Франсуа Распайль
Кладбище Pere Lachaise
Памятник Ф. Распайлю представлет собой кусок тюремной камеры с плотно зарешеченным окном, куда рвется закутанная с головой женщина. Памятник очень впечатляющий, к глазам невольно подступают слезы, но про человека с такой печальной судьбой мне ничего не было известно. А знал я бульвар Распайль, один из самых красивых в Париже.
Вы помните, конечно, он начинается за крайней южной оконечностью Люксембургского сада, чуть западнее точки, где пересекаются бульвары Монпарнас и Сент Мишель. Из этой точки, где стоит памятник маршалу Нею, расстрелянному в свое время теми же французами, он идет под углом градусов 30 к Монпарнасу и в конце упирается в бульвар Сент Жермен.
Тогда, в мой первый приезд в Париж, я пошел по Распайлю от памятника Нею и не пройдя метров 300 неожиданно повернул направо, потому что увидел табличку с названием улицы Вожирар. Ноги сами понесли меня туда. Та самая улица, где жил дАртаньян, и Атос с Портосом и Арамисом ходили к нему в гости! А, может быть, Атос, а ходили остальные, или Арамис, и так далее, возможны любые варианты, потому что я не помню, кто именно, но пряный запах Дюма-пера так и тянет из этой улицы, хоть внешне она, почти не изменилась, если не обращать внимания на богатую, современную архитектуру.
Тогда,: во времена Атоса улица была местом для гуляния кур, собак, свиней и прочей домашней живности, которые оставляли следы жизнедеятельности везде, где было возможно. Сейчас остались одни собаки на поводках, но они оставляют то же самое не реже, чем все прочие взятые вместе, и приезжему, чтобы не вляпаться, следует поменьше раззевать рот на окрестную архитектуру, а больше смотреть себе под ноги.
После затянувшевося географического вступления, давайте, вернемся к нашему герою. Я уже говорил, что никогда не соотносил название бульвара с какой нибудь личностью. По простоте душевной и, не будучи эрудитом в французском, я полагал, что слово это означает какое-то родовое понятие, например «бессоница или клюква». А что, бульвар Развесистой Клюквы, разве плохо звучит? – по моему совсем не хуже, чем Srawberry Road в Сан Франциско.
Итак, первопричина все таки человек и, очевидно, какая-то знаменитость, а я ничего не знаю о нем. Пытаюсь найти ответ в самом памятнике. Первый вывод напрашивается сам собою –сиделец. Но, дело, наверное, не в этом. Если ставить такие дорогие памятники всем сидельцам, где на всех настачиться мрамора? И за что, сидел, тоже не написано.
Для американца – любая причина сиденья - уважительна, но больше всего, конечно, ограбление банка. Впрочем, Распайль был француз, а какими мерками оценивают там бандитскую удачу, мне не известно.
У сидельцев в обычае нацарапывать не тюремной стене кроме имени и фамилии еще время отсидки, статью и непременно что-то лирическое, типа «Не забуду мать родную» или «Почему нет водки на луне?», что иногда помогает понять характер страдавшего невинно.
Я обхожу памятник по периметру, в надежде, что, если не он сам, то хоть друзья или родственники не поленились. Куда там! Пусто.
Еще не осттавляя надежды понять, принимаюсь обследовать женщину. Передачи в руках не держит, но это ведь и не советская тюрьма. У них там кормят много и питательно. Кто же она – любовница, жена или мать?
Любовницу отметаю сразу. Любовница в тюрьму не пойдет – нет резона. Не для того заводят любовниц, чтобы они слонялись по тюрьмам. Очень часто так же отвечают и жены на подобные вопросы. Знаю примеры. Скорее всего – мать.
Только что мне это дает? Поиск смысла по женской линии тоже оказался тупиковым. Опять пусто!
Вот до чего может довести иногда праздное любопытство красотами бульваров Парижа! Нарвался на человека, которого знать на знал и мог бы прожить еще сто лет без этих знаний.
Теперь нужно дело доводить до конца. Лезу в Интернет и вызываю Распайля. Врач, ученый, государственный муж – все это очень и очень уважительно. А дальше – революционер самых левых взглядов, сторонник Парижской Коммуны, борец за счастье трудового народа и, в качестве такового, действительно сидел.
К сожалению, это начисто меняет выстраданную мною стройную схему. Значит, и банк мог грохнуть и десятка два прохожих замочить по случаю. Чтобы не шатались, где не надо с бабами и детьми.
Сразу же испарилось уважение к его работе, сострадание по поводу длительной отсидки и слез его матери. Ну их всех в жопу, этих борцов за народное счастье, вместе с Распайлем. И мать его туда же.