БАЙКЕР.
(маленькая повесть-раздумье)
«Я тебя не долюбил,
Я тебя не доглядел,
Всех цветов не подарил,
И в любви не преуспел,
Я тебя не долюбил!»
Из песни группы «Рондо».
От автора...
…Открытие, что жизнь бывает и «на лицевую сторону», и «на изнаночную», почти как у петли в вязании на спицах, приходит ко многим, но в разные периоды жизни.
Такая жизнь в корне отличается от «двойной», «киношно-шпионской», с несколькими масками, но с большей силой давит на нервы, ведь маска – одна, и под ней умещается так много всего!
Так, понятие «бизнес» может объединять в себе и занятие любым легальным производством, но и криминалом, да и человек, у которого в трудовые обязанности входит приводить в исполнение «расстрельные» приговоры, может в свободное от работы время быть художником, поэтом, или «крестиком» вышивать…
Но, когда это открытие о двух сторонах жизни приходит к человеку, хотя и не к каждому, приходит оно в юности, в зрелости, а может и в старости, ему становится невыносимо больно оттого, что все силы до этого момента открытия были брошены, чтобы «изнаночной» жизнью оправдать «лицевую», или наоборот…
Ведь ушел отчего-то древний правитель с трона - капусту выращивать…
Вот и у каждого из моих героев жизней, такое впечатление, не по одной...
Макаров.
- Я просто так звоню, чтобы услышать твой голос, - говорит женщина на другом конце телефонного провода, и надолго замолкает.
Макаров молчит в трубку, из вредности и злости на нее.
Как же эти звонки ему были до чертиков важны еще совсем недавно, да нет, давно уже происходит это сумасшествие, и ее резкие слова, и манера растягивать гласные - «ми-и-лый», даже жесты рук и наклон головы в минуты встреч…
Хватит!
Он осторожно положил трубку на рычаги и отключил телефон совсем.
На циферблате будильника мигало «02-02», две минуты третьего часа ночи… «Или два звонка в милицию», - лениво мелькнуло у Макарова в голове.
Светлана рядом на диване мирно посапывала носом во сне, он опять смалодушничал и оставил ее ночевать у себя дома, но ведь ей все равно, спит ли он, мучается ли бессонницей, или болтает с другой женщиной по телефону, черт возьми! Пушкой не разбудишь, как говорится.
Как вор в собственном доме, он пробрался на свою холостяцкую кухню, нажал кнопку чайника, бухнул в чашку пару ложек растворимого кофе, затем залил его кипятком. Издевательство над собой – пить кофе ночью, и тоже, видимо, пример малодушия…
На кухонном столе разметалась портупея, верный «макаров» бодрствовал вместе с ним, хотя лежал в кобуре и находился на предохранителе.
…Он сам не заметил, как задремал в кресле за кухонным столом. Потом в его голове зазвенело что-то вроде набата, но вырваться из сонного плена не хватало сил, хотя до него уже стало доходить, что это в спальне звонит будильник.
Умылся, но не побрился, поплелся на работу, оставил подружку Светлану спящей в своем доме, теперь дня три ее не выгонишь, пока самой не надоест и не закончатся продукты в холодильнике.
Во дворе у подъезда сразу же попал ботинками в глубокую, но неширокую лужу, недооценив ее коварства.
Автомобиль, конечно же, не завелся, потому что пока он вообще у него не завелся, ввиду наличия отсутствия известных средств, но под девизом: «Плохую машину – не хочу, а на хорошую – денег нет!»
А ведь когда-то у него уже было одно «средство передвижения», да нет – средство полета, настолько любимое, как друг-солдат из одного окопа, сверкающее и рычащее, на котором он, в черной кожаной «косухе» и бандане, рассекал по ночам с товарищами на таких же конях! Все в прошлом…
Вот и ночной звонок остался в прошлом, хорошо бы все это прошлое забыть!
Неожиданно для себя повеселев, он бодро дошагал до неприметного здания, на котором гордо отсвечивала золотистыми буквами вывеска - «Прокуратура города». Но, вместо того, чтобы незаметно проскочить в свой кабинет, как под холодный душ, попал под голос дежурного, кричавшего без остановки по громкой связи на весь мир:
- Следователь Макаров, Вас вызывает прокурор города, следователь Макаров, Вас вызывает прокурор города, следователь …
Под грохот своей фамилии, без устали повторявшейся из динамика, он внес себя в начальственный кабинет.
Прокурор Иван Иванович Петров сразу взял с места в карьер, хотя и энергично протянул руку для приветствия:
- Здравствуй, докладывай по «Секте»!
Макаров вяло пожал прокурорскую чуть влажную ладонь, застыл, задумавшись.
- Докладывай!
- Иван Иванович, работаем!
- Меня интересуют подробности следствия, и не только меня! – Пухлая ладошка прокурора с поднятым вверх указательным пальцем взметнулась над столом, где до того мирно покоилась после рукопожатия.
«Докладывать» прокурору города Петрову И.И. информацию по делу с рабочим названием «Секта» Макаров не желал. Хотелось поговорить по душам, выплеснуть «наболевшее», но не этого ждал от него начальник.
Макаров стоял перед начальником и молчал.
Иван Иванович, «старший товарищ и наставник», как он гордо себя величал и что было недалеко от истины, с трудом вынул свое грузное тело из начальственного кресла, вышел из-за огромного стола, «баррикады», как именовали этот стол сотрудники, так как им перегораживалась половина кабинета, подошел к окну, рванул фрамугу форточки за свисавшую кисть веревки, форточка с грохотом поддалась, в кабинет хлынул порыв осеннего ветра.
- Саша, - вдруг мирно заговорил Петров, - Поторопись, окончание следствия уже в этом месяце, человек сидит, суд больше меру не продлит!
- Иван Иванович, я намерен его отпустить под подписку о невыезде, - наконец выжал из себя Макаров.
Повисло нескольких минут тяжелого молчания.
Прокурор заговорил, как в общем-то ожидалось, жестко, он пытался убедить Макарова в том, во что и сам, казалось, не верил. Поверишь тут, если держишь под стражей несколько месяцев заместителя главы города, отбиваясь от «начальственных» всех рангов звонков с требованием прекратить «беспредел».
В том, что этот самый зам, по фамилии Сычев, состоял в общине людей, официально «изучающих библию», и называющей себя «Церковью очищения», не было никакого криминала, это понимали все.
Но то обстоятельство, что «прихожане» в его, «зама», присутствии, да и с молчаливого указания, избили милиционеров, пытавшихся проверить их документы, звонившие как-то упускали.
А вчера пришло дополнительное заключение экспертов, что у этих самых милиционеров телесные повреждения разной степени тяжести возникли от каких-то других, им, милиционерам, известных причин, да и вообще они, милиционеры, никаких претензий ни к кому вообще не имеют, а были не при исполнении и поголовно пьяны.
- Так что отпускай его, Саша, совсем, и дело совсем прекращай! – начальнику было все ясно.
… Если бы подобные «неприятности» произошли с Сычем, пардон, с Сычевым Сергеем Николаевичем, энное время назад, когда он был лучшим другом Мака, или Макарова Александра, он действительно поступил бы только так.
- Под подписку о невыезде! – отрезал Макаров, развернулся по-военному и, как на параде, промаршировал прочь из кабинета.
И возвратился в энное время назад…
… Сыч, как всегда, был неподражаем, весь в белых одеждах, в противовес «кожаной черной упаковке» других мотоциклистов, «байкеров», как недавно стало модно им именоваться, и мчал на своем лихом «харлее» так, что его платиново-светлая грива волос развевалась параллельно телу «железного коня».
Естественно, за спиной Сыча была очередная юная блондинка, где он только их подбирает!
Мчали все на танцы в пригородный клуб, и там наверняка Сыч сменит эту блондинку на другую, может и на рыжую, но обязательно лучшую из присутствующих в очередном клубе и на очередных танцах.
Маку не было дела до этого.
В свои 16, 17, а теперь 18 лет он просто обожал старшего, лет на 5, Сыча, обожал свой байк, и не меньше Сыча, а также свою удачу – поступил-таки на юрфак университета, и свою жизнь в летящем полете среди сменяющихся березовых и еловых перелесков, огромных зданий, проспектов, и снова окраин, байкерских вечеринок и гитарных песен у костров.
Девушка, на которую «положил глаз» Сыч в танцзале в промельках «цветомузыки», действительно оказалась рыженькой, но почему-то грустной, и никак не уговаривалась «прокатиться на байке».
Но через час, когда Сыч «дал отмашку» - «колонне трогать» - над его стремительно удаляющимся силуэтом в свете восходящей луны победно развивались длинные рыжие кудри его вновь завоеванной пассажирки…
О том, что Сыч верит в бога, Сычев С.Н. – третий секретарь горкома комсомола, Саша, конечно же, знал, но времена так стремительно менялись, что это уже никого не удивляло. Но о том, что Сыч считает себя почти богом, или даже не «почти», знали только «посвященные», ну и Мак, который по легкомыслию себя к ним не причислял, лениво как-то было.
Его «богом» был только его байк, но с некоторых пор ему стали сниться цветные сны, в которых он мчал навстречу солнцу, а за спиной развивались рыжие кудри Людмилы, или Милы, или Молли, как сразу стали называть ее байкеры, и которая не исчезла из их круга, как другие, а сама оседлала свой новый белый мотоцикл, купленный заботливыми и зажиточными родителями, и всегда была рядом со всеми, а может быть, только с одним из них – с Сычем…
Молли при встрече иногда так странно смотрела на него, что именно эти взгляды отпугивали, мешали ему подлететь к ней на байке у всех на виду, подхватить, перекинуть через круп своего «железного коня», и умчать навсегда вдаль, как кавказскую пленницу…
Пора бы уже возвращаться к бренной действительности, в наши дни…
… В комнату следователя в городском следственном изоляторе к старшему следователю Макарову привели обвиняемого Сычева, уже приготовившегося к выходу «на волю», так сверкала белизной его белая рубашка, а начищенные до блеска модные сапожки на ногах зеркально отражали мрачные стены помещения, и взгляд его карих, почти черных глаз сверкал, хотя и не отражал ничего. Это свойство какой-то пустоты глаз было присуще, как когда-то байкеру Сычу, теперь чиновнику Сычеву С.Н.
Макаров молчал, а Мак, юный байкер, и не подумал проснуться внутри.
Вышли молча вместе за ворота, остановились, закурили, побросали окурки в разные урны по разным сторонам тюремных ворот.
Затем расселись по служебным машинам, причем дверку иномарки услужливо распахнул Сычеву его водитель.
Уже трогалась с места иномарка, когда сдвинулось вниз тонированное стекло пассажирской дверцы.
Ничего не выражающее лицо Сыча проявилось, как на негативе, в темной глубине салона:
- То, что я позволил ей сделать, еще можно исправить!
Выброшенная через стекло фраза повисла в воздухе, и оставалась висеть долго, до тех пор, пока машина с Сычем не скрылась за поворотом.
… Макаров еще долго не трогался с места, не хотела заводиться старая и много повидавшая синяя «Нива», и так и не завелась.
Он уже поднимался на второй этаж, возвратившись в здание СИЗО, чтобы позвонить на работу, когда увидел в в грязный оконный переплет лестничного пролета сначала небольшое, но яркое красное зарево, а потом услышал оглушительно-короткий грохот взрыва, и разглядел синие «крылья» «Нивы», долетевшие до окон мрачного каменного здания сквозь всполохи пожара…
Молли.
Авиарейс «Неаполь-Москва» был выполнен точно по расписанию, минут за двадцать после прилета разъехались все пассажиры этого рейса, как «встреченные» родными и близкими, так и самостоятельные.
Людмилу Ивановну Сычеву встречали по всем правилам «номенклатуры», хотя ее супруг был замом мэра лишь небольшого провинциального городка. Незнакомый мужчина держал в руках табличку с ее именем, и даже замахал ею, когда Молли оказалась в поле его зрения, видно показывали ему фото заранее, чтобы не опростоволосился.
Но Молли твердым шагом прошла мимо него, а он не посмел ее окликнуть, растерялся, наверное.
Молли домой не хотелось…
Ей хотелось к Маку, которого она не видела много лет, хотя как сказать…
Как же вышло, что не он, а Сергей Сычев стал ее мужем перед богом и людьми, ведь не потому же, что когда-то, на вечеринке в пригородном клубе поселка, где она гостила у бабушки с дедушкой на каникулах, она выбрала не Мака, а Сыча?...
Как же вышло, что, в тайне не желая оставаться «матушкой», женой «великого и ужасного» отца Сергия, она на восьмом месяце беременности уехала в Неаполь, чтобы «родить без проблем», по словам того же Сыча, да так и осталась на чужбине на временное, но такое постоянное проживание?..
Сын учится в колледже, по-русски говорит неважно, хотя рвется каждое лето в Россию «к деду и бабе», которые построили коттедж рядом с домишкой своих родителей в пригородном поселке, чтобы купаться в синей речке, гулять в зеленом лесу, кататься на мамином белом байке в черной кожаной «косухе» и бандане, и отражать яркое русское небо в своих голубых глазах…
Вот и сейчас он гостит у стариков в России, как же это здорово!
Молли взяла такси в аэропорту прямо до Светлогорска, и теперь дремала на заднем сиденье, вспоминая…
…Вот они с Маком у костра, ночь божественно темна, и сгорающие ветки, треща, трассируют огнем, как пульками, им уютно и тепло вдвоем под кожаной курткой Мака, а рядом, на пригорке у реки, стоят два коня, белый и черный…
Тогда все очень плохо закончилось… Своих мотоциклов на месте под утро они так и не нашли, а когда приехали домой на электричке, то увидели байк Мака стоящим возле его дома, а белого байка нигде не было.
На следующий день Мака вызвали в милицию и сказали, что байк Молли угнал он, чтобы «распорядиться по своему усмотрению», так выразился следователь, и что ее байк обнаружен в его, Мака, гараже…
Все «утряслось», лишь когда Молли вышла замуж за Сыча, а Мак ушел в армию…
…Пожилой водитель сделал радио громче:
- … нападение на следователя прокуратуры, служебный автомобиль взорван неустановленными злоумышленниками..
Молли уже не слушала эти обрывки фраз, она набирала телефонный номер Мака…
Макаров.
Оглушенный взрывом Макаров сидел «в приемном покое» больницы, и уже в течение часа «отказывался от госпитализации», несмотря на очевидные протесты врачей.
Наконец принесли его одежду.
Где-то в куртке должен быть его сотовый телефон, который непрерывно звонил…
…Он уже мчался на автомобиле ГИБДД по автодороге «Светлогорск-аэропорт», когда услышал по рации, что идет какое-то преследование милицейскими автомобилями двух мотоциклистов, мчащихся в том же направлении, разобрал, что впереди его «служебки», на белом байке едет какой-то пацан, а на черном «харлее», именно его-то пацан догоняет, «рвет» еще и мужик.
Из-за поворота показалось такси, идущее на встречу.
Действие стало разворачиваться, как в немом кино, Мак увидел двух мотоциклистов, приближающихся к такси, сначала черного, потом белого, увидел в руке у мужика на «харлее» блеснувшее оружие, выхватил своего «макарова», выстрелил мужику по колесам его байка…
Потом кино закончилось, и стало темно…
…Когда наступило утро, и свет прорезался сквозь больничные окна, Маку, несмотря на резкую боль в затылке, очень захотелось встать с кровати и подойти к окну.
Шатаясь, он с трудом дошагал до окна и выглянул наружу, в больничный двор.
Под березкой, на лужайке, мирно пасся белый конь, на лавочке, обнявшись и накрывшись вдвоем черной кожаной курткой, сидели Молли и давешний пацан.
Пацан заметил Макарова в окне, и махнул ему рукой…
«Действительно, все можно исправить!» – подумал Макаров, улыбнулся, и пошагал, кряхтя и опираясь руками о стены больницы, навстречу своей судьбе…