Один
Она помогала старикам, носила лекарства, сидела с ними разговаривала. И вот один рассказал ей такую странность.
Лет двадцать назад милиция взломала дверь соседней квартиры. Старик никогда не видел, чтобы в квартиру кто-то заходил или выходил из неё. Весь подъезд считал квартиру пустующей.
Но вот однажды приехала милиция, дверь взломали. Тогда все узнали, что там на самом деле жил один человек. Так и не сказали мужчина или женщина. Она или он в своей квартирке. И закрылся этот человек ещё в начале 70-х годов. У него вся кладовка и вся вторая комната были заставлены консервами и припасами. Он никогда вообще не выходил из дома, а мусор выкидывал на улицу из окна утром в самый тихий час, когда никого нет на улицах. И вот он там жил. Или она жила.
Представляете, город весь шевелится, жужжит, шумит, идёт всесоюзная стройка, новые дома, каждый день приезжают сотни людей. А он один в своей квартирке, в старом доме, и никто абсолютно об этом не знает.
Два
— Вы думаете легко жить, ничего не понимая? Не знаю, откуда у вас такая уверенность, — красными губами говорит она.
— Саша мне рассказал. В детстве он жил во дворе, играл с друзьями в футбол, всё было — футбол. Школа была между прочим: футболом и друзьями. Местная контора предложила ему сдавать в общак 10 рублей в неделю, чтобы никто не обижал. Саша платил.
Он придумал такую вещь. Купил на рынке конфеты, немного, рублей на 20, а потом на перемене их продал одноклассникам поштучно. Но учитель запретил.
Тогда Саша стал покупать на рынке пиратские видеокассеты, отдельно — коробки для них и полиэтиленовый самоклеящийся конверт. Упаковывал киношки и сбывал другим продавцам.
Не знаю, зачем я об этом рассказываю.
А с Сашей у меня ничего никогда не было. Мы даже ни разу не целовались. Представляете два года просто за ручку ходили. Как дураки. И ничего мы не читали, и не понимали, только кино смотрели.
А я не понимаю, почему вы думаете, что ничего не понимать — легко. Я вот не понимаю, и книг ваших я ничего не читаю. Сын у меня растёт, некогда мне, времени совсем нет.
В зачётке я вывел неразборчивое: «поср».
Три
Дима и Толик гуляли. Ночь была, они шли, разговаривали о том, о сём. Как раз подходили к мосту через Челнинку. Лето, тепло. Перед зданием финансовой инспекции стоит лошадь, сплетённая из ивовых прутьев. Лошадь запряжена в телегу, на телеге цветы в горшках.
И вот они подошли к лошади, посмотреть, но потрогать отчего-то испугались. И когда обернулись к ней спиной — невольно ускорили шаг. Показалось — и они говорили об этом — что лошадь тихо переступая, пошла за ними, вытягивая плетёные губы. Страшно было обернуться.
Есть такая история, кажется кельтская, про едущего ночью по городу коня с огненными глазами, а на коне – смерть твоя. Или вот ещё — про ночного охотника, что несётся по небу в окружении своры собак на своём коне…
На следующий день Дима звонит Толику и говорит:
— Представляешь, лошадь-то ушла. Её нет там. Одна телега с пустой оглоблей стоит.
Я потом проверял. Действительно лошади не было.