23. Полукровки

Книга Кентавриды
    Семью Хирона я привела лишь как пример – не самый, конечно типичный, поскольку оба супруга изначально принадлежали к богам и обладали дарованиями, недоступными их земным собратьям. Однако в том, что касается сердечных и внутрисемейных отношений, ничего особенно необычного тут не было, и Хирон вёл себя так, как это было принято у кентавров.
Поскольку все нынешние антропоморфные кентавры являются потомками смешанных браков, я остановлюсь на этом подробнее и попытаюсь проследить и объяснить, какими путями наш народ проникал внутрь человеческого и почему это оказалось в какой-то мере нашим спасением, хотя и сопровождалось невосполнимыми утратами.


Организм двуногой женщины, будь то нимфа, сатиресса или самка человека, не в состоянии выносить и родить кентаврёнка. Такая беременность кончается смертью матери – если только нимфа не отважится заблаговременно принять облик кентавриды, но на это способны не все.
Природа, однако, мудра, и чаще всего от смешанных пар появляются на свет человекоподобные детёныши. По крайней мере, двуногие. Порождения сатиров, правда, имеют на голове маленькие рожки или бугорочки, но в младенчестве они совсем нежные и мягкие, так что чрево роженицы повредить не могут. О хвостике я уж не говорю – он не помеха, хотя люди почему-то страшно пугаются, увидев хвостатого младенчика (как будто сами – не из приматов).
Однако про потомков сатиров я дальше рассказыввать не собираюсь, ибо у кентавров всё намного сложней и в телесном, и в психологическом смысле.


Человеческих или человекоподобных младенцев никто из моих предков, кроме Хирона, у себя, как правило, не растил: с ними было уж очень много непривычной возни, и братцы толком не знали, чем их можно кормить, чем нельзя, и чему их нужно учить, а чему – бесполезно или опасно. Да и что бы человек, когда вырос, делал среди кентавров? Другая природа, другие привычки, другие стремления…
Чаще всего такое дитя поручали или подбрасывали людям.
Те с удовольствием их усыновляли, причем восхитительная наружность подкидыша заставляла их думать, будто дитя принадлежит к знатному или даже царскому роду, – так что за воспитание этих скрытых кентавров можно было не тревожиться: даже если младенца находил последний бедняк, он старался найти возможность дать воспитаннику всё самое лучшее или перепоручал его более состоятельному соседу.
И дитя вырастало, нередко даже не зная, что оно нечеловеческого племени.

 
http://www.timonmeyer.com/work_chimera_schimaere2.html
(Тимон Мейер. Химера. 2009)


Кстати сказать, не стоит сгоряча поносить кентавров за безответственное отношение к своим иносущностным порождениям. Оно, напротив, было вполне ответственным, ибо выращенный в лесу полукровка становился и не человеком, и не кентавром, и не сатиром (если его воспитывали сатиры), а совсем непонятно кем, и ему впоследствии почти невозможно было ни подобрать подходящую пару, ни примкнуть к собратьям по разуму. Поэтому куда гуманнее было отдать дитя людям сразу же после рождения, пока оно не усвоило привычки лесного народа.


И, между прочим, сами древние человеческие племена, и в том числе греки, широко практиковали обычай оставлять ненужного младенца на перекрёстке дорог или подкидывать к воротам богатого дома либо к портику храма. Причины были разными: бедняки, бывало, ужасались рождению очередной дочки (наскрести ей в будущем на приданое возможности не было, а продать девочку в рабство не всякий решился бы), а богатые мужья могли усомниться в своём отцовстве, равно как некоторые роженицы были не прочь убрать с глаз подальше прижитое вне брака дитя.
Таким находкам никто не удивлялся, однако, если ребёночек оказывался красивым и здоровым, его судьба могла сложиться куда счастливее, чем если бы он остался в семье, которая им тяготилась.


Страшнее всего бывало, когда подкинутые человекоподобные дети кентавров, сделавшись вождями своих приёмных народов, шли истребительной войной против двусущностных, рискуя убить в поединке родного отца или брата, и навлечь тем самым на себя гнев Эриний, погубив свой будущий род.
Но порой обходилось без драм и трагедий.

Полукентавр вырастал, получал хорошее воспитание и образование, и благодаря своим способностям становился государственным деятелем, выдающимся оратором, жрецом, поэтом, танцором, охотником – и обзаводился семьёй.
Его дети обычно рождались совершенно неотличимыми от людей.
Бывали, конечно, и странности: законы генетики непреложны. Мог появиться на свет младенец с копытцами на ножках или с хвостиком на копчике. Или вообще нечто кошмарное.


 http://art.artnow.ru/info/minko/3.jpg
(Виктор Минко. Кентавр. 1999)

От таких мутантов безжалостно избавлялись. И мне трудно осуждать родителей, которые в ужасе думали, будто на супружеское ложе тайно наведалось ночное чудовище, и потому плод следует уничтожить, пока никто не узнал правды. Иногда, вероятно, за рождением такого существа следовал  развод или даже убийство ни в чем не повинной супруги – кто же мог знать, в чём дело…

Другие, нормальные дети, радовали родителей телесной крепостью, красотой и умом, хотя толика кентаврической крови продолжала передаваться из поколения в поколение. Избавиться от неё невозможно, сколько бы ни прошло столетий и тысячелетий. Более того: она сильней человеческой крови и непременно заговорит, рано или поздно, – как заговорила в том числе и во мне.

Человекоподобный младенец мог родиться не только у нимфы, полюбившей кентавра или сатира, но и у кентавриды, спознавшейся с простым смертным. Хотя многие кентавры относятся к двуногим с высокомерным презрением, любви не прикажешь. Разумеется, большинство замужних кентаврид хранило верность своим супругам и не позволяло молоденьким дочерям разгуливать где попало поодиночке. Но случалось всякое…

 http://www.erich-kissing.de/zuurteile.html
(Эрих Киссинг. Суждение)

Если человеческие женщины при первом взгляде на кентавра чаще всего испытывали поистине животный ужас, и лишь немногие – интерес, симпатию или сердечное влечение, то с мужчинами было, пожалуй, наоборот. Ведь кентавриды, как уже говорилось, необычайно хороши собой, особенно в молодости, да и зрелая кентаврида выгодно отличается от женщины в летах чудесной бархатистой гладкостью кожи и пышностью длинных волос.   


На страстные уговоры дерзких двуногих влюблённых, – охотников или пастухов, – чаще всего склонялись либо совсем неопытные девушки, ещё ни от кого не слышавшие слов любви и принимавшие их за чистую монету (а может, полагавшие, что эротические забавы с существом иной породы не могут иметь никаких последствий, и потому недоказуемы и ненаказуемы) – либо, наоборот, опытные, переполненные чувственностью кентавриды, сознательно искавшие рискованных встреч и острых ощущений, ибо размеренная жизнь рядом с суровым супругом и повзрослевшими детьми казалась им слишком скучной, а искать любовника внутри своего племени было  опасно и стыдно.
Невзирая на заботливые остережения близких, одинокие кентавриды нередко бродили по окрестным лесам и горам, собирая плоды, орехи или целебные травы, а то и охотясь на некрупную дичь. Хотя они обычно избегали встреч с двуногими, бывало и так, что они сами заигрывали с молодым пастухом, с отдыхающим у ручья охотником, с заплутавшим путником, со знахарем, искавшим в чаще редкие растения…


(Эмма Стотхард. Кентаврида. Скульптура из ивовых прутьев)

Про такие встречи не принято было говорить ни у людей, ни у кентавров, поскольку в обоих случаях это считалось предосудительным. Ведь не было на земле ни одного человека, который рискнул бы привести в свой дом кентавриду и назвать её своей женой. Что касается нашего народа, то даже любовная связь кентавриды с сатиром или силеном была не столь неприемлемой, как связь с человеком: лесные братцы никогда не причиняли нам вреда и были нам ровней если не по разуму, то по древности происхождения.

Кентавриду, спознавшуюся с человеком и не сумевшую это скрыть, в древние времена могли с позором изгнать из племени.
И куда ей было податься? К людям, считавшим её не более чем говорящим животным?.. В дикие леса? Беременной, а потом ещё и с беспомощным малышом на руках?.. Некоторые, самые сильные и упрямые, наверное, выживали даже в таких условиях, особенно, если на помощь ей  приходили сердобольные нимфы, окружавшие мать и младенца своими заботами. Но чаще всего изгнанницу ждала смерть – не слишком быстрая и не совсем лёгкая, если только отчаявшаяся кентаврида не клала конец своим терзаниям, бросившись с высокой скалы в пропасть или в море…

Мне попался рисунок, изображающий, вероятно, последствия именно такой трагедии: мать-кентаврида, родившая кентаврёнка, погибла, а отец-человек вынужден втайне растить сына, дав ему в кормилицы лошадь. Единственным спасительным выходом было бы вернуть кентаврёнка в племя, ибо среди людей он жить бы, конечно, не смог, или жизнь его была бы ужасной и полной тягот и унижений. Племя же могло принять сироту, поскольку детёныш был невиновен в своём рождении.

http://www.marciascanlon.com/drawing_centaur5.htm
(Марсия Сканлон. Семья кентавра)
 
Но случалось и так, что избранник, действительно любивший свою двусущностную подругу, ради неё уходил из собственного дома и селился вместе с нею где-нибудь в безлюдной глуши. Кстати, приведённый выше рисунок Марсии Сканлон мог изображать и такую ситуацию: мать, допустим, не умерла, а просто отлучилась – собрать плодов или поохотиться, -- отец же остался в лесном убежище с ребёнком. Лошадь, принадлежавшая мужчине, могла считаться почти что равноправным членом семьи, как это нередко бывало у кентавров.

Долговечными такие браки быть не могли, и не только по причине внешних различий между супругами. Кентавриды горды, своенравны, независимы и обидчивы, и с ними нельзя обращаться, как с обычными человечьими жёнами, а мужчины с трудом переносят неподчинение со стороны «слабого» пола. А уж к кентавридам это понятие подходит меньше всего! Любая кентаврида заведомо выше ростом и физически сильней любого смертного – а вдобавок и гораздо умней, ибо ей от природы дано понимание многих вещей, о которых люди даже не задумываются. Красота, женственность, ласковость и откровенность молодых кентаврид способны очаровать и сбить с толку кого угодно, однако за всем этим обычно стоит такой набор внутренних качеств, который принято соотносить с «мужским» характером и соответственным складом ума.

(Йозеф Фишналлер. Кентаврида)

Поначалу любовное обладание столь редкостным существом может забавлять и даже отчасти тешить самолюбие смертного, однако через некоторое время человеческая и мужская тяга к главенству берёт своё, и начинаются ссоры. И не дай бог двуногому ударить кентавриду – за такое она способна, взбеленившись, тотчас уложить его ударом копыта (конечно, не желая убить, а всего лишь не рассчитав свои силы).  Если же не прикончит, то выгонит прочь непременно. Оскорблений мы не прощаем и не забываем. Читать нам проповеди о подставлении левой щеки после удара по правой – напрасный труд.

Но, если человек оставался с возлюбленной-кентавридой хотя бы на год-другой, у ребёнка, кем бы он ни был, появлялась возможность выжить. Когда рождался кентаврёнок, он безусловно жил с матерью, и они потом иногда прибивались к чужому племени. А если на свет появлялся человекоподобный детёныш – то отец нередко забирал его с собою, вернувшись к людям. Причём возвращался он обычно не туда, откуда ушёл, и в новом месте никто не знал, кто он такой, и кем была мать младенца.
Родитель мог, конечно, и подкинуть двусущностное дитя на чужой порог.
И тогда оно уж заведомо не знало, какого оно вообще роду.


Примерно так же должны были бы кончаться союзы мужчин-кентавров с человеческим жёнами, но тут дело обстояло ещё печальнее: из-за явного несовпадения физиологических параметров объект необузданного вожделения кентавра запросто мог умереть либо в самый момент соития, либо во время родов, если дитя имело вид кентаврёнка. Количество детей, рождённых кентаврами от смертных женщин, думается мне, совершенно ничтожно и не идёт ни в какое сравнение с таким же потомством нимф или кентаврид, – хотя и там речь шла только о единичных случаях.
Видимо (однако это лишь смутные догадки), именно в таких случаях следовало бы говорить не о слепом буйстве кентаврической и человеческой плоти, а о настоящей взаимной любви, вменяющей бережное отношение к обожаемому существу, особенно если оно на вид столь хрупко и нежно.


 http://www.gutyrya.com.ua/ua/scl/5_met.html
(Вячеслав Гутиря: Любовь)

Всё-таки разносущностные смешиваться не должны, и следует помнить, что эта генетическая лазейка была оставлена нам неведомой творящей силой не для забавы и не ради некоей извращённой прихоти, а лишь затем, чтобы обеспечить выживание нашего вида даже в самых неблагоприятных условиях.
Что ж: мы всё-таки выжили.

То, о чем я пока что писала, касалось в основном древних времён, которые, конечно, не были никаким «золотым веком», но, как стало понятно теперь, были отнюдь не так уж плохи для нашего племени: нас, по крайней мере, терпели.
Когда наступила долгая эпоха непрестанных гонений, и наш народ рассеялся по миру, распавшись на мелкие части, никак между собою не связанные, некоторые из кентавров, вероятно, решили, что сохранение многотысячелетней памяти и драгоценных частиц нашего семени стоит того, чтобы поступиться извечной гордостью – и запрет на законные браки с двуногими постепенно был снят. Но только желающих вступить в такой брак было ничтожно мало как с той, так и другой стороны. И сближение получалось сплошь односторонним: порой к племени прибивались изгои, чудаки или искатели неведомого – однако ни один кентавр не мог в своём истинном облике ужиться среди людей.
Крайне редко (и это считалось великим счастьем) о нашем существовании узнавал кто-то из скрытых кентавров – потомков старинных связей с нимфами или двуногими. Такие нимфоиды и кентавроиды, повинуясь зову памяти, сами искали нас, и находили, и оставались жить с нам до конца своих дней, и рождали детей-полукровок, которые, однако, видом чаще походили на двуногих, нежели на нас, хотя душевно и умственно были скорее кентаврами.

Судьбы этих человекоподобных кентавров складывались по-разному. Иногда они всю свою жизнь проводили в племени, но в брак вступали уже со своими собратьями, не гнушаясь инцеста, если речь шла о брате и сестре или, допустим, о дяде и племяннице. И, видимо, со временем некоторые племена кентавров становились преимущественно двуногими, ибо в таком облике уцелеть было легче. Одно дело, когда в глухом болотистом лесу живёт племя каких-то странных людей, чурающихся себе подобных, -- а совсем другое, когда заблудившийся путник вдруг видит кентавров. Бывало, что такой человек уже не возвращался назад: нежеланного гостя  попросту убивали.
Когда в племени или в роду умирал последний настоящий кентавр, его человекоподобные потомки могли меньше таиться от людей, вступая с ними во всевозможные отношения – торговые, союзнические и, наконец, семейные. Трудно сказать, признали бы наши древние предки таких очеловеченных кентавров своими наследниками или нет – в этом смысле мы, теперешние кентавры, все небезупречны. Но других, подлинных, сохранивших свой первозданный вид, просто уже не осталось (либо я о них ничего не знаю, – не считая забавных коллажей, легко доступных при нынешнем уровне техники).

 


Имелись у нас связи и с другим таинственным и гонимым племенем – цыганами. Но те появились в Европе поздно, намного позже кентавров, и эти связи возникли, я думаю, не раньше XV-XVI веков, когда присутствие цыган стало очевидной реальностью, и их тоже начали повсеместно преследовать, поскольку они, как и мы, были не похожи на «нормальных» людей. Иногда кентавры и цыгане скрывались от своих гонителей в одних и тех же местах – лесных чащах, болотах, пустынях, горах. Случалось, конечно, что два племени враждовали, но в большинстве случаев они всё-таки находили общий язык и помогали друг другу. И хотя цыгане старались строго блюсти свой закон, а кентавры – свой, доброжелательное соседство приводило порой и к любовным связям, особенно с кентаврами-полукровками, внешне похожими на людей.
Цыганокентавры иногда принимали участие в деревенских праздниках, что случалось и в совсем недавние времена.

Я уверена, что мои предки (по меньшей мере с одной стороны) родились как раз от такого союза. И не вижу в этом ничего предосудительного, хотя двойное клеймо инакости жжёт порой очень больно, когда мне пеняют цветом глаз и волос либо душевной отчуждённостью от окружающих.
Но то – не моя вина.
В отличие от предков-цыган, я не промышляю ни конекрадством, ни гаданием, ни мелким мошенничеством, ни сбытом дурманящих зелий. А в отличие от предков-кентавров, отношусь к людям достаточно сниходительно и стараюсь судить о них справедливо.

Таким, как я, всегда приходилось трудно. Рассказать о себе правду скрытые кентавры могли только себе подобным, которых в мире было ничтожно мало, и не все помнили, кто они такие. Настоящим же людям двусущностные испокон веков казались опасными. Их преследовали и безжалостно истребляли. И чтобы не погубить себя окончательно, мои двуногие собратья выбирали себе такие занятия, при которых их непохожесть на обычных людей не так бросалась в глаза.

Немало тайных кентавров становились пастухами и конюхами; другие выбирали ремесло лекаря или повитухи (однако из-за умственной дикости средневековых людей тут можно было поплатиться жизнью за «ведовство»); третьи, – вероятно, цыганокентавры, – охотно учились работать с металлом и шли в кузнецы (и потом помогали своим собратьям, по-прежнему нуждавшимся в железных орудиях); четвёртые предавались художествам, выучившись пению и игре на музыкальных инструментах,-- либо посвящали себя живописи и ваянию.
От обычных художников их отличало особое пристрастие к кентаврическим сюжетам, трактованным иногда с такой свободой, которая людям не пришла бы в голову. Кроме того, художники, среди предков которых были кентавры (и неважно, знали об этом потомки или нет), изображали наш народ с симпатией и сочувствием, предпочитая не кровавые битвы, а мирные или даже забавные сцены.

(Алексей Шевченко. Кентавр зимой)


Кентавры с примесью цыганской крови могли уходить в циркачи или актёры – в этих профессиях мало кто интересуется чистотой родословных, а нередко и вообще обходятся без подлинных имён и достоверных документов, довольствуясь сценическим псевдонимом.

 http://www.trevorstubleygallery.co.uk/recent.htm#
(Тревор Стабли. Кентавр и девушка из варьете)

Одного такого кентавра-артиста из числа наших современников я даже знаю – не лично, но по выступлениям. Поняв, кто он такой, он ушёл из дома, примкнул к цыганам-конникам и взял себе новое имя Бартабас, запретив даже вспоминать свою прежнюю человеческую фамилию. Он выступает на публике с лошадьми, но относится к ним как истинный кентавр – по-братски и по-дружески, и считает своё начинание театром, а вовсе не цирком. Причём в афишах он велит печатать имена лошадей, а не наездников; лошадей же зовёт так, что у меня отпадают всякие сомнения в его кентаврической сущности: Зевс, Аполлон, Гермес, и так далее.
Но это – особый случай.
Впрочем, где у нас – не особые случаи?
Встречались ведь даже, как ни странно, кентавры-монахи! Последние, правда, жили не в монастырях, а избирали участь отшельников, чтобы поменьше общаться с простыми двуногими. И кому там эти кентавромонахи молились, сказать не берусь. Ведь верования людей настоящим кентаврам всегда казались ограниченными и нелепыми.