Высоко в небе медленно двигалась черная точка. Ее движение напоминало спираль. Но только напоминало. Вот она чуть застыла и медленно стала перемещаться в сторону.
- Тебе нравится наблюдать за полетом птиц? – рядом со мной прозвучал голос. Я повернул голову и увидел монаха.
- Да. Они так высоко и всегда спокойны. Небо меня успокаивает. Иногда мне кажется, что ничего больше не существует. Только синь неба.
- Это хорошо. Я хочу, чтобы ты посмотрел на узор, который будет перед тобой. Расскажи мне, что ты увидишь, почувствуешь. Все, что будет в момент, когда ты смотришь на узор. Ничего не упускай. Но перед тем, как посмотреть на узор, ты должен вспомнить, что ты чувствуешь, когда смотришь в небо. – тихо проговорил монах и внимательно оглядел меня.
- Хорошо. – я задумался, - смотреть сейчас? – удивление давно покинуло меня. В который уже раз меня просили сделать то или иное действие, посмотреть и рассказать что увидел, и всегда это было необычно немного и странно. И никогда мне не отвечали на вопросы. Лишь лица монахов становились от вопросов более не проницаемы, чем обычно. Да, Лехи здесь не было. Братец всегда подробно объяснял, зачем ему это надо и почему надо сделать именно так.
- Смотри в небо. Как только будешь готов – просто кивни мне. – ответил монах – И не нужно слов.
Монах сел рядом и закрыл глаза. Вся его поза говорила о расслабленности, но я знал, что это ощущение обманчиво. Мне ничего не оставалось, как снова окунуться в белесую голубизну неба.
Небо заполнило собой все. Оно опустилось и мне показалось, что я стал небом. Бескрайним, величественным и спокойным. Небом, которое окутывало землю, дарило ей защиту, тишину. Мысли исчезли. Осталась лишь музыка неба. Она звучала везде, наполняла меня звуками и пассажами, лилась на землю с высоты и проникала во все, что встречала на своем пути. Я исчез в небесных звуках и проявился во всем…
Яркая искра возникла диссонансом, и стройные ряды звуков разбились как стекло, упавшее на асфальт. Появилась резкая боль. Она оформилась в чужие ноты.
Вместо хрустальных звуков возникла тягучая тьма. Она сжималась и в конце концов превратилась в точку. Точку, которая решила, что у нее есть «я». «Что это? Что? Откуда? Зачем?» - возникло в точке и стало биться, разрушая тишину. Изломы звуков рассыпались и становились нестерпимым высоким визгом. Больным, похожим на бабочку, бьющуюся о стекло. «Бабочка? Стекло? Я?» Воспоминание возникло во мне и заполнило ровным светом тьму. Но это уже не напоминало небо. Это была болезненная разделенность на нечто, что звалось мной и всем остальным… Я вспомнил, где я и что надо сделать…
- Достаточно. – тихо проговорил монах – Посмотри на меня. Открой глаза. Ты сможешь повторить это состояние, глядя на узор, что я тебе сейчас покажу?
- Все в порядке. – ответил я и посмотрел на него – Надо посмотреть какой-то узор?
- Ты должен вспомнить состояние неба и увидеть узор. Сможешь вспомнить?
- Постараюсь.
Тихий шорох, сухие потрескивания, россыпь сероватых брызг. Я взглянул на монаха и перевел взгляд на землю. На сухой земле лежал узор из белых и черных камушков.
- Смотри. Но ты должен смотреть на него из состояния неба. Помни об этом. Смотри. – тихо и властно проговорил монах.
Мне пришлось взглянуть в небо, окунуться в его звук, вспомнить, как я стал всем и влиться в узор, раствориться в нем, стать каждым камушком и услышать мелодию узора, звучащую черно-белыми мазками нот.
Искры, возникающие из звуков, рассыпались мозаикой, калейдоскопические картинки засверкали росинками на музыке узора. Каждая капля рисунка ярко вспыхивала и мгновенно гасла, терялась в музыке между небом и землей. Звуки сталкивались, падали и вновь взлетали. Вот чей-то взгляд карих глаз, руки, многое сделавшие за свой век, тушенница, кусок особого шелка для письма, кисть, иероглиф «у», женское лицо, изборожденное морщинами, седые волосы, рисовое поле. Скованность, тяжесть, тьма…
Я почувствовал чье-то прикосновение. Открыл глаза и увидел, склонившегося надо мной, монаха. Он помог мне сесть.
- Выпей. Это тебе поможет. – и осторожно поднес к моим губам чашку с чем-то приятным на запах. Впрочем, на вкус, это тоже оказалось приятным. – Теперь расскажи, что ты видел и чувствовал.
Мой рассказ не занял много времени. Монах был неподвижен и внимателен.
- Теперь, подумай, что может связать картинки, а когда будешь говорить, обязательно следи за тем, как каждая картинка отзывается в тебе, и попытайся понять, что ты видел.
Растерянность возникла и закрыла меня.
- Не знаю. Набор каких-то картинок, ничего не значащих.
- Хорошо. Начни с последнего мгновения…
Постепенно я смог рассказать монаху музыку, что возникла искрами в узоре камушков. Он согласно кивал или строго смотрел, как раз в тех местах, где рисунок не вызывал никакого отклика. Когда он был просто серой памятью. Ничем… Пока я рассказывал ему о том, что почувствовал, услышал и увидел, умудрился выпить весь напиток. В какой-то момент даже почувствовал нечто, напоминающее угрызения совести. Но это нечто быстро испарилось, я все-таки очень хотел пить…
Вечером я спросил у монаха, зачем мне все эти странные задания.
- Есть люди, чей разум не раздваивается и кто благодаря этому способен испытывать уважение к духам и быть внутренне правильным… Ты испытываешь боль от разделения. Тебе надо принять себя таким, какой ты стал. На Западе это трудно сделать. И это твоя дорога. Ты – будущий си. Но будешь им лишь тогда, когда сможешь восстановить единство разума вопреки западной культуре раздробленности.
*****
Через несколько дней меня встретил аэропорт своим ломаным узором и серыми шорохами. Людские мысли возникали во мне, отражались сухими потрескиваниями, серыми однообразными желаниями и по большей части тягучими, болотными запахами и гудронным водоворотом. Лишь изредка чей-то взгляд дарил солнечный луч или морозную кристальность чистоты…
Леха ждал меня на стоянке.
- Есть хочешь? Или сразу домой? – заводя машину, спросил он.
- Домой. Теть Жень испекла что?
- Не без этого.
И машина понеслась по шоссе к выезду из города. Я вернулся домой. Туда, где пахнет полынью и где меня ждали.