Всякий раз, когда в аил приезжали братья Нурбек, Эсен и Мамыт, среди местной детворы закипал настоящий переполох. Дело в том, что они – старшему 12, среднему и самому младшему 8 лет – были чрезвычайно непоседливы и изобретательны по части разных ребячьих шалостей и выдумок, прихваченных с города, во время каникул. Аильская детвора, зажигательная сама по себе, была скована, особенно в летний период колхозной страды, когда хлопот по хозяйству непочатый край: не только взрослые, но и дети постарше с раннего утра и до позднего вечера пропадали на полевых станах, и даже самые маленькие были занятыми по дому. Но с появлением братьев кое-какие изменения все же происходили: простодушные аильчане из-за уважения к юным гостям и их родителям отпускали на время ребятню – речь идет, конечно, о семьях близких или даже родственных семье знаменитой тройки, - вынужденные считаться с детством по такому случаю.
И тогда наступала благодатная пора праздного безделья и бродяжничества, без которого трудно даже представить отроческие воспоминания, как, впрочем, и без рыбалки, без коллективного похода на дальние холмы, поросшие призрачным фисташковым лесом, без купания в чистых, отстоявшихся озерцах и промоинах сильно пересыхающей за лето горной речушки Эски-Шалка, чье широкое русло глубоко прорезает холмы поперек в километрах пяти к северу от аила, в сторону гор, образуя в пойме превосходные бахчевые угодья.
Никто не умел запускать по всему аилу воздушных змей. И вот усилиями братьев, поднаторевших в этом деле еще у себя в городе, где так не хватает простора и на земле и в воздухе, в одно прекрасное утро над окрестными холмами Беш-Мойнока повисло косматое чудище, размалеванное самым устрашающим образом яркими акварельными красками. То-то была потеха! От потрясающего небесного знамения по всему аилу поднялся настоящий концерт истошных ослиных криков, собачьих брехов, индюшинных судорожных клокотаний, да что там говорить, седобородые аксакалы и почтенные байбиче, восседавшие чинно на невысоких чарпаях за пиалами чая, пораскрывали рты, не зная что и сказать, покуда их внучок, восторженно созерцавший небо, не объяснял, не растолковывал, что это вовсе не светопреставление, а просто детская забава. Детишки ближайших к холмам домов высыпались толпами во двор, издали махали ручонками. До сих пор обаяние славы представляется Мамыту именно таким, когда тебе издали машут руками, доносятся едва слышимые, неразборчивые обрывки восторженных восклицаний, окриков, узнаваний, приветствий… Ах, как хочется, чтобы тебя разглядели поближе, вот, мол, какой я герой, это, именно, я, а не кто-то другой, - но, увы, рядом с тобою только те, кто помогли запустить воздушного змея, радостно застывшие под колеблющимися высоко в глубоком небе лентами!
Но запустить змея, пусть даже и размалеванного, не такое уж и хитрое дело. На этот раз неутомимыми братьями, еще задолго до наступления беззаботного школьного лета, целиком завладела идея создания «морского велосипеда», вычитанная старшим Нурбеком не то в журнале «Юный техник», не то в какой-то увлекательной детской книге про изобретателей, называвшейся, кажется, “Сделай сам” – в этой книге приводилось множество всяческих самодельных конструкций катамаранов, плотов, «морских велосипедов», парусников, и давались красочные описания как герои – мальчишки и девчонки - с необыкновенной легкостью расправляясь с техническими сложностями при осуществлении этих проектов, затем совершали на них чуть ли не кругосветные путешествия. Все было чрезвычайно просто и заманчиво, настолько просто, что самому младшему Мамыту давно уже снились желтые дали мутной и спокойной речушки, протекающей краем села, как раз по дедушкиному двору, прямо за домом. Ему нетерпелось скорее оседлать «морской велосипед», хотя его еще и в помине не было, и самому воочию убедиться куда же текут воды Ноокена и откуда. Наверняка, они протекают через много таких аилов, прилегающих вплотную к бескрайним холмам, и также на его аккуратных берегах под ветвями раскидистых талов отдыхают в полуденный зной незнакомые, но одинаково добрые и приветливые старики, женщины, рослые парни. Он будет вежливо кланяться им прямо с велосипеда и, отказываясь от приглашений за расстеленный дасторкон, плыть дальше и дальше, пересекая чьи-то яблоневые сады, широкие полосы огородов, залитые ослепительно ярким, до боли в глазах, светом, особенно после того, как минуешь излучину, сумрачно сомкнувшуюся сверху серебристо-зелеными кронами тала, обросшего по берегам вдобавок густыми зарослями тростника, ежевики, шиповника. А сколько он встретит ребятишек, резвящихся на прибрежных отмелях, с завистью и восхищением провожающих чудо-велосипед, но это его мало будет волновать, гораздо сильнее сердце восьмилетнего мальчугана трогало внимание аильских девчонок, в чем, быть может, он боялся признаться даже самому себе. А они всегда смотрели на него как-то иначе, чем городские девчонки. Вот перед кем можно затаенно покрасоваться. А, надо сказать, в той стороне, откуда медленно несет свои красноватые воды мутный Ноокен, где-то там, в неизвестной и загадочной дали, проживает та самая кудрявая девочка с выразительными темными глазами и большим бантиком в волосах. Она была так не похожа ни на городских, ни на аильских девчонок, знакомых и незнакомых ему, что он искренне верил, что она самая настоящая Дюймовочка. И впрямь, это была андерсонова малышка из прекрасно иллюстрированной книжки, которую мама прочитала мальчику, когда ему было еще только шесть. Но не это было самое главное. Самое главное заключалось в том, что девочка внимательно посмотрела на него и лукаво улыбнулась, когда он ее впервые встретил. Случилось это прошлым летом. Помнится, еще тогда дядя Алибек задавал бешик-той крохотному Таиру, который уже, глядите-ка, ковыляет самостоятельно по двору на пухлых ножках. Эта была самая великая тайна Мамыта. Его братья ужасно не любили всякие там аильские празднества, а ему, напротив, нравилось присутствовать всегда на них. И в тот раз он пошел без братьев с мамой. Все было очень здорово, гостей не перечесть, весело кипели праздничные котлы, детишки резвились по двору, игрались в альчики, раскачивались на качелях под раскидистой вишней и он с ними, да не столько ради забавы, сколько для отвода глаз. Предоставь ему полную волю, он бы, наверное, так и не отошел от низкой беседки, где в свой женский кружок собрались с добрый десяток девчушек, шушукавшихся о чем-то своем, время от времени, звонко смеясь и кидая взоры на мальчиков, занятых своими мужскими забавами. Да, все было прекрасно и только очень жаль, что он так и не узнал, как зовут девочку, и где она поживает. Сам он на это не решился, довериться не мог даже маме, а об остальных и говорить нечего – сплошные пересмешники и балагуры.
Вот так и потерял свою загадочную Дюймовочку Мамыт, краем уха только уловил уже в конце празднества, когда гости начали расходиться, что она живет где-то там, в среднем течении Ноокена, что у них превосходный яблоневый сад. А примыкает ли их двор тоже к реке, как их собственный двор, или отстоит от нее поодаль, да и вообще на каком берегу он размещен, как далеко отсюда – ничего этого не знал. Было бы намного проще, если бы Мамыт хотя бы узнал, как зовут ее родителей. Имея такие сведения в аильской местности при желании кого угодно найдешь. Была трудность и совсем другого рода: Мамыт только на каникулах приезжал вместе с братьями к бабушке.
И теперь, если бы только Нурбек и Эсен догадались о том, какие надежды связал с «морским велосипедом» их младший братишка, они наверняка просмеялись бы над ним все лето. Но Мамыт слишком хорошо знал норов своих братьев и больше всего опасался, как бы кто не заподозрил, что он не настоящий пацан, поскольку настоящие пацаны и слышать не хотят о девочках.
Одним словом, в ясный и погожий день в углу сада, на сложенных штабелями досках, оставшихся после ремонта дома, состоялся сугубо мужской технический совет, на котором единодушно был утвержден проект «морского велосипеда», привезенного с города чистенькими, еще не обгоревшими и не облезшими братьями.
И вот, позабыв и альчики, и рыбалку, и рогатки, ребятишки принялись тут же за воплощение идеи, захватившую каждого по-своему. Перво-наперво, разобрали аккуратно сложенные доски. Из них выбрали самые широкие, ровные и достаточно толстые, подходящей плавучести. Орудуя кое-каким инструментом - ножовками, топорами, плосками и молотками - мальчишки довольно быстро сколотили нечто подобное плоту или допотопной амбарной двери: четыре доски метра в два длиной, параллельно схваченных тремя брусками прямоугольного сечения, причем с правой стороны из-под бруска доски выступали несколько дальше, чем с левой. Затем на средний брусок прибили по краям специально заготовленные деревянные полудиски «ребром», с просверленными выше центра отверстиями. Со спинки старой железной кровати, ржавеющей в сарае, выдернули прут. Эта была основная ось. По центру на ней удалось с грехом пополам закрепить небольшой шкивок, опять-таки выточенный из дерева, после чего ось продели в отверстие полудисков-подпорок. На выступающие за края концы прута крепились гребки. Точно также на следующем поперечном бруске был смонтирован более крупный «ведомый» шкив, насаженный на толстый провод треугольного сечения, бог весть какими судьбами оказавшийся в саду. В качестве подпорок также приколотили полудиски, сведенные уже вплотную до небольшого зазора для вращающегося шкива, теперь они уже были из не сплошного дерева, а трехслойные, поскольку значительно превосходили по размером ведущие, напоминая половинки крышек огромного казана. Концы провода, выступающие за полудиски, с трудом изогнули в противоположные стороны в виде букв Г. Это и были педали велосипеда. Конечно, кое-что следовало бы обработать более тонко, где-то вставить хотя бы подшипник, заменить кое-какие деревянные детали на железные, но у ребят не было ни подходящего материала, ни соответствующей мастерской, ни опытного наставника. Следует отдать должное детям, работа велась одновременно на всех фронтах и терпеливо доведенная до конца оставляла, как и любая работа, следы взлетов и падений на себе. Наиболее убедительно выглядели гребные вертушки и рулевое весло, видимо эти вещицы пришлись на тот самый пик вдохновения, после которого ребят уже потихоньку начинали терзать сомнения - как в оценке собственных сил, так и в проектных возможностях еще не существующей модели. И несмотря на это, и то и другой было топорно. Для вертушек распилили пополам древесный куб и к четырем сузившимся граням приколотили прямоугольные фанерные щитки-лопасти. Из той же самой фанеры выпилили лобзиком гребок в виде теннисной ракетки, которую затем насадили на головку черенка весьма искусно в специально выточенный пазок, впоследствии, весло даже сгодилось для очищения снега с крыши.
Уже через день в углу сада появилась странная нелепая махина, покоящаяся на двух позеленевших от времени табуретках. Она имела непомерно огромные вертушки по бокам, а сверху царственным троном возвышался старый стул с привинченными к плоту ножками. Для ременной передачи сгодилась велосипедная камера, разрезанная полосами и склеенная в тугой жгут. Уже первое испытание на «суше», после того как ребята с добрых полчаса провозились с насадкой передачи, дополнительным укреплением шкивов, подпорок, дало вполне обнадеживающиеся результаты. Во всяком случае, зрелище тяжело завращавшихся вслед за педалями лопастей было незабываемо и достойно искреннего удивления. Даже куры, снующие вокруг в поисках корма, казалось, временами с любопытством и оценивающе поглядывали на все это.
Конструкцию оторвали от земли и, поддерживая с четырех сторон, гордо потащили прямо к реке в сопровождении изумленной детворы, к тому времени уже заполнившей дедушкин сад. Там, у деревянного мосточка, ребята поочередно разделись. Двое тут же полезли в воду. Воды Ноокена было по грудь, плот с торчавшими в разные стороны лопастями и болтающимся позади веслом опустили к воде. Покуда двое поддерживали «велосипед», чтобы его не снесло течением, Эсен, он был счастливчиком, кому выпала честь первым прокатиться на нем, взгромоздился на плот с дощатого мостика. Едва он уселся на стол, взял в руки рулевое весло и уперся ногами в педали, - ребята, как по команде, отпрянули в стороны, предоставив махину его наезднику.
Стоившая стольких мучений и жертв в самый разгар считанных летних дней, деревянная конструкция – ведь на нее было затрачено целых два дня в июле – и не думая плыть иначе, как по течению и без седока, тут же завалилась правым боком, так что Эсен, не успев и пару раз крутануть педали, с шумом шлепнулся на воду. Невообразимый хохот и визги детворы заполнили дедушкин сад. Зрелище отчаянно дрыгающего ногами Эсена, пытающегося спасти положение, было столь уморительно, что ребятишки, позабыв обо всем другом на свете, еще и еще раз поочередно садились на плот, подтягивая его дощатому мостику, - так им понравилось опрокидываться в воду вместе с «велосипедом». Признаться, ребята давно уже предчувствовали нечто подобное к концу, вероятно, после того, как сколотили вертушки. Розовые мечты развеялись даже у самого младшего из братьев, поскольку очень уж трудно было поверить в то, что на такой махине можно было совершить путешествие. И, тем не менее, до последнего мгновения, ребята не переставали верить в чудо. А кто его знает? Вдруг возьмет да и понесется плот по реке, как несется велосипед по асфальтовой дороге. И вот окончательное и бесповоротное крушение всего этого. Уже через полчаса безумного веселия и хохота «морской велосипед» развалился на части. Долго смеялись мальчишки, переполнившие дедушкин сад, еще долго будут смеяться в будущем братья, вспоминая это незадачливое купание уже совершенно позабыв о первоначальных своих замыслах, будто бы и не было вовсе. Всякий раз, когда они в последующие годы будут наталкиваться на детали того самого творения, отшлифованные стоическим упорством золотого детства, будь то блок, обломок весла или даже вертушка, затерявшаяся где-нибудь в чердачной пыли, - им будет невыразимо смешно от нахлынувших воспоминаний того летнего дня.
А потом все эти остатки «морского велосипеда» и вовсе исчезнут - разберутся, растащатся, используются как дрова для чугунной печки зимой. Не останется ровным счетом ничего.
И вот после многих-многих лет один из участников тех далеких детских шалостей и развлечений снова встретится с грубо сколоченной вертушкой от того самого велосипеда. Она валялась на чердаке, в дальнем и небезопасном ее углу среди кучи всевозможного тряпья. Просто удивительно, как она хорошо сохранилась! Молодой человек полез на чердак вовсе не за воспоминаниями, ему нужно было достать необходимые столярные инструменты, чтобы починить ограду, за эти два-три дня, на которые он приехал в аил к бабушке.
Охваченный приступом внезапного воспоминания, он слез медленно с чердака по лестнице и подошел к летней беседке, держа ножовку и молоток в руках. Дедовский двор – дедушки уже не было – размещался на возвышении, из-под ветвей яблони и урюка хорошо просматривалась вся низменная и ровная долина, бесконечные хлопковые поля юга, образующие на подходах к холмистым предгорьям широкие заливы и бухты с наезжающими глубоко в поле косами людских селений, сплошь покрытых зеленью, лишь кое-где высовывались белевшие крыши домов.
- Ты чего? – обратилась к нему не на шутку встревоженная молодая женщина, разливавшая зеленый чай в небольшие пиалы с голубыми крапинками.
Вдали, за полем, у самого горизонта, подернутого голубой дымкой, вырисовывалась призрачно-прямая, как стрела, шоссейная дорога. Можно было проследить на огромном участке за силуэтами медленно ползущих куда-то вправо или влево автобусов, грузовиков, легковых машин.
- Скажи мне, - спросил вместо ответа Мамыт, - почему без устали поют и поют петухи?
Повернувшись в профиль к нему, молодая женщина на минутку прислушалась – время было уже вечернее и в аиле стояла удивительная тишина, а затем неторопливо произнесла:
- Ну, потому что всюду живут люди, которые держат птиц. Аил же все-таки.
- А мне почему-то кажется иногда, что даже сама пустота наполнена отдаленными петушиными криками.
Мамыт схватился за горло, чтобы скрыть свое волнение и не задохнуться. Его жизнь, жизнь его друзей, братьев отчетливо предстала в этом полузабытом воспоминании – крушении неосуществившегося детского путешествия на «морском велосипеде». Точно также должно быть и впоследствии все их затеи и замыслы будут разваливаться на ходу из-за недостатка ли умения, условий, настойчивости или, в конце концов, отпущенных природой сил и возможностей. И что самое странное, редко кто даже осознает это, становясь взрослым. Во всяком случае, только он Мамыт – самый младший из братьев все никак не может порвать с давними событиями, погруженный в щемящую даль воспоминаний. Остальные давно уже заняты делом. Никто больше из числа его знакомых, друзей, братьев и не думает сооружать «морской велосипед», на котором при всех его просчетах и недостатках все-таки, оказывается, можно прокатиться в Детство.
1983 год.