“Сумасшедшая бабка неопределенного возраста” — так представилась мне Валентина Яковлевна во время нашей первой встречи. Хотя она — любящая бабушка двух взрослых внуков, но язык не повернется назвать ее пожилой. Если в душе человек остается подростком, — это чувствуют окружающие и воспринимают истинный, а не паспортный возраст. Я не удивлюсь, если в самый торжественный момент Валентина Яковлевна вдруг пройдется колесом (со спортом она дружна).
Много лет В. Я. Лис преподает в школе слепых. Она сострадательна, всегда готова придти на помощь; может ласково погладить по голове слепого мальчика, которому во дворе зрячие парни выбили зуб. Но Валентина Яковлевна никогда не сюсюкает, ученики охотно поверяют ей свои тайны. Она одновременно и строгая, и “прикольная”: у нее большое чувство юмора.
Как-то показательный урок английского Валентина Яковлевна начала с упоминания Пасхи. “При чем тут английский?!” — не выдержала проверяющая. Для Лис важно, чтобы ученикам было интересно, познавательно, легче запоминались английские слова. В завершение урока дала рецепт кулича и пасхи, записанный по-английски. Увлеченная рассказом учителя, проверяющая выкрикнула: “Помедленнее, я записываю рецепт”.
Валентина Яковлевна оставляет впечатление неунывающего и веселого человека, хотя у нее немало причин для волнений. Но в такие минуты она сама себе говорит: “Живем! — Другого выхода нет!”
Немало испытаний выпало на ее долю... В их большом симферопольском дворе жили украинцы, евреи, цыгане, крымские татары... Но до войны вопрос о национальностях не возникал. Все люди подразделялись на соседей и родственников. В семье говорили на двух языках. Шулямет Ходжаш (Благородная Мудрость) — так звали мать Валентины Яковлевны. Бабушка Биче Шабитаевна (по-русски Вера Савватьевна) Луцкая происходила из знатного караимского рода: она была потомком тех Луцких, которых русский князь выкупил из Золотой Орды. Караимы пользовались теми же привилегиями, что и грузинские князья. Среди них не было ни крепостных, ни нищих, так как маленький народ поддерживал друг друга (по переписи 2002 г. караимов всего 400 человек). Караимы были ювелирами, адвокатами, врачами, музыкантами. Дед Валентины Яковлевны носил фамилию Ходжаш, что в переводе означает “благородный”. Он был богат: имел яблоневые сады, рыбный промысел, соляные копи. Несмотря на зажиточность, семья придерживалась демократических взглядов, высоко ценилось понятие чести; очень любили свою Родину. Кстати, прогрессивные взгляды семьи проявились не только в отношении к окружающим, но и в традиции женщин рода от бабушки Луцкой до сего дня сохранять свою девичью фамилию. Когда в 20-м году в Крыму установилась советская власть, дедушка добровольно ушел из жизни: он был уверен: его не пощадят. Однако понадеялся, что вдову с шестью детьми не тронут. Детям сказали, что их отец умер от “испанки”. После смерти деда остался огромный дом. Имущество конфисковали. Бабушка Валентины Яковлевны продала дом, а деньги разделила между детьми, чтобы они могли потратить их на жилье или учебу; сама же с девятилетней Сонечкой (так по-русски звали Шулямет) и шестилетней Наденькой сняла жилье в Симферополе, где их не знали...
Начало войны мать Валентины Яковлевны встретила в высокой должности старшего государственного поверителя от Комитета мер, весов, измерительных приборов; стахановкой. Отец работал начальником участка электросети, являлся депутатом горсовета, коммунистом с 1937 года. Родители были спортсменами-чемпионами: отец занимался классической борьбой, мать — спортивной гимнастикой. Довоенная жизнь казалась Вале праздником.
Война. Когда отец полез доставать застрявшую между рам повестку, брошенную в форточку, четырехлетняя Валя закричала: “Не надо, папочка, не бери, тебя убьют!” Девочка почувствовала, что эта бумажка разлучит ее с любимым отцом. (Яков Лис мечтал о сыне. В старости он любил говорить: “У меня три дочки: одна — дама, другая — женщина, а третья — пацанка”. “Пацанкой” была его первая дочь — Валя. Такой она и осталась).
23 июня отец ушел рядовым на фронт. Семье надо было готовиться к эвакуации, и впервые возник национальный вопрос — кто есть кто. У одной тетки муж — поляк, у другой — караим, у дяди жена — еврейка. Мать отца, Лис, наполовину еврейка, наполовину немка. Родом из Восточной Пруссии, она до войны 1914 года числилась немкой... Софью Ходжаш послали в командировку — проверить приборы на военных кораблях. Фронт быстро приблизился, поэтому, когда мать вернулась, эвакуироваться было уже поздно.
Пришедшие фашисты стали забирать евреев, цыган... Непонятно было с караимами: к кому они ближе — к крымским татарам или евреям?.. Караимов не тронули. Когда стали забирать смешанные браки, дяде разрешили из гестапо вернуться домой, но он отказался разлучиться с женой-еврейкой; оба сгинули. Их дочь Света осталась в хорошей родительской квартире. Это ее и сгубило. Кто-то, решив завладеть жильем, сообщил в гестапо, что прячут “жидовского” ребенка. 17 февраля 1942 года всю большую интернациональную родню, включая маленькую Валю, забрали в гестапо — 13 человек. Накануне Софья родила немного недоношенную девочку, еще безымянную.
В гестапо оставили одну Свету, остальных вытолкали взашей. Девочка цеплялась за бабушку, умоляла: “Тетечки, дядечки, не оставляйте меня!” Она спасла двенадцать жизней. Мать ее была совершенно не похожа на еврейку: блондинка с голубыми глазами, фарфоровое лицо с нежным румянцем. Дочка пошла в мать, поэтому семья тешила себя надеждой, что кто-нибудь из немцев удочерит такую красавицу. От расстройства бабушка заболела и больше уже не встала. А Софья, по просьбе своей матери, новорожденную назвала Светланой.
Семью спасло еще то, что из госквартиры с приходом немцев их вышвырнули в деревянный дом, где соседкой была цыганка Зарема, выдававшая себя за крымскую татарку. Софья носила свою девичью фамилию Ходжаш. Валя была Лис, но священник Николай из подпольной организации крестил людей и выдавал крестильные документы. Все довоенные фотографии спрятали под диван. Знакомые и родственники спрашивали пятилетнюю Валечку “Изотову” как ее зовут. Она отвечала, как ей велели, но добавляла: “А все равно я — Лис, а Яшка Лис эвакуировался под диван”.
Опять кто-то донес, пришлось Вале с матерью и крошечной сестренкой бежать в румынскую зону. Это было с 14 на 15 мая 1942 года. Софья сказала дочери: “Валечка, сегодня тебе исполнилось пять лет. Если мы вернемся, я испеку тебе торт из мамалыги”.
17 дней пробыли они в чужой деревне. Все эти дни Вале пришлось прятаться в подполе одной. С тех пор у нее страх перед ограниченным пространством…
Они вернулись... Однажды все население согнали смотреть на казнь. Открывались борты подъезжавших машин; абсолютно голых людей прикладами сталкивали в яму, а затем танк утрамбовывал живых, засыпая землей. Тетка закрывала Вале глаза, но та сквозь прорези подглядывала.
С нетерпением ждали своих, но один ужас сменился другим. 13 апреля 1944 года началось великое переселение народов. Было обидно: перенести фашистскую оккупацию и подвергаться смертельной опасности при своих — выселяли крымских татар, албанцев, греков, ингушей... Соседку тетю Зарему, уже как крымскую татарку, вместе с остальными отправили в голодную степь. Но и тем, кто остался, пришлось несладко. Вернувшиеся из эвакуации смотрели на выживших под немцами как на предателей. Вопрос о национальности возникал постоянно. “А почему ты скрываешь, что ты еврейка? Караимка?! А кто такие караимы?” Однажды, уже подростком, оскорбленная Валя отдубасила девочку крупнее себя. Мальчишки, видя благородную ярость, не посмели вступиться, оттащить.
Валентина Яковлевна — открытый человек, но ей всю жизнь приходилось быть в напряжении потому, что нельзя говорить то, что думаешь; ее провоцировали, зная взрывной характер. Мать постоянно наказывала дочери: “Не говори лишнего, а то папу заберут”. Лишь в последние годы Валентина Яковлевна обрела внутреннюю свободу, почувствовала себя распрямившимся человеком, которому не надо стыдиться прошлого, не надо скрывать свои мысли.
— Только свобода пробуждает любовь к Родине, и я не понимаю тех, кто покидает Россию лишь потому, что в чужих краях теплее и сытнее.
В 1944 отец, ставший офицером, забрал семью в Узбекистан. Победу встретили в Ташкенте. Потом Яков Лис служил в Брест-Литовске, Архангельске, Петрозаводске, Клину — в нем и осели. Валентине мечталось о море и медицине. Но человек предполагает, а Бог располагает.
После окончания школы Валя устроилась работать телеграфисткой, но хотелось учиться. “Ты, конечно, пойдешь в литературный?” — спросила учительница. “Разумеется, нет!” — ответила Лис, памятуя, как в седьмом классе за сочинение с описанием природы ей поставили двойку, решив, что она откуда-то “слизала”. “У тебя лучше всего шел немецкий язык. Иди в переводчики. Это благородно”, — подсказала педагог.
Валя поехала поступать в Москву, но документы не приняли: общежития нет, а снимать квартиру накладно. Плачет в поезде. Узнав причину слез, мужчина лет 27 заметил:
— Дуры вы, девки! Что вы все в Москву лезете? Рядом Калинин. Сейчас туда будет поезд, поехали со мной.
“Завезет да изнасилует! Да нет, вряд ли, ведь он уже старик” — и поехала. Калинин встретил дождем. В приемную комиссию пединститута пришли за двадцать минут до закрытия. “Дотянули! Приходите завтра”. Парень объяснил, что девушка — приезжая.
— Пишите быстрее заявление, закрывать пора.
От дождя потекла краска с кофточки. Зеленые мокрые руки. Заявление от лица Валентины написал парень. Поступила, дали общежитие, стипендию. Ходила гордая: из девятнадцати клинских в тот год только она прошла в Калининский пединститут. Родители приодели: купили первое в послевоенной жизни пальто. До того времени дети семьи Лис — Ходжаш носили пальто из офицерского сукна и лыжные костюмы из списанных байковых солдатских одеял.
Хотя учеба в институте шла успешно, учителем Валентина быть не хотела. С подругами решили досрочно сдать экзамены и поехать на целину. Семь месяцев пробыли на целине — опоздала с медицинским.
В январе 1958 года в пединституте проводился конкурс на лучшего чтеца. Ее познакомили со слепым студентом. Михаил писал стихи, скоро должна была выйти его первая книжка. Однажды Валентину попросили проводить юношу до Клина, там у него пересадка. Слушая болтовню Вали с подругами на немецком языке, Михаил подумал: “Хорошо бы она поехала со мной и дальше”. Поделился с девушкой:
— Была ясная дорога — закончить вуз, а чем я займусь дальше — не знаю.
— Михаил, я тебя не оставлю.
26 апреля 1958 года, через три месяца после знакомства, Валентина Яковлевна вышла замуж за Михаила Ивановича Суворова. Позже член Союза советских писателей, заслуженный учитель России, М. И. Суворов напишет:
“Народ в народ вселяет душу —
Другой рождается народ.
Другие веют ароматы,
Другие царствуют слова:
Земля становится мулаткой
По всем законам естества.
Наступит час и в вечность канет
Последним вздохом ваша речь,
Но караимской крови капля
В потомках долго будет течь”.
На снимке В.Я.Лис с "Васей"