Попутный ветер.
Вечность не отпускала меня, и я, как всякий малодушный раб, повиновался ей и бесцельно продолжал жить дальше. Мною отныне прожитые дни были настолько однообразны и похожи друг на друга, что я, давно потерявшись во времени, совсем перестал различать календарные числа. У меня вызывали отвращение эти подлые образы и звуки, которые бездумно подражали друг другу, как будто бы нарочно скрывая своё истинное существо.
Солнце, бросив последний, полный презрения взгляд на жалкий, утопающий в ночи профиль смиренно ползущей вокруг него планеты, само по себе оставалось высокомерно неподвижным, но правому глазу безумной твердыни казалось, что солнце ушло в подземный мир.
Теперь лишь старая настольная лампа освещала тёмную комнату. Медленно тянулся вечер в сопровождении, крадущегося по его следам, одиночества. Дверь предательски отворилась, впустив холод, который провёл за собою болезнь. К унылому дуэту присоединилась тоска. Чуть позже новоиспечённое трио разогнал сон, но и тот вскоре испарился. На его месте снова воцарилась печаль, что невидимой, но ощутимо мокрой тенью пробралась в душу и холодными частыми брызгами тушила последние искры жизни.
И так я жил от вечера к вечеру, пока не проснулся с необъяснимо сильным желанием покинуть своё сырое, душное логово, в котором уже давно ничто не менялось. Под шкафом в чёрном футляре покоилась скрипка. Мне теперь сложно представить, что было время, когда я с ней не расставался. Холст и кисти покрылись толстым слоем пыли. Жалок был вид силуэта, который так и не дождался своего воплощения. На столе, стульях, на полу были разброшены горы смятой бумаги. Невозможно было найти своё отражение в потрескавшемся зеркале, совсем утратившем от времени блеск. А за окном маняще звал таинственный розовый туман, преобразившийся красками юного рассвета.
Я наконец-то выполз из своей норы и быстрым шагом наугад направился к Мечте. Да, именно к ней, потому что у мМечты нет и не может быть точных или приблизительных координат. Нет у неё и имени. Она лишена даже самой изящной формы. Она – истинное содержание.
Вынырнув внезапно из глубин, охвативших меня, размышлений, я увидел пред собой печально красивую картину. На берегу по-осеннему серого моря вырастали стальные скалы, простиравшие свои изысканные острые вершины к молчаливому, непреклонному небу. Напрасно ветер хлестал застывшую навеки каменную громаду, стремясь вдохнуть в неё жизнь. На его душераздирающие вопли отвечали лишь взбунтовавшиеся сурово-зелёные волны, которых приветствовали тревожным криком перелётные птицы. Отчаянному оркестру немного подыгрывал дождь, пронёсшийся над бушующей стихией прямо в лес.
В глуши прекрасного смешанного леса, который так очаровывал многоликостью зелени, таился одинокий готический замок. Его громадную каменную стену предваряло неподвижное кольцо из вечно недремлющих стражников в кольчугах с острыми мечами. Всё, что я видел пред собой, дышало невероятно волнующей душу интригой. Что-то неведомое толкало меня проникнуть в загадочную крепость. Было ли это странное побуждение обычной жаждой геройства и приключений или чем-то другим – не знаю. Но я неожиданно для себя направился к замку и, мистически миновав стражу, подобно привидению, оказался у огромных ворот замка. Обращаться к стражникам я не видел смысла: мне что-то теперь отчётливо подсказывало, что я потерял способность быть заметным. Но, честно говоря, я не очень сожалел о такой утрате. Я лишь не мог найти способ пробраться через ворота, глядя на которых возникало впечатление, что они хоть и медленно, но растут. И вдруг я заметил на воротах некие начертания, очень походившие на руны. Но эти символы не были рунами, потому что среди рун никогда не встречались такие причудливые знаки, весьма поражающие не только сочетанием многообразных прямых, косых, изогнутых, заострённых и закруглённых линий, но и тем, что они плавно, едва заметно передвигались, менялись в образе и настолько приковывали взгляд, будто бы завораживали. Я дотронулся до одного из символов, который вдруг стал совершенно неподвижным. Затем этот странный символ приобрёл золотистый цвет, который постепенно разгорелся до огненно красного. И когда я увидел, что мой символ принял форму ключа, за стеной послышался учащающийся стук копыт. Ворота неожиданно распахнулись. Из открытых ворот безудержным галопом одна за другой мчались лошади.
Лес, потрясённый нежданным натиском, исчезал в густой пыльной буре. Когда шум наконец-то затих, потерявшись где-то вдали, пыль рассеялась, но прекрасного, дивного леса больше не было. Передо мной предстала невообразимо глубокая, мрачная бездна.
Когда стоишь на краю пропасти, волей неволей задумываешься, что случится, если шагнуть в неё... Я, если и не шагал в бездну, то не потому, что боялся долго лететь в оцепенении вниз и рано или поздно, ударившись о камни, испытать адские, предсмертные муки… Я не шагал туда потому, что знал, что меня ничто не ждёт, кроме слепой бесконечной пустоты, которая скупа даже на смерть.
Я оглянулся назад и увидел, что вместо замка передо мной возвышается ледяная вершина остроконечной скалы, которая тянется к небу, подобно сооружениям в готическом стиле. А среди груды камней стоит она в длинном серо-зелёном плаще странницы. Но не может быть…
– Почему же не может? Ты же знаешь, что ради тебя я всегда могла совершить всё, что угодно. И неважно, какой ценой мне приходилось расплачиваться перед судьбой. Однажды я отвергла спокойное благо, покинула родных, стала для всех изгоем. Потом я отказалась от жизни. И теперь, чтобы снова, хоть в последний раз посмотреть тебе в глаза, хоть немного поговорить с тобой о нашем прежнем существовании на Земле, я разрушила свой дом – единственное пристанище, в котором время от времени мне разрешалось пребывать здесь.
– Но как ты можешь говорить, что отказалась от своей жизни ради меня? Ты же видишь, во что превратилась моя жизнь после того, как ты меня покинула!
– Заметь: ты сейчас говоришь даже не о себе, не о переживаниях своей бессмертной души, а о приходящей и уходящей жизни. Ведь тебе недостаточно было просто разделённой судьбы на двоих, где оба, не представляя своё существование друг без друга, вместе создают единящий их мир, исполненный любовью, а потом уже и всем остальным. Тебе важнее было создавать свой отдельный мир иллюзий, где бы всё подчинялось законам, вымышленным тобою. И ты помнишь, что я принимала твой мир, он был мне бесконечно интересен. Я так хотела тоже стать его частью, полностью проникнуть в него, измерить всю его глубину… Но ведь как примитивна та муза, которая не как непостижимая госпожа, даёт своему творящему рабу идеи, словно приказания, и затем щедро наделяет его неисчерпаемым сокровищем всевозможных оттенков, звуков, а всего лишь рада подражать его творению, сама готова находить в созданном им мире новые незаурядные цветовые гаммы, новые волнующие переливы незабываемой мелодии… Ты, конечно же, потерял ко мне интерес… А со временем решил, что я слишком обыденна даже на роль самой незначительной частички твоей Вселенной. Я поняла, что я стала лишней, что только мешаю, что я – неудачный штрих, фальшивый звук, негармонирующий с тонким, возвышенным искусством…
– Но…
– Да… Да… Всё именно так. Сначала ты не отпускал меня ни на минуту, затем ты начал куда-то исчезать, хоть, возвращаясь, и делился впечатлениями и посетившими тебя идеями, затем ты не более, чем вежливо стал терпеть моё присутствие при создании очередного шедевра, затем ты просто учтиво, словно надоедливого соседа, начал приветствовать меня по утрам, а затем и вовсе перестал замечать. Но я ни капли на тебя не сердилась. Мне лишь было невыносимо смотреть, как тебе не хватает пространства, как ты нуждаешься если не в свежем взгляде со стороны, то хотя бы в полном свободном одиночестве… Как же мне было больно, а иногда, не скрою, обидно каждый раз убеждаться в том, что все мои нелепые стремления - помочь тебя лишь угнетали… Я понимала, что я, как поржавевшая струна, которую уже никогда не настроить, больше непригодна… Ты жил творчеством, а я жила только тобой. Я не могла утешать себя чем-то другим; подобно тебе, всецело посвятить себя искусству, когда на моих глазах тебе с каждым часом становилось всё хуже и хуже. Казалось бы, выход был. Но я не смогла хоть на время окунуться в мир своих фантазий – я слишком тебя любила. Оказалось, что в мир иной мне уйти проще, потому что и в нём я так же смогу смотреть на тебя со стороны, так же оберегать и в то же время не отягощать своей заботой, не огорчать своей примитивностью.
Я стоял словно насквозь пронзённый внезапным громом. Перед зеркалом её души с меня слетела маска лживой благодетельности и, наконец-то прозрев, я увидел своё истинное лицо. И она…, она ещё называет себя примитивной?!... Даже кристалл не смеет сравнивать свою мерцающую чистоту с чистотой её искренней, самоотверженной души. Теперь я вспомнил всё! Всё, чем когда-то обижал её… Я никогда не был её достоин! Я – преступник, злобный, жестокий преступник! Это я вытеснил её своим холодным безразличием, непростительной бесчеловечностью! Она ведь страдала! Почему я не помог ей?! Её ведь никто, никто не смог бы спасти, кроме меня…! Почему я никогда не замечал, как ей было по моей вине одиноко и больно?! Я сильно страдал без неё, я ни на минуту не мог заглушить боль, забыть утрату! Но если раньше я жалел себя и винил её за то, что она покинула меня, совершив непоправимое, то теперь я понимаю, что она не была самоубийцей, а с ужасом осознаю, что это я… я убил её, похоронил заживо.
– Не вини себя! Не стоит. Ведь ты, именно ты, научил меня любить. А это уж моя вина в том, что я полюбила настолько, что совсем забыла, что значит быть иногда терпеливой и твёрдой.
– Тогда позволь мне пойти за тобой. Ты же видела, сколько довелось мне здесь пережить! Ты же знаешь, что в тот день, когда ты ушла, вся моя жизнь сошла на нет, и моё ремесло, которое было для меня, казалось бы, всем, навсегда потеряло смысл. Оно умерло вместе с тобой. Разреши мне отправиться с тобой в путь.
– А я и пришла за тобой.
– Значит, сейчас я наконец-то умру?
– Нет… Ты уже умер. Тебя не заметили стражники. На тебе больше нет телесного облачения. Только душа ещё хранит постепенно исчезающие очертания. Но стражникам не дано видеть души. Они не подпускают к замку только живых, которые принимают их за непролазные колючие кустарники, окружающие древний замок.
Наш Создатель из-за того, что ты любил одиночество, решил не посылать тебе проводника. Но ты заблудился в лесу. И тогда я попросила, чтобы он разрешил мне проводить тебя к нашей общей потусторонней обители. Но Создатель обещал, что выведет тебя к моему замку, а, если ты отгадаешь на воротах символ моей души, то я буду твоим проводником. Это значит, если твоя любовь ко мне не потерялась в вечности, то она шепнёт тебе мой символ, сама потянет к нему твою руку. И вот, ты вновь нашёл меня! Моё земное пристанище навсегда исчезло. Я больше не смогу летать на Землю, чтобы изредка, как раньше, видеть родных, которых уже однажды покинула. И ты, и я скоро потеряем малейшую память о нашем печальном пришествии, и снова обретём ничем нерушимое счастье быть вместе.
Над морем рассеивался туман. Скалы всё так же, словно молясь, тянулись вершинами ввысь. Чудесный лес погрузился в сонное умиротворение. Ветер затихал, провожая двух перелётных птиц, стремящихся к небу.
11.12.2009