Вопреки распространённому среди людей мифу, Прометей был обречён на мученичество не потому, что похитил Зевсов огонь (этот огонь на самом деле никогда Зевсу не принадлежал, а был общим достоянием детей Урана). Похищение огня стало только предлогом. Зевс, как всякий самовластный правитель, терпеть не мог Прометеева свободомыслия, а после того, как несколько раз сделался мишенью насмешливых психологических экспериментов титана, преисполнился к нему завистливой ненависти, побороть которую в себе оказался не в силах. Царь богов искал лишь повода для расправы, и повод нашёлся.
Главной же причиной страшного наказания бывшего союзника и помощника было то, что Прометей, будучи провидцем, знал, кто может свергнуть власть Зевса. Открыть эту тайну он отказался, полагая, что против воли Судьбы идти не дозволено никому, и ничья власть не должна быть вечной.
Хирон это тоже знал и был полностью согласен со своим старым другом.
Но, когда Зевс начал допытываться у кентавра, кто же всё-таки этот неведомый бог, которому суждено стать сильнее него и низвергнуть его могущество в прах, Хирон сумел вывернуться.
Пророчества кентавров, как и вещания пифий, никогда не бывают точными. Вернее, они всегда точны, но основаны на расчёте вероятностей и потому не могут содержать конкретных имён и легко распознаваемых подробностей.
Поэтому Хирон назвал-таки Зевсу дату рождения божественного младенца и примерное время окончания эпохи прежних богов, когда алтари и храмы будут разрушены, статуи разбиты, а молитвословия обречены на забвение. Но имени матери нового владыки Хирон называть либо не стал называть, либо сам не мог различить в гудении космических сил. Он сказал, что земных имён звёзды открыть не могут: для них это слишком мелко, – ведь не знает же Зевс имени каждой букашки в листве и каждой мыши в подземных норах?..
«А ты полагаешь, что у них есть имена?», – усмехнулся Зевс.
«Я не могу поручиться в том, что их нет», – ответил Хирон. – «Для этого следовало бы изучить все языки земных тварей. Воля твоя, царь богов, но мне до сих пор не о чем было разговаривать с мышью, комаром или пьявицей. Я их не обижал, а их обиды, причинённые мне, были слишком ничтожными, чтобы я по этому поводу вступал с ними в какие-то пререкательства». – «Но ты мог бы, если бы захотел?» – «Я даже не уверен, что эти твари пользуются речью, подобной хотя бы птичьей или звериной, хотя, поскольку сами они различают друг друга, некие начатки разума у них безусловно имеются, а значит, имеется и средство передачи усвоенных смыслов»… – «Ты всерьёз полагаешь?»… – «Мыши, как тебе известно, пищат, и, коль скоро писк их имеет разную высоту и продолжительности, он может быть подобен речи, хотя и без слов, вроде музыки, исполняемой на свирели – кстати, вот возможное средство собеседования по крайней мере с мышами, но беда лишь в том, что они, вероятно, поймут мою игру, а я их ответ – уже нет»…
Беседовать с кентаврами – занятие увлекательное, но непростое: они часто изъясняются туманно и загадочно, постепенно уводя разговор туда, где собеседник теряет нить логики и забывает, о чём спрашивал.
Поэтому Зевс так и не вызнал у Хирона всей правды и дал убедить себя в том, что кентавру она неведома.
Но перспектива утратить могущество владыке богов и людей вовсе не понравилась.
Хирон относился к этому куда спокойнее:
«Гибнут целые миры», – сказал он. – «Однако взамен появляются новые. Созерцание небес учит мудрому отношению к жизни и смерти, ибо между ними, в сущности, нет твёрдой границы и ничто, клянусь тебе, не исчезает бесследно»…
«Занятно», – сказал Зевс. – «Стало быть, мы перестанем существовать, и это предрешено»…
«В какой-то мере – да», – ответил Хирон. – «Вы не перестанете существовать, – для богов это невозможно. Вы просто покинете этот мир».
«А вы?»..
«Мы?»… – Хирон помедлил, но, поскольку врать не умел или считал ниже своего достоинства, ответил прямо: «Мы останемся. Но будем гонимы и презираемы».
«И ты тоже?»..
«Презираем я не буду. Никогда и никем. Но покину этот мир ещё раньше тебя».
«И ты так спокойно об этом говоришь!»
«Если б я стал буйствовать, царь богов, это не помогло бы».
«Значит, что бы я ни предпринял, тоже окажется тщетным?»
«Ты сам сказал».
«Но люди не могут жить без богов!»
«Они и не будут. Просто боги станут другими. Отчего тебя это так сильно волнует?»
«А тебя – нисколько, премудрый Хирон?»
«Люди – не моё порождение, царь богов, а их будущее – не моя забота».
Царь богов…
Хирон произносил эти слова вроде бы со всей возможной почтительностью, но с едва уловимым привкусом иронии.
Возможно, Зевс даже понимал суть этой иронии, но не имел повода к ней придраться.
Царь богов…
Хирон явно не причислял себя к подданным Зевса.
И насмешливо относился к власти как таковой, признавая, впрочем, что, коли уж низшим существам порядок необходим, то его должен кто-то обеспечивать, и взявшийся за это неблагодарное дело подвижник безусловно достоин именования подобающим титулом.
И Зевсу нечего было на это сказать.
Кентавры не нуждались в царе.
Им вообще были чужды земные или божественные понятия о власти.
Ведь, собственно, на чём зиждилась власть Зевса?
На могуществе как на способности причинить смерть, нанести вред и учинить любое насилие?
Его царствие началось именно с устрашающей демонстрации силы. С низвержения Кроноса и Титанов.
Сам Зевс предпочитал это не слишком выпячивать, поскольку желал отличаться от свергнутого им Кроноса с лучшую сторону. Собственно, потому его и поддержали многие старшие боги вроде Прометея: Зевс обещал, что покончит с разгулом стихий и наведёт на земле порядок, сделав мир более спокойным и безопасным. И хотя доспехи Громовержца он изредка всё-так надевал, ему больше нравилось являться в образах Благого Отца, Гостеприимца, Покровителя просящих, Блюстителя клятв, Благого советчика, Градохранителя, Спасителя, Щитодержца – и прочая, прочая, прочая…
Всё это было действительно так. И, как обнаружилось с течением времени, Зевс был отнюдь не худшим из мироправителей, а возможно, и лучшим из них, поскольку и сам любил пожить всласть, и другим это позволял, и потому, говоря о неизбежном конце правления олимпийских богов, я совсем не злорадствую, а скорей сожалею.
В конце концов, надо отдать Зевсу должное: по крупному счёту он вовсе не был жесток. Во имя него никого не сжигали заживо и не приносили в жертву младенцев, а безвинно распяли одного лишь Прометея. Зевс не приказывал разрушать чужие святилища или уничтожать изваяния других богов. Он не обрекал миллионы молодых и полных сил юношей и девушек на безбрачие. И он никогда не внушал своим приверженцам безумных идей о том, что они, дескать, избраны свыше и потому должны истреблять всех, кто смотрит на вещи иначе.
Если честно, то Зевсу было даже всё равно, верят смертные в него или нет – лишь бы сохранялись внешние признаки благочестия и не нарушались установленные им законы (вполне, кстати, разумные). И он действительно заставлял соблюдать клятвы, уставы и договоры, защищал неприкосновенность вестников или пришельцев, а тем, кто умел его слушать, мог подать по-настоящему полезный совет.
К концу своего правления он стал куда мудрее, терпимее и душевно тоньше, чем был в начале: ему ведь тоже пришлось страдать, теряя детей и возлюбленных, и страдания многому его научили.
Сейчас я была бы вовсе не против, если бы миром правил Зевс, если уж человечество так нуждается, чтобы им правили.
Но в той стародавней истории сердце моё, конечно же, на стороне Хирона, невольно навлекшего на себя недоброжелательство царя богов, погибельное для всего нашего народа.
Для того, чтобы кентавры хранили благочестие по отношению к старшим богам и предкам, держали однажды данное слово, чтили святость очага и соблюдали законы гостеприимства, им вовсе не нужно было прибегать к помощи Зевса, призывая его в свидетели или скрепляя обеты у его алтарей. Все эти истины внушались кентаврам с молоком матери и воспринимались как сами собой разумеющиеся. И потому Зевс не имел возможности проявить над нами своё карающее могущество и даже не мог вменить им в вину непочитание своего величия.
Кентавры не воздвигали ему алтарей?
Но они их вообще никому не воздвигали.
Они избегали называть Зевса своим Отцом?
Так ведь он никогда им и не был.
Нет, величия Зевса они вовсе не отрицали – они просто не обращали на него особого внимания, считая Громовержца в большей мере владыкой младших богов и людей, нежели своим собственным.