Летом одного года, в три часа пополудни, когда солнце забывает о всякой благосклонности ко всему, на что падают его лучи, и готово испепелить все вокруг,- летом одного года, в три часа пополудни, шли трое человек.
Шли они из города Крета в город Патто, которые разделяли равнина и три деревни. В это время вокруг не было ни души, ибо все, кого не гнала в путь нужда или расстройство рассудка, сидели в домах или под деревьями. Бурая трава, от весенних дождей выросшая выше человеческого роста, стояла, как осажденная крепость, которая продолжает сопротивляться, хотя и видит, и чувствует превосходство противника. Почти белое, с чуть заметной голубизной небо охватывало необъятное и безраздельно владела им. Все замерло; лишь слабый ветерок изредка перекатывал песчинки да звучало щарканье путников.
Одного звали Чезаре. Этот долговязый, сухой парень, черноволосый, зеленоглазый, родился в маленьком городе Вецци и с детства работал помощником аптекаря. Другой был из Раско, по имени Пабло, очень серый, то ли от пыли, то ли по характеру. Пабло шагал свободно, неся за спиной лютню, Чезаре чуть подпрыгивал, с котомкой на плече, а между ними шел третий.
Никто не знал, откуда он и как его зовут по-настоящему, однако в Личче одна женщина впервые назвала его “Сальваторе”, что все и подхватили. Вначале он сопротивлялся, и ему, кажется, не нравилось это имя, но его настойчиво продолжали называть так , с чем он в конце концов смирился. Правда, когда его представляли и говорили:”А это Сальваторе”,- он всегда прибавлял:”Да, но мои друзья немного ошибаются”. Публика умилялась остроумию молодого человека и долго пов-торяла услышанный каламбур.
Путники шли с редкими остановками. Поначалу, когда с Сальваторе странствовали двенадцать человек, они останавливались чаще. Но постепенно люди расходились. Одним надоедало идти бесконечно в какой-то Патто - ведь и Сальваторе не говорил ясно, где он находится, - и они возвращались в родные города и селения, в брошенные семьи, рассказывая про обман чужестранца. Другие находили свое счастье во вра-
чевании, или в любви, или в служении Богу. Третьи отправлялись искать Патто в одиночку. Так вместе с Сальваторе остались лишь Пабло и Чезаре.
Сальваторе шагал размашисто и твердо. Если бы кто-то взглянул на странствующих со стороны, то непременно бы удивился, как все трое поспевают друг за другом. Еще больше он удивился бы, узнав, что никто даже и не собирался ни за кем успевать. Трое молодых людей просто шли так , как им нравилось идти по этой жаре, а то, что никто не отставал и не убегал вперед, имело причиной, наверное, лишь цель. А целью был Патто.
Патто был конечным пунктом в их путешествии. Здесь, по сло-
вам Сальваторе, стало бы ясно, кто и для чего проделал нелегкий путь из Невии, по морю, через горы, в великий Патто- город, где собирались все искусства и науки, где не вели счет неделям и часам, а только дням и годам, где не было пороков и зла. Весь мир, где бы ни были Сальваторе и его спутники, был охвачен войнами и враждой. И лишь Патто, с его незыблемой крепостью, великий Патто, Священный город, стоял, нетронутый.
За два дня, под испепеляющим солнцем, странники прошли две деревни. На третий день пошел сильный дождь, который выбил из одежды пыль и пробрал всех троих до костей. А на следующие сутки Пабло заболел. Его бросало то в жар, то в холод, кашель вытряхивал силу, спутанные волосы выглядели черными, нависая над лихорадочными глазами. К вечеру путники добрались до последней деревни. Местный ле-карь, тщедушный старикашка в каком-то замшелом одеянии непонятного цвета, водрузив на нос громадные очки, в каких в детских книжках рисуют мудрецов и сов, осмотрел Пабло и, пошамкав однозубым ртом, выдавил:
-Пнеумония. Ничего не поделаешь.
Лекарь чинно удалился в сопровождении своего ученика. Чезаре,бледный, беспомощно вертел в руках лютню Пабло и испуганно смотрел на умирающего.
-Сальваторе,- жалобно позвал он.- Сальваторе, неужели он и правда умрет?
Словно из потустороннего мира донеслось до него гулкое: “Правда”.
-Сальваторе!- взмолился Чезаре.- Разве ты не поможешь ему ? Ведь ты стольким помогал, исцелял, а Пабло?
Сальваторе сидел в ногах кровати. На его сутулые плечи падали неровные тени, в свете огарка он выглядел почти старым: лицо в морщинах, волосы не русые, а почти седые. А Чезаре так смотрел на него, и в комнате было так темно и тихо, что Сальваторе дрожал, но казалось будто это дрожит пламя свечи. В комнате все молчало и было слышно лишь неровное дыхание больного.
Сальваторе встал за изголовьем и вытянул руки над головой Пабло. Чезаре уже не раз видел, как лечит Сальваторе, но здесь он смотрел не отрываясь. Вначале Пабло лежал весь черный - черное лицо, черные руки ( может быть, правда, это была въевшаяся пыль), желто-красный огонь бросал на него белые раскаленные блики, - и над ним стоял бледный, необычно сияющий Сальваторе, с распростертыми руками, прерывисто дышащий. Чезаре с ужасом глядел на них, он хотел кричать Сальваторе, чтобы тот остановился, что все это слишком страшно, что его, Чезаре, самого трясет как в лихорадке,- но он кричал в какую-то далекую гулкую пустоту, где слова не слышны, ибо растворяются, еще не успев произнестись.
На мгновение Чезаре закрыл глаза, а когда открыл их вновь, ему показалось, словно прошла вечность. Теперь силуэт Сальваторе черным сгустком нависал над наполненным сиянием Пабло, который лежал спокойный и мягкий, слегка улыбающийся. И вдруг все задрожало, комната стала стеклянной и очень маленькой, и кто-то огромный, далекий, сильный вынул эту комнату из всего дома, повертел в громадной ручище и бросил вниз со всей высоты своего гигантского роста, и долго хохотал ей вслед. И от эха его хохота комната тряслась, дрожала, звенела и- разлетелась, рассыпалась по сотням вселенных, миров, мирков, засверкала звездами. А они втроем - Пабло, Чезаре и Сальваторе - сотнями тысяч своих отражений перелетали с места на место, сталкивались друг с другом, с собой, звонко смеялись, кричали, стучали, - и вдруг все стало пылью. Не было вселенных, миров, мирков, звезд, лишь сверкающая пустотою темнота да три маленькие точки - всего только блики какого-то неведомого света.
В комнате по-прежнему горела свеча, теперь ее оставалось совсем мало. Оцепенение трещало, как сверчок за печкой, потом послышался удар и наступила тишина, но оцепенение прошло. Чезаре сидел на полу и не отрываясь смотрел туда, где стоял Сальваторе. Оболочка человека, бесформенный силуэт в черном пальто, сидела, прислонившись к стене и запрокинув голову. Чезаре кинулся к нему, поднял, - человек повис у него на руках,- и уложил на постель. Тут он замер, долго разглядывал кровать, комнату, а потом схватил человека за грудки, тряс его и орал страшно:
-Сальваторе! Где Пабло? Слышишь? Где Пабло? Где он? Где, Сальваторе?
Чезаре обессилел, бросил Сальваторе на подушку, а сам повалился поперек него и заплакал.
-Ну, почему, Сальваторе, почему? Ты ведь обещал, что поможешь ему, вылечишь Пабло? Что ты сделал вместо этого? Где теперь Пабло? Что с ним? Сейчас-то я понимаю, почему остальные десять уходили от нас. Они были умнее, чем я и Пабло, и видели тебя, Сальваторе, видели насквозь, знали, чувствовали, что такое твои речи, слова. Они понимали, что тебе неведомы ни любовь, ни жалость, ни сострадание! Поэтому они ушли и наверняка все остались живы, а мы теперь вот сдохнем неизвестно, где. Вот, Пабло..,- и Чезаре снова заплакал.
И как обычно негромкий хрипловатый голос Сальваторе ответил ему:
-Ты спрашиваешь меня, где Пабло? Он там, куда никогда не попасть многим из нас. Он там, откуда возвращаются в сны людей, в детские комнаты под Рождество; там, где ночи и дни напролет звучит лютня, где нет дождей, “пнеумоний”, войн, смертей, где все размерено и рассчитано. Он там, где нет Священного города Патто, но где зато есть счастье, вечное, прекрасное, спокойное, как гладь реки, или искристое, как бенгальские огни. Я излечил его тело, но душе не хотелось оставаться здесь. Она краем глаза увидела Тот Мир, и он стал ей милее всех ее странствий, поисков, всего Этого Мира. Что я мог сделать? Я лишь помог ему добраться туда, не потеряться в пространстве, не стать блуждающей планетой. Звезду Пабло ты, Чезаре, увидишь теперь повсюду. Она будет светить тебе и в жаркий полдень, и в лунную ночь. А мне надо отдохнуть. Нам всем надо отдохнуть,- сказал Сальваторе, кутаясь в пальто и подтягивая ноги в старых штиблетах.
-Слышишь?- он неожиданно приподнялся на локте.
Чезаре всхлипнул вместо ответа и тоже прислушался.
-Это же,- пробормотал он,- это же лютня Пабло.
Чезаре выбежал на улицу. Дождь перестал, все прохладно и влажно дышало и было умиротворенным. И лютня- она звучала, не уловимая для уха, не видная глазу, она была везде: рядом с Чезаре, на ветвях дерева, на поляне, за равниной, на сотни миль разливая серебристое сияние звуков. Она звучала то тише, то громче, и жалобно, и радостно, мелодия покрывала все флером звезд и качала мир, как росинку, на длинном, в тысячелетия длиною, листке. А сквозь флер, сквозь грани росинки на Чезаре смотрел Пабло, и никогда раньше Чезаре не видел у него такой улыбки,- улыбки, какой он, наверное, улыбался в детстве. Он играл на лютне, звуки звенящими огоньками отлетали, сливались в круг и замыкали в нем лютниста, отчего Пабло казался крошечным и таким недосягаемым. Чезаре вернулся в дом.
На следующее утро Чезаре и Сальваторе отправились в путь. Они шли и шли, и к середине дня поднялись на пригорок, откуда все выглядело низким и маленьким, а людей не было видно вовсе. Прямо под пригорком начинались луга, где среди зелени красными, синими, белыми, желтыми вкрапинами терялись цветы. На западе колосились поля, и легкий ветерок перекатывал полные спелые волны. Далеко-далеко кучевые облачка клубились, и чуть заметной точкой белел на море корабль. А в низине, в восточной стороне алели крепостные стены, над зубчатыми стенами развевались флаги, и доносилась ласковая мелодия флейты. И зелень деревьев, и даже голубизна неба были здесь совсем другими, и сам город словно окружал загадочный блеск. Чезаре долго смотрел на то, что открывалось перед ним, а потом спросил:
-Сальваторе, значит, мы уже пришли? Это и есть Патто - Священный город?
Сальваторе стоял и, прищурившись, смотрел куда-то в другую сторону. Его длинное запыленное пальто чуть развевалось на ветру, растрепанные волосы до плеч спутывались вокруг высокого лба, и в этот миг он больше всего казался Чезаре похожим на птицу. Птицу, которую по ошибке или, напротив, по какому-то умыслу занес сюда ветер, дующий один-единственный раз в тысячу лет.
-Может быть, - отозвался Сальваторе.- Может быть, и нет. Впрочем, ты наверняка прав. В таком случае тебе нужно скорее спуститься в долину, пройти через деревню Аручче, и к вечеру ты подойдешь к стенам Патто. Надо поспешить.
-Как же?- удивился Чезаре.- Разве я пойду туда один? Подожди, Сальваторе. Ты обманываешь меня. Или это не Патто, и мы не достигли цели, или ты не хочешь больше искать Священный город. Скажи мне правду.
Сальваторе улыбнулся.
-Ты шел в Патто - и вот он, вас разделяют шесть часов пути. Ты достиг цели, Чезаре. А я.., - Сальваторе снова взглянул туда, где высотою крон синел лес. - Я, Чезаре, буду идти еще долго, очень долго. Возможно, еще год, а может быть, всю жизнь. Я не боюсь пути. Я лишь боюсь, что не успею помочь другим найти их дорогу.
-Ты решил служить Прекрасному, Чезаре, поэтому ты отправился в Патто, - сказал он.- Но в миг, когда ты окажешься за воротами Патто, ты забудешь все, что было до этого. Пройдут годы, и седовласым стариком, сидя за пюпитром, ты опишешь приключения молодого человека, который однажды, давным-давно, с одиннадцатью спутниками, предводимый незнакомцем, предпринял долгое путешествие, чтобы оказаться в городе Патто. Ты уже забудешь, что все это произошло с тобой, поэтому повесть свою назовешь сказкой. Но только она не дает умереть мечте. Эту сказку прочтут твои
внуки и правнуки и перескажут ее своим внукам и правнукам. И кем бы они ни стали, в их сердцах будет жить мечта о путешествиях, о поисках, мечта о городе Патто или о Стране Счастья. И в один день кто-нибудь из них так же, как некогда ты, Чезаре, ранним утром с мешком за плечами покинет дом, чтобы осуществить свою мечту. И пока такие, как ты и они, будут уходить вслед за мечтой, будут происходить чудеса, складываться легенды, будут существовать сказки. И я смогу еще долго помогать людям. Мой путь будет продолжаться долго, потому что на земле очень много мест для тех, кто мечтает. Эти места не иссякнут, ибо не закончится род человеческий. Но только вдруг в один солнечный день окажется, что иссякло добро? И тогда солнце станет слитком золота, сияющим среди свинца пуль и серебра ножей. Обязательно напиши свою сказку, Чезаре. Века стирают историю, но хранят легенды.
Сальваторе еще раз посмотрел на синеющий лес и, прежде чем уже навсегда повернуться спиной к Чезаре, улыбнулся и похлопал его по плечу:
-Ну-ну, я смотрю, у тебя уже слишком грустный вид. Поверь, мне очень не хочется расставаться ни с кем из вас. Поэтому я никогда не говорю “прощай”. Иди, Чезаре. Ты нашел свою мечту. Благодаря мне? Нет. Я лишь привел тебя к пути, а идти по нему должен ты. Ну так,- Сальваторе удалялся,- до свидания, Чезаре. До скорого свидания.
Чезаре долго стоял на пригорке, глядя в ту сторону, куда уходил Сальваторе. Потом он стал спускаться в долину, как вспомнил, что сам не попрощался. Он быстро взбежал на пригорок и осмотрелся. Сальваторе нигде не было видно. “Может быть, он все-таки услышит меня”,- подумал Чезаре и громко закричал:
-До свидания, Сальваторе! До скорого свидания!
Чезаре обдало теплым ветерком, и издалека послышался птичий крик. Над деревьями, синевшими высотою крон, среди белых облаков исчезла, махнув фиолетовыми крыльями, птица. Птица, которую приносит ветер, дующий один-единственный раз в тысячу лет.
1999 г.