Навалилось на Крутоярово всё разом: и дела, и забо-
ты, и беды. Упокоился, помер старый на селе дед Устин,
которого все звали почему-то Бубан. Что было ему когда-
то девяносто – знали, а сколько ещё к этой зиме намело –
никто не помнил. Дети его – сами уже старики – кто умер
раньше отца, другие – далече, а третьи… Вобщем соборо-
вали его всем миром, поплакали
старухи-плакальщицы,
и поставили гроб с Бубаном в приделе церкви – до появле-
ния сродственников или тепла.
Волки стаями кружили у села: у одних овец пореза-
ли, у других – корову стельную. Беда.
Да что там! Егора Парушина, крёстного Катерины
Погореловой, мужика спокойного и тихого, бес попу-
тал. Возвращался Егор домой поздно вечером. Ну, яс-
ное дело, выпили с мужиками. А навстречу ему – даже
хмель прошёл – Гаврила Погорелов, кум кумейший.
«Ты же в отъезде, кум!» – удивился Егор. «Уже вернул-
ся. Зайдём ко мне, по кружечке выпьем». Зашли… Оч-
нулся Егор на берёзовом суку в лесу, с еловой шишкой
в руке вместо кружки. А огоньки села вдалеке светят-
ся. Вернулся домой без шапки и в одном валенке. Му-
жики на другой день шапку и валенок нашли, а следы
высмотрели только в одну сторону – в село. А что кума
Гаврилы дома не было и нет, все знали точно. К Рождес-
тву должон быть. Вот так…
К Рождеству готовилась и молодёжь: делали какие-
никакие костюмы из рогожи и пестряди, маски страш-
ные, договаривались о сумме складчины и «жировой»
избе. Солдатка Матрёна была довольна, её время пришло:
осень и зима – время посиделок и праздников. Её изба
всегда при деле. Плату Матрёне несут продуктами, дрова-
ми, деньгами.
Девушки на посиделках уже не прядут, прялки бе-
рут для вида: всё чаще играют с парнями в «поцелуй-
ные» игры.
С Аггея пошла последняя неделя перед Рождеством,
а там – святки, свадьба Катерины Погореловой. Шитьё,
вышивка, подбор приданого занимали всё время невес-
ты. До поздней ночи при лучине работает Катерина с
подругами. Дважды приходил Егор Кулыгин с подарка-
ми: конфетами и пряниками.
Не спит Крутоярово.
Долго по ночам светится окошко и Евдокии Клюки-
ной. Беда с ребятёнками: заболели. Кто боится, тому и
блазнится. Уж холила и оберегала детей Евдокия, а не
уберегла. Наглотались дети декабрьского снега на Анну-
тёмную, пока Евдокия с Аграфеной зайца тайком поеда-
ли. И вот наказание за грехи.
23 декабря захватила детей полуночница. Евдо-
кия, не ведая о последствиях своего греха, встретила её
во всеоружии. Велела Федоту выставить за дверь метлу
прутьями вверх, а на матицу подвесить веник. Сама же,
напоив детей горячим молоком с маслом, уложила их, пе-
рекрестила, да ещё сотворила молитву Параскеве-Пятни-
це. (Вспомнила: ох, грешна – купала по осени Игнашку в
пятницу!) А в дополнение ко всему перекрестила кочергой
окошки и двери и положила её на печь рядом с детьми.
Попробуй сунься, бессонница!
Не помогло.
Татьяна, правда, немного повеселела, но Игнат…
К следующей ночи Евдокия приготовилась пуще прежне-
го. К молоку с маслом добавился мёд, под голову детям по-
ложила топор и замок и произнесла заклинание:
«Ночная и полуночная, утренняя и полутренняя,
дённая и полуденная, вечерняя и полувечерняя, не тешь-
ся моим младенцем, на тебе топор, секи и руби, от моего
младенца отойди; дай моему младенцу спать и молчать».
Танька поправилась.
Федот после дневных ездок, почерневший, сам как
больной, топтался возле Евдокии:
– Может, бабку позовём?
– И-и-и! Бабку! Я сама – бабка. Игнашку никому в
руки не дам.
Бросила щепотку маковых зёрнышек в ковшик, за-
лила их тёплой водой, завернула Игнашку в полушубок и
подала его Федоту:
– Неси в курятник, потом на чердак и в избу!
– Пошто?
– Неси!
Пока Федот выполнял задание, Евдокия растопила
бараний жир.
Вернулся Федот. Евдокия выпростала Игнашку из
полушубка и стала поить его водой, настоянной на маке.
Затем смазала ему спинку тёплым бараньим жиром, уку-
тала и положила спать. За иконой Евдокия нашла освя-
щённую в Вербное воскресенье вербу и велела Федоту по-
ложить её у порога избы снаружи.
Игнашка не просыпался всю ночь. А Евдокия за сто-
лом роняла от бессонницы голову – не спала. Смотрела на
дерево над холмами, за селом; Спиридон -солнцеворот:
молодёжь костры жжёт, горящие колёса с горы пускает.
Кончилась самая длинная ночь в году.
Утром, чуть появилась заря, завернула Евдокия сон-
ного Игнашку в полушубок и вышла во двор. Повернулась
к востоку и зашептала:
«Заря Дарья, заря Марья, заря Ирина, заря Катери-
на, заря Крикса-щекотиха-будиха, возьмите свой крик.
Крик, крик, поди на Окиян-море. На море на Окияне,
на острове Буяне, там люди не ходят, птицы не летают.
Аминь крику, аминь, аминь…»
Что помогло Игнашке, Евдокия не смогла бы точно
сказать, но после Аггея, 29 декабря, стал Игнашка выздо-
равливать. Умученная Евдокия ворковала возле него:
– Солнышко повернуло к летечку, Игнашка – к здоровью,
а мама – к радости. Спи, моя радость, спи! К Рож-
деству Христову и ты будешь радоваться.