***

Проснулся я от того, что косой луч солнца, скользнув по подушке, ударил мне по глазам. Я ощущал себя бодрым, великолепно выспавшимся, даже не смотря на то, что лег за полночь. Настроение было отличное, ещё бы ведь я же сегодня уезжаю! Эта мысль переполняла меня. Прочь из этого загнившего социума, от всех этих сплетен и интриг, от всей этой грязи, пошлости, подлости и лицемерия.
Поднявшись с кровати не одеваясь, в исподнем, я вышел во двор. Воздух был чуден – свеж, чист, пахло спелыми яблоками. Солнце только, только начало протыкать его своими лучиками. Шагая в дальний угол сада, туда, где располагалась летняя уборная, я задержался на участке дорожки, освещенном пробивающимися сквозь густую листву слив и яблонь лучами утреннего солнца. Подставив лицо под эти теплые, ласковые ещё лучи, я замер закрыв глаза.
- Боже! – подумал я. – Как здесь было бы хорошо, если по мановению волшебной палочки можно было бы исправить всех этих жадных, завистливых, невообразимо злых и от того страшных людей.
Что-то мокрое и холодное коснулось моей ноги. От неожиданности я вздрогнул и открыл глаза. Кот Васька, незаметно подбежавший ко мне, весь какой-то взлахмоченный, взъерошенный со свалявшимися в колтуны репьями, намертво засевшими у него в шерсти на спине и хвосте, терся холодным носом о мою кожу.
Присев на корточки я ласково погладил этого бравого котяру, потеребил его искусанные, порванные уши и сам не зная зачем, наклонившись, заглянул в его глаза. Глаза у старого кота были удивительные – глубокие, фосфоресцирующие и какие-то пьяные что ли, хотя нет, скорее счастливые. Кот тут же свалился на бок и довольно заурчал, блаженно закрыв свои удивительные глаза.
- Эх, Васька, Васька. – Вздохнул я, поднялся и пошел вглубь сада.
Закончив утренний моцион в срубовой, липовой бане. Умывшись  и смочив торчащие со сна в разные стороны волосы, я вернулся в дом. Есть хотелось жутко. Я уже решил было приготовить, что либо, на скорую руку. Но перешагнув порог дома, услышал доносящееся из кухни шипение примуса и позвякивание переставляемой кухонной утвари. Это проснулась мама. Войдя на кухню, я поприветствовал её.
- Доброе утро.
- Яичницу будешь? – спросила она.
- Буду. – ответил я коротко.
Я сразу почувствовал её раздражение и понял, что спокойно проститься у нас не получится. До отъезда остался ровно час.
- Боже дай мне терпения! – мысленно воздев очи к небу, произнес я про себя.
А мама уже начала свой монолог, заводя и распаляя сама себя. Она бурчала себе под нос, как шаман,  что-то неразборчивое изредка поглядывая на меня. Расслышать и понять пока, что можно было только отдельные слова. Однако я знал наизусть все эти «заклинания».  И про то, что мы – дети не любим и не уважаем ее, и про то, что муж ее и по несчастию наш отец, только и делает, что пьет, да гуляет. И про то, что ее родные сестры – змеи подколодные, а родня супруга, так вообще нечисть, которую надо истреблять, сжигая на кострах.
Как всегда, больше всех досталось свекрови и ее собственной матери. Одной за то, что она якобы колдует и насылает порчу на нее, а другой за то, что с измальства любила больше всех одну только младшую свою дочь – ее сестру Марину.
- Передай своей жене, – неожиданно сказала она, – Чтобы она прикусила свой поганый язык.
Только, только усевшись за стол и с аппетитом глядя на горячую, скворчащую и плюющуюся маслом сковороду с глазуньей, свежепорезанный дольками и политый подсолнечным маслицем салатик, я ощутил, как улетучивается мой аппетит. Мама продолжала.
- Как она смеет меня осуждать? Вся ее родня алкаши и она по их стопам пойдет. Прошлый раз почти целую бутылку вина одна выпила!
- Успокойся мам! – укоризненно сказал я, пытаясь урезонить ее. – Никто не сопьется, что за глупости ты говоришь?
- Я всегда у вас глупости говорю, – вспылила мать. – Что отец, что ты, всегда вы против меня говорите. Нет бы, защитить меня, так вы наоборот сами гадости про меня распускаете.
Подойдя к ней, я обнял ее за плечи, пытаясь успокоить ее.
- Мамочка, милая, ну давай не будем ссориться в такое чудесное утро!
- Это из-за нее я вся больная, – отстранившись и передернув плечами, продолжала она. – Она сплетни про меня разносит, то Галке, то Семену.
- Да не говорит Алена ничего про тебя, а с Галкой, так вообще не общается. Ну, зачем ты наговариваешь?! – возразил я.
- Ни чего-то ты не знаешь! А мне все люди добрые рассказывают.
- Конечно, конечно, слушай больше этих «добрых людей», – возразил я, выделяя интонацией последние два слова. – Ты же им больше, чем сыну доверяешь!
Я почувствовал, что во мне поднимается раздражение и чтобы не сорваться вышел во двор. Настроение было испорчено окончательно. Усевшись на скамейку под раскидистым дубом, я достал сигаретку из отцовской пачки, лежащей рядом, и закурил. Пальцы дрожали. Нервно затянувшись, я попытался успокоиться.
История взаимоотношений моих родителей, впрочем, наверное, как и у многих других семей начиналась в те далекие годы, когда были они еще совсем юными. Из тех немногих рассказов, что довелось мне слышать время от времени от них, с достоверностью я узнал только одно, что ни родители отца, ни родители мамы не хотели этого брака. Более того, мать отца и моя бабушка Лидия Карловна неоднократно предпринимала попытки разлучить их.