
Но кто её слушает? Только Илюша один. И то он сегодня какой-то суровый и грубый.
Оделась и вышла. В машине захлопнула дверь. Чуть-чуть посидела, поправила юбку ладонью. Купить себе что-нибудь?
– Да ничего не хочу! Вот как получается – некуда даже поехать!
Но всё же поехала…
Она запарковала машину в гараже Пруденшиал Плазы. Вышла. Поднялась на лифте.
В такие моменты Марина знала, что делать. Нужно было украсть что-нибудь маленькое, не особенно ценное. Стянуть тихонечко и сунуть в сумочку, а потом – а потом: пройти к выходу. Вот этот момент – когда проходишь через выход и ещё не знаешь, выйдешь ли сухим из воды – вот ради этого момента всё и затевается.
Она погуляла по разным магазинчикам Пруденшиал Плазы, примеряясь к предметам. Всё ждала звоночка в голове: вот это! Но звоночек не раздавался.
Марина никогда ничего не воровала в маленьких магазинчиках, где бедный хозяин стоит за прилавком или услужливо топчется у двери. Такое воровство уже было бы настоящей кражей! А вот стащить что-то в большом магазине – это нормально. У них не убудет!
“Не затем у врага
Кровь лилась по дешёвке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки!”
Она зашла в Сефору и побрызгала разными духами на пробные полоски бумаги. После каждой пробы полагалось понюхать зёрна кофе, чтобы сбить старый запах и подготовить себя к новому запаху. Зёрнышки кофе лежали в блюдечках рядом с духами.
И тут Марина увидела пробную баночку духов “Чёрный ангел”. Ленкины духи! Звоночек в голове пронзительно звякнул.
Запах ей не особенно нравился. Это не был её запах. Тем лучше! Ведь если воровство теряет материальный смысл, оно становится ещё более приятным с моральной точки зрения. Это получается чистое искусство и никакой материальной заинтересованности!
Она подошла поближе, взяла баночку, оглянулась и незаметно положила её в сумочку.
VIII
16 ноября 2008, 13:25
Алекс всё видел! Он видел, как она украла её духи! Эта женщина в длинной юбке подошла и просто нагло положила духи в сумочку!
А ведь она на вид вполне культурная и интеллигентная женщина. Впервые за три месяца он не сможет совершить свой ритуал. Он не сможет оживить платок, оживить свою мёртвую принцессу потому, что эта вздорная баба украла духи!
Алекс хотел подбежать к ней и вырвать у неё сумку. Он еле сдержался, чтобы не закричать. Как же это? Что же теперь?
Женщина вышла из магазина, и Алекс последовал за ней. Он шёл за ней, прячась и останавливаясь, кода она поворачивала голову или останавливалась перед витриной. Он следил за ней, когда она заходила в магазины. Он шёл как бы за ней – но и не за ней.
Он шёл за духами в её сумке. Безумный Алекс – он уже и сам не понимал, зачем он это делает.
Они подошли к нему сзади. Их было двое. Они просто подошли и, извинившись, спросили, не нужна ли ему помощь. Они загородили её, и он потерял её из вида. Он разговаривал с ними и смотрел поверх их широких плеч, но потерял её. Потерял её в толпе.
IX
16 ноября 2008, 13:40
– Нам нужна ваша помощь. Мы очень надеемся, что вы сможете нам помочь опознать одного человека. Сейчас мы покажем вам запись, сделанную 15 минут назад. Пожалуйста, скажите, знаете ли вы этого человека.
На экране перед Мариной появилась дата: сегодняшнее число и время. Время двигалось быстро – справа от секунд мелькали ещё цифры. Кроме цифр на экране был странный человек лет сорока. Человек был чем-то серьёзно взволнован и как будто за кем-то следил. Он останавливался и явно делал вид, что просто смотрит на витрины. Этот человек был плохим артистом. Всё это было даже немного комично и походило на плохую пародию детективного фильма. Человек был незнакомым.
– Нет. Я не знаю этого человека. А почему я должна его знать?
– Странно. У нас создалось такое впечатление, что он вас знает.
– Что вы имеете в виду?
– Нет. Ничего. Просто так
– А что он сделал? Что-то украл?..
– Нет. Нет. Он ничего не украл. Просто мы обязаны следить за всеми подозрительными людьми. Общественная безопасность, как вы понимаете. Спасибо вам большое. Извините, что задержали вас. Кстати, духи можете оставить себе, но постарайтесь больше этого не делать. Вы можете себе испортить всю жизнь подобной ерундой.
Марина вспыхнула, прикусила губу, машинально пододвинула к себе сумочку, встала.
– Я могу... идти?
– Да, конечно! Спасибо вам ещё раз. Извините за неудобства.
Марина пошла к выходу. У самых дверей она опять обернулась и посмотрела на экран. Изображение на экране застыло, и цифра справа от секунд не менялась. И только тут Марина заметила в руках у человека какой-то предмет. Это был кусок ткани. Платок. Такой же чёрный платок, как у Ленки.
X
16 ноября 2008, 13:50
– Что будем делать, Сэндерс?
– А что тут делать? У нас на него ничего нет. Просто псих какой-то и всё. Женщина эта вне опасности – он следил не за ней, а за духами и мы теперь это знаем. А у психа явное помешательство на этих конкретных духах и платке. Тут может быть или несчастная любовь, или какая-то ещё навязчивая идея, или патологическая форма фетишизма, или другое обсессивно-компульсивное расстройство.
– Ни одной недели не пропустил. Он здесь каждое воскресенье.
– А что мы можем сделать? Он ничего не нарушает и ни к кому не пристаёт. Мы можем только следить за ним и всё.
– Я бы послал видео в центр. Пусть посмотрят там ребята
– А чего смотреть-то? Мы про него всё и без того знаем. Мы ещё два месяца назад по номерам его машины всё нашли
– Да я понимаю... Вот только...
– Что?
– Не знаю. Странное у меня чувство. В Нью-Йорке три месяца назад задушили старика. Тоже русского. Кто-то был в гостях, и подсыпал старикану чего-то в водку – тот заснул. Ну, его и задушили. А старик не простой, а с багажом: он был директором русского детского дома где-то у них там, в глубинке – и проходил по делу о совращении малолетних. Но дело у них развалилось. Никто не хотел против него выступать. Это всё всплыло, когда он сюда въезжал и проходил по иммиграционным каналам. Ему сначала даже статус давать не хотели. Но дали. Всякое дерьмо принимаем. Так вот я думаю: может, кто-то отомстил старичку и придушил слегка?
– Может и так, а может, и нет.
– Они экспертизу сделали и говорят, что задушили старика тканью: галстуком, сорочкой, таким вот шёлковым платком, как у этого русского
– Точно! Шерлок Холмс! Соединил точки! Этот русский никуда кроме Кейп Кода за последний год не ездил
– Я знаю, но странно всё это. Тут платок – там платок. Тут русский – там русский. И эта тоже русская была сейчас
– Дались тебе эти русские!
– Знаешь! Не могу я тут уже на этой плазе! Я серьёзной работы хочу! Я – кадровый офицер ФБР, а мне тут приходится ерундой какой-то заниматься
– Время сейчас такое, дружище. Потерпи немного. Будет тебе серьёзная работа. И знаешь, мой тебе дружеский совет: забудь ты про этих русских с платком. Ты же видишь, с каким трудом тебе удалось восстановиться после всей этой прошлогодней чехарды. Другие, вон под следствием, а тебя пронесло. Отсидишься здесь тихо на плазе и вернёшься в горячие точки – будешь тогда загадки разгадывать. А сейчас не высовывайся
– Да, ты прав. Ты абсолютно прав
XI
16 ноября 2008, 13:50
Алекс спустился в гараж Пруденшиал, сел в машину, аккуратно расстелил на руле платок, и упал в него лицом.
Платок ещё теплился её духами, и этого запаха было достаточно, чтобы оживить мёртвую царевну. Она опять вышла к нему голая в одном ромашковом венке на голове. Она подошла близко, и он ощутил тепло её тела, её лона, её дыхания.
Как жить без неё? Как научиться жить без неё? И зачем? Быть с ней: здесь, там – какая разница! Только быть с ней рядом. Разве не в этом смысл?
– Если бы мы были рядом, мы бы взяли большие стирательные резинки, и стёрли бы с тобой всех вокруг! И вот, чистый лист – а на нём только мы с тобой. И тогда бы мы нарисовали вокруг нас всякие предметы: домик с окошком и сиренью на подоконнике; скромную, но надёжную кровать; книжные полки с волшебными книгами про всяких русалок, гусей-лебедей, серых волков и красных шапочек. А потом бы мы стёрли сирень и нарисовали бы за окном утро после снежной ночи. А ещё печку с берёзовыми дровами и яркий огонь: возьми у меня красный, жёлтый и оранжевый карандаши – нарисуем вместе! Я бы ещё нарисовал какую-нибудь яркую птичку, но не хочу сажать её в клетку, а птица в доме без клетки – плохая примета. И так бы мы могли рисовать вечность и ещё немного – а потом ещё и ещё... И больше нам никто был бы не нужен.
Колючие неуклюжие слёзы навернулись на его глаза, и Алекс протянул руку к коробочке с бумажными салфетками.
Он повернул её в руках, и увидел телефонный номер, записанный карандашом на одной из плоскостей картонной коробочки.
Строчка из быстрых, сбивающихся на закорючки цифр, мохнатилась сквозь влажные ресницы. Алекс провёл по глазам встречным движением большого и указательного пальца, как чеховский герой, поправляющий на носу pince-nez, и цифры заострились, стали понятными и значимыми.
Рядом с цифрами была двояко изогнутая линия, похожая на летящего по небу чёрного ангела.
Бенгальский огонёк надежды заискрился где-то глубоко в его сердце и яркие искорки этого огонька быстрыми, как точка-тире молниями разнеслись по всему телу.
XII
25 августа 2008, 16:32
– Алло, Мариша! Я в аэропорту. Через час улетаю.
– Счастливого тебе пути, Ленка! Приезжай ещё. Обещаешь?
– Нет! Теперь вы к нам!
– Хорошо. Постараемся.
– Спасибо тебе за всё
– Ну, что ты! Ерунда какая
– Слушай. Марина. Если каким-то образом – не знаю уж как, но всё же. Если тебе вдруг позвонит человек – Алекс, и попросит мои координаты – ты дай ему мой имейл. Хорошо?
– Да, конечно. Конечно, Лена.
Ноябрь – декабрь 2009