Шерлок Холмс и ледяной огонь

 

Хозяин трактира напротив нашего дома скверно обращался со служащими у него мальчиками. Не раз до наших ушей доносились оттуда пронзительные детские вопли. Когда это превышало меру нашего терпения, я или Холмс вмешивались, после чего вопли ненадолго затихали, но через день или два всё повторялось сызнова. Естественно слуги у него не держались, и одного мальчика вскоре сменял другой.
Мы заказывали в трактире обед – порой, когда квартирная хозяйка была нездорова или временно покидала нас – и имели полную возможность хорошенько разглядеть каждого очередного паренька, приносящего нам заказ.
Роджер Мавр появился у него в начале апреля. В один прекрасный день, поджидая две бутылки хереса и яблочный пирог, мы вдруг увидели в дверях существо настолько колоритное, что мне немедленно захотелось написать с него портрет.
Прежде всего, он был огненно рыж. Во-вторых, у него не хватало зуба, и он отчетливо цыкал дыркой, закручивая при этом язык за щеку. В-третьих, у самых отчаянных головорезов я не встречал такого независимого, такого презрительного взгляда.
- Как тебя зовут, сынок? – спросил благодушно Холмс, принимая корзину из жилистых рук мальчишки.
- Роджер Мавр, если это вам и впрямь интересно.
- Вот как? – благодушие Холмса поубавилось больше, чем вполовину. – А сколько лет Роджеру Мавру? И мне, учти это, и впрямь интересно.
- Пятнадцать, - и все-таки добавил изменившемуся тону Холмса, - сэр…
На этом общение тогда и закончилось, но позже Мавр, заходя к нам, снисходил сначала до двух- трех слов, затем до короткой беседы, а потом стал заходить и по собственному почину, без особенного  дела. Холмс нашел в нем некоторые способности к  шахматной игре, и они регулярно разыгрывали на доске самые горячие баталии.
- Вы, похоже, привязались к этому мальчишке, Холмс, - как-то заметил я между делом.
- У него есть чувство собственного достоинства и независимость характера, - пожал плечами Холмс, - я это ценю в любом человеке, а особенно в еще не выросшем.
- Тем меньший срок он продержится на службе у этого зверя.
Мое пророчество сбылось примерно через месяц после этого разговора. В нашей комнате было по жаркому времени раскрыто окно, вечерело, и шум, привлекший наше внимание, в предвечерней тишине разносился отчетливо.
- Нет, ты заплачешь, мерзавец! Горькими слезами заплачешь!
 Послышались свистящие удары хлыста.
- Хозяин «Аиста» избивает Мавра! – воскликнул я.
- Нет, мне это надоело! – громко возмутился Холмс, резким движением поднимаясь с кресла. Он сорвал свой пиджак с вешалки так, что едва не разорвал его, а скинутые с его ног комнатные туфли пролетели пару ярдов по воздуху. Нечего и говорить, я последовал за ним, большей частью опасаясь за жизнь трактирщика – Холмс редко бывал настолько взбешен.
Расправа происходила на заднем дворе заведения. Мальчишка лежал лицом вниз на широкой скамье, а хозяин в расстегнутой сорочке избивал его кнутом по уже покрытой вспухшими полосами спине. Мавр молчал, а хозяин добивался мольбы. Очередной взмах кнута и – хозяин взвыл и разжал руку; Холмс перехватил его запястье с силой, вполне способной сломать кости, и вывернул наружу. Отшвырнув упавший хлыст носком башмака, Холмс приблизил лицо к широкой раскрасневшейся физиономии трактирщика и отчетливо проговорил:
- Не смейте больше даже пальцем тронуть паренька, ясно вам это?
- Не то что? – нахально осведомился хам – благо Холмс, не будучи человеком жестоким, руку его уже выпустил.
- Зубы вам пересчитаю и лишние удалю не хуже дантиста, - пообещал мой друг с редкой для него грубостью.
Выражение его лица не оставляло места сомнениям, и хозяин трактира отступил, ворча про себя, как злой, но трусливый пес, о том, что, найдёт, мол, управу и не позволит каждому учить его.
- Боюсь, мы оказали тебе плохую услугу, - поостыв, смущённо обратился Холмс к парню. – Он теперь найдёт случай придраться просто для собственного уважения к самому себе.
- Ничего, - откликнулся Мавр, вытирая рукавом лицо, - всё равно спасибо. Вы хоть попытались заступиться, а другим безразлично, кто с кого сдирает шкуру, лишь бы эта шкура не была их собственностью.
К нашему удивлению, строптивый паренёк продержался на службе дольше других – уволили его под рождество. Хозяин обвинил Мавра в воровстве, снова вышел шумный скандал, и снова Холмс, привязавшийся к пареньку, чуть было не вмешался, но крики быстро смолкли, и сам Мавр с зарёванным потным лицом появился на нашем пороге.
- Я не верю, что ты мог что-то украсть, - сказал Холмс. – Но что там произошло?
- У хозяина выпал камень из кольца, - все еще всхлипывая, объяснил мальчишка, - это алмаз, называется «ледяной огонь». Я поднял и отнес ему, потому что камень очень ценный. Так он вместо благодарности стал говорить, что это я украл кольцо, а камень вернул просто потому, что не смог продать, ну и чтобы отвести от себя подозрения. На самом деле он просто обещал нашедшему сто фунтов, вот и отделался от меня, чтобы не платить.
- Похоже на правду, - кивнул Холмс. – Хотя, может, он и в самом деле на тебя думает. Скажи, он снова рукоприкладствует?
- Да, мистер Холмс. Но несправедливые обвинения мне больнее побоев. Я, мистер Холмс, в жизни не тронул чужого, а он ославил меня перед всем кварталом. Кто теперь возьмёт меня на работу, коль меня выставили вором.
- С работой я тебе помогу, - пообещал Холмс.
- Спасибо, сэр, но я привык все делать сам.
И он не принял помощи, и на какое-то время исчез с нашего горизонта.
Снова встретиться нам пришлось в начале марта, и встреча эта оказалась знаменательной. Был яркий солнечный полдень, снег сверкал, под кровлями искрились сосульки, звенела капель, и самые холодостойкие воробьи затеяли первые купания в лужах. Холмс, на которого хорошая погода неизменно навлекала благодушную сонливость, бездельничал, лежа на диване. Собственно, в руках у него была газета, но она то и дело с шелестом накрывала его лицо, а он обращал на это внимание лишь минуты через две-три – то есть нельзя сказать, чтобы он совсем спал, но вроде того.
Я перебирал книги на полке, разыскивая куда-то запропастившийся справочник, как вдруг мое внимание привлекла поднявшаяся на улице суета.
- Холмс, там что-то случилось, озабоченно вглядываясь в окно, проговорил я. – Э, да ведь это «Аист» горит!
Газета упала на пол.
- Да что вы? – в мгновение ока Холмс оказался у меня за спиной. Я почувствовал на плечах его узкие ладони, он глядел на улицу через мою голову, а руки давили, выдавая непривычное волнение.
- Что с Вами? – спросил я удивлённо.
- Держу пари, это поджог, - пробормотал он.
- Почему?
- Потому что загорелось помещение, в котором неоткуда было взяться огню. Видите, пожар возник вон там, под крышей – это чердак, где всегда сваливают ящики и солому. Хозяин очень осторожен в отношении этого чердака. Вход туда с огнем строго воспрещается. Нужно быть самоубийцей, чтобы оставить там свечу, уголь или окурок, потому, что хозяин теперь, конечно убьёт бедолагу.
- Если узнает, чьих это рук дело.
- Узнает, если захочет.… А вон и полицейские силы прибыли. Ну что, Уотсон, пойдем посмотрим вблизи?
Мы оделись и спустились вниз. Какое-то время это заняло, и когда мы прибыли, действие уже успело совершить новый виток. Перед домом в кольце толпы полисмен держал, выкручивая руки, худенького паренька со знакомой огненной шевелюрой. Плечом при этом ему приходилось отталкивать хозяина «Аиста», норовившего ударить пленника. Мальчишка, молча и зло вырывался, стараясь в свою очередь пнуть бывшего работодателя.
- Что происходит, констебль? – окликнул Холмс, - за что вы задержали этого молодого человека?
Констебль  оглянулся, готовый отделаться от докучливого зеваки, но, по-видимому, он знал Холмса в лицо и узнал его. Вскинул голову и мальчишка. Он сильно исхудал с тех пор, как мы видели  его в последний раз, и одежда на нём была поношенной.
-Здравствуйте, мистер Мавр, - спокойно поздоровался с ним Холмс – без тени иронии, пренебрежения или снисхождения к возрасту.
- Здравствуйте мистер Холмс, - сквозь зубы ответил Мавр – он побледнел от боли, и конопушки ярче выступили на лице.
- Неужели необходимо удерживать его так прочно, констебль?
- Ещё бы! Да я его еле поймал!
- Здравствуйте, доктор Уотсон, - поздоровался мальчишка и со мной, - У вас новая шляпа? Она вам к лицу.
- Благодарю, мистер Мавр. Но, кажется, тебе сейчас как-то не до моей шляпы?
- Вы почти правы, сэр.…Ай, полисмен, вы мне руку ломаете!
- А ты не вырывайся! – буркнул констебль. Удерживать мальчишку было, по-видимому, не слишком просто – мало-помалу полицейское лицо приобрело свекольный оттенок. Зато хозяин « Аиста» при виде Холмса прекратил всякие поползновения. Отступив на шаг, он встал в стороне, сжимая и разжимая кулаки.
 Пожарная команда, забравшись на лестницы, делала своё дело – чёрный дым сменился плотным белым паром.
- Так в чём же дело? – повторил Холмс, обращаясь к констеблю, но косясь на хозяина трактира.
Этот мерзавец поджёг мой трактир! –резко сказал хозяин.
-Неправда! – крикнул Мавр.
-Помолчи! – констебль дёрнул его за локоть – у мальчишки брызнули слёзы из глаз, он вскрикнул и согнулся.
-Отпустите его, - повысил голос Холмс и тут же, смягчив, насколько мог, тон, добавил: - Пожалуйста, под мою ответственность.
-А если он убежит?
- Мавр?
- Не убегу, - буркнул мальчик.
- Не убежит, - убеждённо подтвердил Холмс.
С некоторым сомнением констебль разжал пальцы. Мавр отскочил в сторону и остался стоять, с болезненной гримасой потирая плечо.
- Как ваше имя? – спросил Холмс трактирщика.
- Ну, Бейкер, - буркнул тот.
- Ба! А я-то думаю. В чью честь названа наша улица, - рассмеялся Холмс.
- Мне, мистер, не до шуток теперь, - укоризненно заметил погорелец. – Вы не представляете, какие убытки я понёс из-за этого пожара.
- Я вам сочувствую, - в голосе Холмса, действительно, прорезались сочувствующие нотки – потому, должно быть, что и сам Бейкер перестал брызгать слюной и заговорил по-человечески. – Но давайте разбираться в этой истории доказательно, без огульных обвинений.
- Без обвинений? Ладно. Но я не наивный ребёнок. Этого парня поймали, когда он спускался с чердака вон того, последнего в квартале дома. Видите окно? Ничего не стоило бросить туда клок горящей пакли. Когда я выгнал его за воровство, он уже обещал поджечь меня.
- Я ничего у вас не крал, не лгите, - снова крикнул Мавр, - наоборот, нашёл ваш камень.
- После того, как я пообещал обратиться в полицию.
- Давайте сейчас не будем к этому возвращаться, - попросил Холмс. – Та история – дело давнее. А пустые словесные угрозы редко значат что-нибудь реальное. Вы позволите мне осмотреть место происшествия, констебль?
- Конечно, мистер Холмс. Почту за честь сотрудничать с таким маститым детективом, как вы.
Холмс усмехнулся и слегка покраснел. Он вообще-то поддавался на лесть, но льстить ему надо было аккуратно, не то он злился. И в данном случае констебль, пожалуй, перехватил лишку, поэтому ещё до того, как мой друг приступил к работе, я видел, что до конца откровенным он с полицией не будет.
Но вслух он ничего дурного не сказал. Наклонил голову в знак благодарности за комплимент и поманил меня за собой.
Огня уже нигде не было видно, но дым валил густо. Верхняя часть здания почернела, грязно-угольная вода капала и стекала струйками. Пожарные сворачивали брезентовые рукава, занимали места в своём сверкающем экипаже – их работа была кончена. Пожар потушили. Но ущерб, разумеется, был причинён значительный: от жара скрутилась и почернела обивка стен, полопались стёкла, всё внутреннее устройство верхнего этажа превратилось в грязное месиво. Вода просочилась в подвал, повредив продовольствие. Предстояла уборка, ремонт, замена товара – словом. Бейкеру, действительно, можно было посочувствовать. 
Мы с Холмсом, констебль, мальчишка и сам хозяин прошли вовнутрь. Бейкер вздыхал, озирая то, что ещё недавно приносило доход, а теперь, скорее уж, требовало расходов.
- Очаг возгорания на чердаке? – уточняюще спросил Холмс.
- Да, пожар начался именно там.
- Поднимемся…
Лестница прогорела настолько, что подъём по ней был сродни акробатическому трюку. Только Холмс да мальчишка справились с ним без сучка и задоринки. Констебль чуть не свалился, его лицо стало красным от усилий. Мне Холмс протянул руку и сильным рывком втащил меня наверх.
Здесь было обуглено всё. Перегорели несущие балки, и крыша угрожающе нависала над нашими головами.
- Судить о чём-либо здесь невозможно, - сказал Холмс, - Пожар начался, по-видимому, вот с этого угла, и пламя уничтожило все следы.
- Вот именно! – выкрикнул Бейкер, спотыкаясь на лестнице и чуть не падая. – Вон из того окна он и бросил горящую паклю.
Действительно, чердачное окно супротивного дома прекрасно просматривалось. До него было всего ярдов пять - дома стояли плотно.
- Что прежде хранилось в этих ящиках? – спросил Холмс. Указывая на обугленную груду в углу.
- Ветошь. Упаковочная бумага.
- Прекрасное горючее.
- И мальчишка знал об этом!
- Знал, - не стал отпираться Мавр. – Ну и что? Многие знали.
- Хорошо, пойдёмте теперь посмотрим чердак того дома, – предложил Холмс.
Спуск с чердака оказался ещё хуже подъёма. Ступенька подломилась под моей ногой, и я слегка растянул связки. Бейкер спускался, держась за стену, констебль тоже чуть-чуть не упал.
Только выйдя на улицу, я осознал, какой отвратительный запах сопровождал нас на пожарище. Захотелось прополоскать горло от горечи. Я даже почувствовал тошноту и позавидовал Мавру, который, не стесняясь, сплюнул на землю сероватую от копоти слюну.
- Что это за дом? – спросил констебль Бейкера, но ответил ему Холмс:
- Нотариальная контора, но весь верхний этаж арендует под оранжерею цветочный магазин. Мавр, вы имеете к нему какое-нибудь отношение?
- Я устроился туда неделю назад разнорабочим.
-  А до этого где работали?
- Нигде.
- Подождите…но ведь на что-то вы жили?
- У меня были кое-какие случайные заработки. Право, мистер Холмс, это к делу отношения не имеет.
- Уотсон, - обернулся ко мне Шерлок Холмс, - а разве не висело с месяц на бакалейной лавке объявление о том, что им требуется мальчик-рассыльный?
- Я не видел этого объявления, сэр, - пробормотал Мавр, и уши у него слегка покраснели – видно было, что мальчишка обманывает, но зачем ему это надо, я в толк взять не мог.
- Ты ведь где-то неподалёку живёшь? – ласково спросил Холмс.
- На Оксфорд-стрит, на чердаке, сэр.
- Что-то у нас в этой истории одни чердаки, - хмыкнул полицейский.
- Неудивительно. Наши бедняки – народ чердачный. Я только в толк не возьму, как ты мог не увидеть этого объявления на бакалейной лавке, проходя мимо неё изо дня в день – ведь ты, надо полагать, не раз приходил справляться о месте. Это легко проверить, мальчик, - немного виновато пояснил он, – стоит только расспросить швейцара внизу.
Мне показалось вдруг, что Холмс уже знает что-то, чего не знаем мы, и попросту подсказывает мальчишке линию поведения, указывая на слабые места его объяснения.
- Я обыкновенно подходил с другой стороны, - сказал Мавр, - а потом сворачивал за угол, на биржу. Я не проходил мимо бакалейной лавки и не мог знать об объявлении.
Мы вошли в здание и поднялись по широкой лестнице мимо массивных дверей нотариальной конторы в верхний этаж. Оранжерея, видимо, ещё только начинала свою работу – в абсолютно пустом помещении не было ничего кроме стен и пола. Правда, у стены стояла кое-какая керамическая посуда, да лежали рассыпанные на белом холсте фиолетовые луковицы не то тюльпанов, не то гиацинтов – штук пятьсот.
Зато уж помещение было приспособлено под оранжерею – лучше некуда. Потолка в нём как бы вообще не было – крышу заменяло стекло, и всё помещение было залито солнцем. Небольшой балкончик на северной стороне был не заперт, а вот окно, на которое обратил внимание Бейкер, представляло собой неподвижную раму, закреплённую наглухо. Открыть такое окно было нельзя.
- Балкон сегодня открывали. – заметил Холмс, указывая на занесённые в помещение комья снега. – Зачем?
- Я занёс в комнату черепки и горшки, - Мавр кивнул на стоящую на полу посуду. - Они были на балконе – видите, в них снег ещё не растаял. Я для этого и приходил с утра. А вовсе не для того, чтобы поджечь трактир Бейкера
Действительно, в посуде виднелись немного подмокшие льдинки.
- Но с балкона в окно чердака трактира никак не попасть, - сказал Холмс. – Это противоречит физическим законам.
- Всё равно я уверен, что поджог устроил этот мерзавец, – упёрся Бейкер.
- Готов поверить. Только объясните, как.
-А вот вы спросите констебля. Спросите, как он его поймал.
- Как вы его поймали? – послушно спросил Холмс.
- Мистер Бейкер заметил его в окне напротив, когда пожар ещё только начался. Он утверждает, что этот мальчик хлопал в ладоши и приплясывал от радости. Я дежурил внизу, и когда мистер Бейкер обратился ко мне, тотчас побежал наверх, не  мешкая. Мальчик ещё не успел покинуть комнаты – он только собирался выйти. В дверях и был задержан.
- Обыскали вы его?
- Естественно.
- Что нашли?
- Карандаш и блокнот. И ещё полсоверена мелочью.
- Можно взглянуть?
Констебль, пожав плечами, сунул руку в карман и извлёк оттуда двухпенсовый блокнот с карандашиком. Несколько страничек были исписаны.
- Взгляните. Уотсон, - Холмс протянул исписанные странички мне. Это были вычисления и довольно сложные. Единственное, что я мог понять, что речь шла о чём-то астрономическом. Упоминался «угол склонения», «высота стояния над горизонтом» и какая-то «ось максимального воздействия».
- Увлекаешься астрономией, Мавр? – мирно спросил Холмс.
- Немного, сэр.
- Нашли вы кроме этого спички, констебль? Или хоть что-нибудь ещё для зажигания? Трут, например? Кремень?
- Нет, больше при нём ничего не было.
- А здесь, наверху?
- Совершенно ничего, пустая комната.
- В таком случае задержание мальчика ничего вам не дает, доказательств его вины нет.
Бейкер готов был рвать на себе волосы.
- Я выслушаю любые ваши доводы, - любезно сказал ему Холмс, - если они будут. Вы не можете предъявить обвинение, констебль. Вам придется выпустить мальчика.
- Ладно, парень, можешь идти, - буркнул констебль. – Но как же мое начальство, мистер Холмс?
- Начальство, безусловно, накажет вас, если придумает способ разжечь огонь без спичек, огнива или самовоспламеняющихся реактивов.
Мы спустились вниз на улицу. Бейкер предположил, что Мавр мог выбросить спички с балкона, проверили и это. Расстроенный Бейкер отправился жаловаться кому-то из более высокого полицейского начальства. Констебль встревожено последовал за ним. Мы остались втроем.
- Мавр, - помолчав немного, спросил Холмс, - ну а вот если бы я попросил тебя поклясться, что ты не имеешь отношения к этому поджогу?
Мавр едва заметно улыбнулся:
- Я не стал бы в этом клясться, мистер Холмс.
- Вот как? Не стал бы? Ну что ж… Вот что я тебе скажу, мой мальчик, и надеюсь, ты меня выслушаешь, потому что, как мне кажется, ты относишься ко мне с некоторым уважением, а я немного знаю жизнь и, поверь, не только с парадного хода. Так вот что я хочу сказать тебе: месть скверная штука, она иссушает душу, разъедает хорошее в тебе, и не успеешь заметить, как злое чувство к конкретному человеку превратится в зло вообще ко всем. Я сейчас тебя полиции не выдам в память о нашем старом знакомстве, но если ты меня не послушаешь, уверен, у нас еще будут встречи все менее и менее приятные для нас обоих.
- Так что же, прощать? – мальчишка смотрел требовательно блестящими от возбуждения глазами.
- Прощать, когда это возможно. А нет – не прощать. Помнить обиду, переживать, презирать, быть может, но не мстить, понимаешь? Не мстить!
- Я понимаю, - Мавр наклонил рыжеволосую голову. – Я подумаю над вашими словами, мистер Холмс, обещаю.
- А теперь скажи, - Холмс понизил голос, - как ты это сделал?
Глаза мальчишки стали хитрые-хитрые. Он улыбнулся:
- Догадайтесь, мистер Холмс. вам это доставит удовольствие. Все данные у вас на руках, а игра эта не хуже шахмат.
У Холмса вытянулось лицо, а я чуть не рассмеялся. Подросток бросал вызов мастеру.
Холмса же, что называется, «заело». И его глаза прицельно сузились.
- Н-ну ладно, - проговорил он. – Я догадаюсь.
- Я загляну через пару дней, - пообещал мальчишка.
На этом мы расстались, и мы с Холмсом вернулись к себе, не дожидаясь окончания полицейского разбирательства.
- Фактически он признался, - сказал я.
- Да, но как он это проделал? Не мог же воспламенить тряпье взглядом.
- Я слышал о том, что можно определенным образом наладить громоотвод, - начал было я, но Холмс сердито перебил, не дослушав:
- Опомнитесь, Уотсон, на небе ни облачка, откуда тут взяться молнии.
Пожав плечами, я счел за лучшее примолкнуть. Холмс тоже молча размышлял, вертя в руках странички из блокнота. Только к вечернему чаю он словно бы очнулся, и мы даже поболтали на посторонние темы, хотя мой друг и был рассеяннее обычного.
Но вот со следующего дня жизнь на Бейкер-стрит превратилась в кошмар. Холмс как заведенный ходил по комнате, низко опустив голову и все больше свирепея. К полудню миссис Хадсон попыталась обратиться к нему с каким-то вопросом, он рявкнул на нее так, что несчастную женщину словно ветром вынесло из комнаты, а через минуту я услышал ее всхлипы.
- Холмс! – не выдержал я. – Это уже никуда не годится! Вы обязаны извиниться перед миссис Хадсон!
Он поднял взгляд – совершенно остекленевший – и посмотрел сквозь меня. Мне захотелось ударить его по щеке, чтобы привести в себя, и сдержался я , пожалуй, только из чувства самосохранения.
- Холмс, миссис Хадсон плачет, и плачет из-за вас.
- Из-за меня? – изумился он, немного оживая.
- Из-за вашей чудовищной грубости!
- А я ей что-то сказал? – обеспокоился он. – Не помните, что именно, Уотсон?
- Вы с ума не сойдете? – всерьез обеспокоился я. – Таким я вас еще не видел. Неужели из-за загадки этого мальчишки… - и увидел вдруг, что Холмс сам едва не плачет.
- То-то и оно, что мальчишки, - простонал он. – А я …
- А вы, похоже, в полном тупике. Может, расскажете мне, до чего дошли, заодно и свои мысли, глядишь, приведете в порядок. Вы ведь прежде так делали. Только все же успокойте вперед миссис Хадсон.
Вконец смущенный, он вышел, и вскоре я услышал мягкое виноватое воркование. Холмс умел быть обаятельным, извиняясь, и это его спасало, не то со своим бурным темпераментом и нетерпимостью он давно бы растерял всех друзей.
Холмс вернулся через минут десять, почему-то с мокрыми волосами и губами, распространяя запах коньяка и валерьяновых капель. Я невольно озадачился, уж не выпили ли они с миссис Хадсон на брудершафт ради укрепления мира, но спрашивать ни о чем не стал.
Холмс пододвинул стул к столу и выложил перед собой пресловутые странички из блокнота.
- Подите сюда, Уотсон, взгляните.
- Да я это, собственно, видел уже.
- И что поняли?
- Маловато. Честно говоря, я в астрономии не силен.
- Я, в общем, тоже, но, к счастью, человечество придумало справочники. Здесь, - он постучал пальцем по страничке, - речь идет об определении точного положения солнца в конкретное время суток.
- Зачем это Мавру определять положение солнца?
- Вот именно. У меня были на этот счет определенные подозрения. Но, Уотсон, лупу ведь при нем тоже не нашли. А, между тем, это на поверхности. Смотрите еще: вот эта схема явно обозначает схождение лучей в определенном фокусе.
-  Научный подход, - фыркнул я. – Холмс, по-моему, то, что вы обещали не выдавать его, не самое правильное дело.
- Может быть, но знаете, Уотсон, не могу я… В конце концов, Бейкер сам посеял семена гнева. Вы лучше подумайте еще, может, я что-то упускаю?
- Вряд ли, Холмс. Действительно, расчеты конкретно ведут в одну сторону. Может быть, лупа очень мала, и констебль попросту не нашел ее?
- Ну нет. Полицейские – люди добросовестные. Если он обыскивал мальчишку, он ему, будьте покойны, и в нос и в уши заглянул.
- Может быть, он швырнул ее с балкона, она и разбилась?
- Снова нет, там бы остались осколки.
- Слишком мелкие?
- Хорошее толстое стекло с такой высоты в брызги не разобьешь. Да и мальчишка не Голиаф.
- Может быть, все эти расчеты для отвода глаз, а использован был совсем другой способ?
- Слишком сложно, да и какой другой? Ведь это мальчик, а не доктор наук, в конце концов. Сомнительно, чтобы он таскал в карманах нитроглицерин и бертолетову соль, да и, в любом случае, где они тогда?
- Думаете все-таки, что лупа?
- Где эта лупа? Условия прекрасные: ясный день, прозрачный потолок, куча тряпья и бумаги, которую воспламенить ничего не стоит. Дело за небольшим, - и Холмс снова надолго угрюмо замолчал.
Утром следующего дня на него было жалко смотреть. Он не спал. Сознание того, что он проигрывает ребенку, похоже, парализовало его умственные способности, так что он уже и не думал – сидел перед камином, тупо уставившись в никуда неподвижным взглядом.
- Холмс, так не годится, - обратился, наконец, я к нему, потеряв терпение. – Не может эта загадка быть настолько уж сложной, что даже вы с вашим аналитическим умом не разгадаете её. Вы просто как бы зациклились и не можете взглянуть на проблему под другим углом.
- Не знаю, - Холмс пожал плечами. – Мальчик вынашивал план мести не один день.
- Три месяца, - уточнил я. – Этот камень… как его? – «Ледяной огонь» - пропал двадцать четвёртого декабря. Я хорошо помню, потому что… Холмс, что с вами?!
Вид у моего друга был такой, словно он нечаянно раскусил гранату. Глаза раскрылись так широко, что, казалось, вот-вот выпадут из орбит.
- Уотсон…, - выдавил он свистящим шёпотом. – Уотсон, вы – гений!
- Я? – почти без удивления переспросил я.
- Ну конечно! Как я не подумал про лёд! Пошли!
Я едва успел нацепить пальто, как он уже тащил меня из дверей на улицу.
Мы взбежали по лестнице в оранжерею на одном дыхании. Работа там кипела. Уже появились ящики с землёй, цветочные горшки. Мавр и ещё несколько молодых людей в синих плотных комбинезонах разравнивали эту землю, перетаскивали куда-то мешки с удобрениями и перегноем.
Мавр, увидев нас с Холмсом, остановился и выронил из рук очередной мешок. Выражение его лица было сложным. Он словно бы и испугался, и обрадовался.
- Я решил твою задачу, Мавр, - проговорил Холмс.
Мальчишка улыбнулся:
- Тогда скажите мне ответ.
- Сейчас. – Холмс шагнул в угол, где всё ещё лежали глиняные черепки и горшки, вынесенные с балкона, нагнулся и поднял один из них – правильной формы полусферу. В ней плескалась талая вода.
- Вот так ты это и сделал, – сказал Холмс очень тихо – так, что только мы двое могли слышать его. – Недаром столько времени ходил вокруг, да около, ожидая, когда в этом здании освободится вакансия. Ты рассчитал положение солнца в нужный тебе час, дождался устойчивой хорошей погоды и изготовил нужную линзу изо льда, оставив форму на ночь на балконе. Оставалось только сфокусировать с её помощью лучи. Несколько минут – и мусор на чердаке «Аиста» загорелся. Так ли всё было?
Мавр наклонил голову. Улыбка по-прежнему трогала едва-едва его губы.
- Тебе не откажешь в остроумии. Камень назывался, насколько я помню, «Ледяной огонь»? Иначе не определишь и причину возгорания «Аиста». Именно «ледяной огонь».
Мавр улыбнулся уже открыто. И тут Холмс проделал то, чего обычно не позволял себе – взяв мальчика за подбородок, силой поднял его голову и пристально уставился в глаза.
Они смотрели друг на друга довольно долго. Мавр мотнул головой и вырвался.
- Когда тебя обвинили в краже, я этому не поверил, - сказал Холмс, - и голос его звучал устало. – Когда речь зашла о пожаре – я сразу понял, что это ты. Ты обещал подумать над моими словами, помнишь?
- Я подумал, – хмуро ответил Мавр.
- Каков же плод раздумий?
Мавр снова вскинул взгляд:
- Я постараюсь отработать Бейкеру ущерб, но признаваться я не стану. Он получит деньги по почте и не будет знать, от кого.
- Ну что ж, - серьезно кивнул Холмс, - это тоже выход.