СЛУШАЮСЬ, ТОВАРИЩ СЕРЖАНТ!
(шуточное наставление призывникам)
Вместо предисловия.
В советское время отношение общества к Армии и внутриармейские отношения были, мягко выражаясь, совсем иными, чем сейчас и выгодно отличались.
Даже девушки с пренебрежением смотрели на парня, которому не "посчастливилось", по тем или иным причинам служить. Ход их мыслей можно понять: раз парень не может исполнить долг перед Родиной, то что тут говорить про супружеский долг.
Таких называли «бракованный», в смысле, не годный для брака.
Ну а демобилизованный морячок в тельняшке, клёшами подметавший танцплощадку – был пределом мечтаний девушки на выданье.
Мой первый шаг во взрослую жизнь оказался не совсем удачным. С раннего детства мечтал об авиации и подал документы после окончания школы в гражданское летное училище.
Поступил, но при более тщательном медицинском обследовании обнаружилось что-то незначительное с сердцем и меня отчислили от греха подальше. В авиации к вопросу здоровья относятся очень серьёзно.
Трудно передать в каком состоянии вернулся домой.
Друзья-одноклассники учатся в институтах, а я один брожу по промозглым осенним улицам.
Теперь сложно сказать, что за муха укусила, но я решил пойти служить в Армию.
Сейчас подобный шаг молодого человека может вызвать пристальное внимание определенного медицинского персонала, но тогда это был заурядный поступок.
Мы были воспитаны так и чувство долга присутствовало в нас постоянно.
С маниакальной настойчивостью начал осаждать военкомат с требованием отправить в Армию, чтоб исполнить свой сыновний долг перед Родиной и, заодно, почувствовать себя достойным кандидатом на исполнение супружеского долга.
Нельзя утверждать, что я выглядел белой вороной в строгих стенах военкомата, встречались там и озабоченные родители, умоляющие отправить своих нерадивых чад в Армию, где из них, наконец, сделают "настоящего человека".
Встретилась как-то дородная мамаша одноклассника Юрки Дурнова.
Военкомовская медкомиссия никаких отклонений в моём организме не обнаружила и признала годным к воинской службе без ограничений.
Капитан вначале подумал, что имеет дело с желающим посвятить себя военной службе и пообещал дать направление в высшее военное училище, только нужно было подождать до лета. Я же убеждал его, что не хочу быть профессиональным военным, а хочу, просто, послужить Родине.
Мало того, я появлялся в его кабинете постоянно, через день.
Капитан в очередной раз встретил дежурной фразой:
- Что скажешь в этот раз, Пуночкин?
- Товарищ капитан, вы в прошлый раз обещали, что отправите в часть, а повестки всё нет. Мой одноклассник Юрка Дурнов – двоечник, каких свет не видывал, уже служит. А знаете, как про него пошутил учитель математики?
- «Дурнов с честью оправдывает свою фамилию».
У меня в аттестате только две четвёрки, остальное - отлично, у меня первый разряд по гимнастике, у меня по прыжкам...
- Тихо, тихо, Пуночкин! Я твое дело смотрел и знаком с твоими достижениями. Посему не отправляю тебя, как Дурнова в стройбат.
Потом он признался, что видит впервые в своей практике такого(он задумался, как сказать помягче) призывника. Cообщил, что «пристроил» в лучшую, по тем временам команду, отправляемую в Германию.
Нас, кандидатов, собрали в военкомате и вызывали по списку в кабинет, где находились представители части из Германии.
Очередь дошла до меня. Офицер открывает папку, знакомится с ее содержимым. С интересом спрашивает, какой разряд по гимнастике, потом одобрительно кивает и продолжает читать. Следующий вопрос вызвал у меня удивление:
- Ваша мать по национальности немка?
Я подтвердил это. Он слегка задумался и сказал, что могу идти.
Ребята уехали в Германию без меня...
В очередное появление капитан, как мне показалось, чувствовал себя как-то неловко, но обещал пристроить получше и обещание свое сдержал.
Я попал в танковую школу, где готовили командиров танков и механиков-водителей.
С 1958 года началась служба в Приморском крае, под Уссурийском.
Служба не была для меня в тягость, но вызывала двоякое чувство. С одной стороны был, как тогда говорили, «отличником боевой и политической подготовки», сказались хорошая учеба и занятие спортом на гражданке. С другой стороны раздражали(мягко выражаясь) армейские порядки и особенно тупой, но амбициозный сержант Маренич. Он только перед нами закончил школу и, видимо, за служебное рвение и любовь к лычкам был оставлен в учебке в качестве младшего командира.
У нас даже была поговорка: - хохол без лычки, как справка без печати.
Вот с ним и приходилось частенько вступать в полемику.
А у сержанта был только один аргумент - наряд внеочередь.
Первый внеочередной наряд я заработал в первые же дни службы, когда он перед строем распекал нас за какие-то упущения и закончил речь словами:
- И это в то время, когда мы уже стоим одной ногой в коммунизме.
Я не задумываясь, вспомнив анекдот, бросил реплику из строя:
- И долго мы так в раскаряку стоять будем?
Он побагровел и обьявил наказание, с мотивировкой «за искажение командира», что тоже вызвало веселое оживление в строю.
После отбоя, вместо сна, я получил задание вымыть пол в казарме.
До сих пор с содроганием вспоминаю этот процесс. Дело в том, что полы в наших казармах были деревянные и не крашеные. Затоптанные за день сотней пар сапог- они имели совсем не привлекательный вид. Сержант чиркнул каблуком своего сапога по полу, на котором проявилась светлая полоса и заявил:
- Вот таким он весь должен быть. Ясно? По исполнению - доложить!
Я взял под козырек и не совсем бодро, но по Уставу, ответил:
- Так точно, товарищ сержант!
Перекурив, принялся драить с помощью металлических щёток, одеваемых на ноги, грязный пол, а сержант с чистой совестью завалился спать.
Мой энтузиазм вскоре приутих и вместо него созрел план дальнейших действий.
Сержант носом издавал звуки, напоминающие ноктюрн «на флейте водосточных труб» Маяковского, а я быстро смочил весь пол и принялся тормошить его. Когда он проснулся, но еще до конца не пришел в себя, я голосом бравого солдата Швейка заорал на всю казарму, взяв под козырек, как требует того Устав:
- Товарищ сержант, разрешите доложить? – и не дожидаясь, доложил:
- Ваше приказание выполнено!
C соседних коек повскакивали солдаты, думая спросонья, что обьявили тревогу.
- Что, уже помыл? - недовольно спросил сержант и посмотрел на пол:
- Плохо, повторить!
Мы с дневальным немного поговорили о своём, наболевшем, почитали письма с малой Родины, дождались, когда все вновь захрапели. Пол всё еще оставался быть мокрым и я повторил подход Швейка, не жалея голосовых связок.
Взвод вновь был поднят по тревоге, а сержант тупо, глядя в пол, произнес:
- Вот это другое дело... Свободен, можно ложиться.
Я рявкнул, согласно Уставу, на всю казарму:
- Слушаюсь, товарищ сержант! - и чеканя шаг отправился к своей койке.
Дневальный в конце коридора зажимал себе рот рукой.
Туалет в учебке находился во дворе, рядом с плацем и посещение сего благородного заведения было делом не простым.
Самостоятельно совершать процесс освобождения от продуктов жизнедеятельности можно было только ночью.
Но и тут были свои, армейские тонкости.
Запрещалось посещать его в течение часа после отбоя и за час до подьёма.
После подьёма, строем, с песней "А для тебя, родная", шли в сортир и сержант давал команду, которую буду помнить, впрочем, как и его самого, до конца жизни:
- Пять минут - поссать, посрать, оправиться! Разойдись!
Попробуй уложиться в пять минут, когда очков в сортире всего двадцать, а в нашем взводе тридцать два человека. Да ещё соседний взвод не освободил места, а за нами притопал и стоит, перебирая ногами от нетерпения, ещё один взвод.
Ну, а если кого-то, не дай Бог, припрёт в течение дня, то нужно было отпрашиваться у командира.
Не мог я спокойно смотреть на этот цирк. Не зря говорится в народе, кто в армии служил, тот в цирке не смеётся...
Когда выпадало свободное время, прятался за углом или колонной казармы и караулил сержанта.
Напевая под нос "Смуглянку" появляется в проходе Маренич. Я резко, неожиданно выпрыгиваю у него перед носом из-за колонны, как чёрт из табакерки и ору, согласно Уставу:
- Товарищ сержант, разрешите обратиться!
Испуганный моим внезапным, но соответствующим Уставу появлением, он недовольно бурчит:
- Ну, что у тебя, Пуночкин?
Чётко фиксируя правую руку у виска, а левую прижав к ширинке, обращаюсь:
- Товарищ сержант, разрешите срочно в туалет, иначе, могу замарать честь мундира!
Я и друга Кольку Колесникова тоже научил этому приёму.
Через некоторое время у сержанта выработался стойкий, как у собаки Павлова, рефлекс - осторожно передвигаться по казарме, озираясь по сторонам.
Вскоре, на занятиях по физподготовке наш взвод стоял у перекладины и сержант продемонстрировал обязательное упражнение - «подъем переворотом», завершив его простеньким соскоком, при этом смешно разведя колени.
Увидев ироническую ухмылку, он решил поставить меня на место:
- Курсант Пуночкин, к снаряду!
Я подошел к любимому снаряду ещё с детской спортивной школы и, копируя сержанта, поплевав на ладони, замер в неуверенности.
- Смелее, курсант! Это вам не разговорчики в строю раговаривать...
Когда я повис на перекладине, все притихли в ожидании чего-то необычного и я их не разочаровал.
Одним мощным махом выхожу на большой оборот, делаю еще пару любимых элементов и заканчиваю эффектным соскоком, замерев, как вкопанный, без доскока.
Взвод загудел, а сержант заявил:
- Курсант Пуночкин, отставить самодеятельность! Выполнять упражнение строго по нормативу, без выкрутасов!
Пришлось выполнить этот простенький элемент и закончить его соскоком а-ля сержант Маренич, разведя колени.
Взвод ухахатывался и я заметил, как побагровела шея сержанта.
Но больше всего запал в памяти армейский ритуал, напоминающий таинственный шабаш нечистой силы на лысой горе - похороны окурка.
Начался он с того, что сержант обнаружил в спальнем помещении после отбоя "бычок". Была дана команда "подъём". Сержант засекал время и, так как всем не удавалось встать в строй за 45 секунд, процедура повторялась до тех пор, пока норматив не был чётко выполнен.
Затем, прохаживаясь перед строем, он продемонстрировал окурок и спросил:
- Кто курил в казарме?
Все упорно молчали, как белорусские партизаны.
Сержант сдернул с койки простыню и приказал четырём солдатам держать её за углы. После того, как полотнище было натянуто, он торжественно опустил в него окурок.
Представьте себе такую сцену.
Ночь. Тишина. Медленным шагом движется траурная процессия.
Во главе колонны сержант, в руках которого лопата, снятая с пожарного щита, затем, четверо с простыней и за ними весь взвод - скорбящие родственники.
Траурная процессия остановилась у небольшого овражка.
Сержант дал команду:
- Справа, по одному рыть яму.
Таким образом лопата побывала у каждого в руках, вследствие чего образовалась огромная яма, пригодная для похорон не только "бычка", но и целого бегемота.
При смене копальщика, задавался один и тот же вопрос:
- Ты бросил окурок в казарме?
Все ответы были однозначны - нет.
После того, как последний копальщик вылез из ямы, сержант со скорбящим выражением лица опустил в неё окурок и процедура повторилась в обратном порядке.
Затем была обьявлена минута молчания.
Вернулись в казарму заполночь.
Если сказать, что спали как убитые, будет неправдой - ещё крепче.
Следующая стычка произошла по поводу неформального норматива - «отбой за 45 секунд». Сержант с иезуитским усердием отрабатывал с нами подобные «нормативы», про которые нет ни слова в Уставе.
Особенно задевало то, что делается это за счет времени солдатского сна, дефицит которого ощущался постоянно.
Однажды я ему задал вопрос о том, какую цель преследует этот норматив, когда требуется раздеться за минимальное время и улечься в постель и намекнул, что у нас воинская служба, а не первая брачная ночь.
Намека он, конечно, не понял и начал рассказывать что-то о повышении боеготовности всех наших Вооруженных Сил.
Я возразил тем, что отработка норматива отхода ко сну, как раз наоборот уменьшает боеготовность. Это равносильно тому, как если бы вместо приемов атаки, отрабатывать сдачу в плен.
И снова смеялись ребята и багровел сержант, а мне «корячился» очередной наряд вне очередь, только теперь чистить картошку на кухне, за «искажение командира».
Мыть ночью пол мне больше не доверяли.
Почти год учились по программе командиров танков. В августе, когда до окончания обучения осталось две недели, приехали «покупатели» с высшего танкового училища и отобрали ребят со средним образованием и хорошими показателями в учебе(в те времена у них был недобор). Из 30 человек отказались четверо, среди них и я. В итоге, нам не дали возможность закончить учебку, а отправили писарями в штаб дивизии.
Я попал чертежником в оперативный отдел. Служба была не трудной, чертил карты и ходил в штаб, как на работу - от и до.
Частенько, за месяц до соревнований, отзывали на спортивные сборы в Хабаровск. Так незаметно пролетели три года и ни разу не удалось побывать в отпуске. Все зависело от начальства оперативного отдела, а оно было недовольно моими частыми отлучками на соревнования и расстояние до дому тоже было немаловажно, ведь на дорогу уходило больше чем на сам отпуск.
Да и подхалимничать я не любил...
Летом 1961 года отправил документы в Уфимский нефтяной институт и в июле получил приглашение явиться на экзамены к 1 августа. Руководство оперативным отделом имело формальное основание задержать мой «дембель» вплоть до 31 декабря и не преминуло этим воспользоваться.
Казалось, предыдущая история с поступлением повторяется.
Помог, как ни странно, замполит, к которому пришлось обратиться, опять же согласно Уставу.
Он с пониманием выслушал меня и обратился к нач.штаба, а тот, через голову моего начальства, подписал документы на увольнение, в связи с поступлением в ВУЗ.
И вот я вернулся домой.
Раннее, теплое утро. Жалко было будить родителей в столь ранний час.
Прогулялся по двору, где всё было таким родным и устроился на скамье в сквере возле дома.
Спать не хотелось и меня переполняло чувство радости и восторженное ощущение свободы.
Домой попал, когда уже все проснулись и первым делом объелся маминого борща, который снился в армии, затем, по настоящему выспался, впервые за три года.
Вечером с братьями пошли пить пиво.
Так снова началась гражданская жизнь.
P.S.
Горжусь, что довелось в учебке водить легендарный танк Второй мировой войны Т-34 и стрелять из него. На следующий год их сняли с вооружения.
А в институт я все же поступил.
Вывод: самое главное в Армии - это строго соблюдать Устав.
С детства помните, что вас ждёт впереди, хорошо учитесь и занимайтесь спортом - очень пригодится, правда, и тогда служба мёдом не покажется, но будет протекать нормально, без неуставных отношений.
Отношение к современной Армии, судя по всему - иное, но об этом уже расскажут другие.