" Мы вернулись на Рю Пигаль и я, не мудрствуя лукаво, поднял юбку у первой встреченной нами немолодой проститутки. На этот раз удивление было неописуемым! Вместо уже привычного нам Жак, Пьер, или, даже, Виолетта, на потрепанных, с оборванными краями внизу, с мелкими, протёртыми дырочками между ног, некогда красных, но давно выцветших, розовых, с серыми пятнами, трусах, мы увидели сногсшибательную надпись: «Олимпиада - 80», и пять еле заметных, вылинявших от времени, колец."
Контракт подписали в среду... Это я точно помню... Или в четверг... Нет, в четверг мы уже получили аванс, десять тысяч баксов... Почему - десять? Шеф говорил - сто! Точно, сто тысяч. Но в сауне кто-то говорил, что завтра выходной... Выходит, это было в пятницу? Ну, да, в пятницу! Точно в пятницу... Или в субботу, если в сауне говорили про воскресенье... Значит, подписали или в среду, или в четверг...
Помню только, что пили всю ночь, а вот одну или две - не помню... Днём тоже пили... Такие сделки заключаются не каждый день. Только аванс сто тысяч баксов! Помню, что вечером спали, а ближе к ночи решили похмелиться... В офисе уже ничего не было, магазин давно закрылся... Ресторан закрывался, и нас не впустили... Это я хорошо помню... Поехали в аэропорт... В буфете оказалась только водка, но мы хотели похмелиться шампанским...
Кто-то сказал, что шампанское есть в самолёте... Взяли билеты, сели в самолёт, купили три бутылки шампанского, но выйти не успели: самолёт взлетел. Похмелились, и опять заснули. Проснулись на чёрных кожаных диванах... А в самолёте кресла были красные, это я хорошо запомнил. Ещё для себя отметил, что самолёт капиталистический, а цвет кресел - революционный...
На радостях опять выпили, закусили и ещё выпили... Разбудила уборщица, с ведром и шваброй... Хорошая такая швабра, из капроновых ниток... Мы ей, видите ли, мешаем уборку делать... Попытался узнать, куда нас занесло в поисках похмелья:
- Где мы? Вас ис дас? - указал я пальцем в пол. Однако ни по-русски, ни по-немецки она не понимала, только твердила одно и тоже:
- Орли... Аир порт Орли... Орли... Аир порт Орли...
Я разозлился:
- К чертям подробности, в каком мы городе? - мне смутно помнилось, что мы всё-таки летели в самолёте.
- Орли, Париж, Франция, - испуганно пролепетала она.
- Отель! - произнёс я единственное пришедшее мне на ум с похмелья иностранное слово.
Она опустила на пол ведро, приставила к стене швабру, поманила нас пальцем, и повела к лестнице... С яруса третьего этажа я посмотрел вниз. Несмотря на то, что в зале было полно народу, ни швабру, ни ведро никто не умыкнул... «Ничего, ещё не вечер», - позлорадствовал я.
Нас поместили в трёхместном номере, и мы продолжили обмывать выгодную сделку: будет, что рассказать нашим!
Через три дня вышли из отеля в незнакомый город... Начали вычислять, какой же всё-таки сегодня день недели. Я почему-то считал, что суббота, шеф - что среда, а его зам настаивал на понедельнике. Поспорили на бутылку «Шато Марго»... Спросили у нескольких прохожих, но русского языка никто из французов не знал, видимо, относятся предвзято ещё с 1812 года... Услышав русскую речь, подошли к двум сомнительного вида старикам.
- Какой сегодня день? - спросил шеф.
- Гони доллар, скажу!
Шеф протянул ему десятку.
- Двадцать восемь тысяч восемьсот тридцать шестой день со дня государственного переворота, называемого Великой Октябрьской Социалистической Революцией, - не по старчески бойко отчеканил один из них.
- К чёрту революцию, какой сегодня день недели?
- Такой статистики мы не ведём, - хором ответили наследники эмигрантского движения, и быстренько скрылись в ближайшем кафе.
- Что ты их терзаешь? Сделку мы провернули в четверг, пили в пятницу, значит сегодня суббота, - сказал я.
- Мы уже три дня, как в Париже, а сделку заключили в среду, так что сегодня пятница, - возразил зам.
- Нет, мы ещё не видели Эйфелеву башню, значит сегодня среда, - сказал шеф.
- Спорим на тысячу баксов, кто окажется прав, тому отстегнём по $пятьсот, - сказал зам.
- Мы уже поспорили на бутылку, переспоривать не будем, - сказал шеф.
-
С Монмартра мы уже свернули на Рю Пигаль. К нам подошла девица, не оставляющая никаких сомнений относительно своей профессии, выставила вперёд ногу, кокетливо приподняла юбку. Шеф дал ей десять баксов, показал, чтобы подняла юбку повыше. Она подняла ещё чуть-чуть. Шеф задрал юбку до пояса, и на её ослепительно белых трусиках прочитал ярко-красную надпись: Жак.
- Их бин Пётр, - сказал шеф.
- О, Пьер, - обрадовалась парижанка, и извлекла из своей сумочки трусики с надписью Пьер. Шеф дал ей ещё десятку, сунул трусики в карман, и пошёл прочь.
- Весьма оригинальная «неделька», - сказал он.
- Просто, тебе не повезло, - сказал я.
- Почему же? - сказал он и, достав из кармана драгоценный сувенир, повертел им перед моим носом. Проститутка некоторое время в недоумении шла за нами, но, видя, что мы ею больше не интересуемся, отстала...
На этот раз счастья решил попытать зам. Он подошёл к девице, дал ей десять баксов, и поднял юбку. К всеобщему удивлению, на её трусиках стояла надпись Виолетта. Девица резко опустила юбку, сделала шаг назад, и указала рукой на ту улицу, откуда мы только что пришли: Рю Пигаль!
- Ну, дела, - почёсывая лысеющий затылок, сказал зам. Мы вернулись на Рю Пигаль и я, не мудрствуя лукаво, поднял юбку у первой встреченной нами немолодой женщины. На этот раз удивление было неописуемым! Вместо уже привычного нам Жак, Пьер, или, даже, Виолетта, на потрепанных, с оборванными краями внизу, и с мелкими, протёртыми дырочками между ног, некогда красных, но давно выцветших, розовых, с серыми пятнами, трусах, мы увидели сногсшибательную надпись: «Олимпиада - 80», и пять еле заметных, вылинявших от времени, колец. Чувствуя, что нарвался на своё, родное, русское, я дал совет:
- Ты хотя бы зачеркнула 80, и сверху написала 1996, как раньше делали на партийных плакатах: 23 съезд, 24, 25, а то позоришь на всю Францию русских баб!
- Это как посмотреть, - перебил меня шеф. Он подошёл, попробовал ткань на ощупь, проверил на разрыв, оттянул от бёдер и, присев на корточки перед полуобнажённой дамой, посмотрел ткань на свет:
- Белорусский лён. Переработан на Ивановской ткацкой фабрике. Сносу нет. Уточная нить слабовата, немного износилась, а основа сохранилась на все сто процентов!
Шеф был знаток своего дела и контракт, который мы так добросовестно обмывали, был заключён им на поставку крупной партии именно такого льна. - Эти трусы показать перед заключением контракта, цена была бы процентов на двадцать пять выше! А она не позорит Россию, она товар наш рекламирует. Шеф всегда смотрел на вещи под необычным углом. - Этим трусам шестнадцать лет, и их ещё носят!
- Ребята, вы русские, свои, - обрадовалась дама, и бросилась мне на шею.
- Мы русские, но никак не свои. Мы - новые русские! И, вообще говоря, ни трусами, ни их обладательницами не интересуемся. Нас интересует, какой сегодня день недели. Вот мы и пытаемся получить эту информацию, рассматривая «недельки». Уже был Жак, Пьер, Виолетта и вот, Олимпиада. Пока лидируешь ты.
- Зачем вам в Париже день недели?
- А мы поспорили на бутылку «Шато Марго».
- Ну, так сегодня воскресение. Я здесь по воскресеньям работаю.
- Если сегодня воскресение, - сказал шеф, разглядывая календарик, - значит, число - пятнадцатое?
- А вот число как раз двадцать второе! - радостно сообщила «Олимпиада-80», счастливая оттого, что помогла соотечественникам.
- Подожди, подожди! Двадцатого у нас состоится совет директоров, на котором меня должны переизбрать председателем, - растерянно произнёс шеф.
- Двадцатое уже прошло, сегодня двадцать второе, так что с председательским креслом ты тю-тю, пролетел, - продолжала дразнить его Олимпиада.
Шеф посмотрел на неё долгим, злым взглядом, размахнулся, и влепил пощёчину. Она демонстративно упала, громко закричала. Неожиданно, из подъезда соседнего дома, выскочили четыре здоровенных сутенёра, в одно мгновение уложили нас на асфальт, лицом вниз, заломили руки за спины и, прежде чем подоспела полиция, очистили наши карманы. Когда начали составлять протокол, оказалось, что сутенёров было не четверо, а трое, никто от них не отходил, в этом даже поклялась Олимпиада, убеждавшая полисменов, что мы хотели её ограбить. По крайней мере, о том, что мы не собирались её насиловать, мы сказали сами, а поскольку в карманах у нас было пусто, версия о грабеже выглядела весьма правдоподобно.
Нас привели в полицию, внимательно выслушали историю появления в Париже, посмеялись, и отпустили. Но без денег и документов идти было некуда. Прямо из полиции шеф стал звонить в Москву, но все его друзья приобрели мобильные телефоны, номеров их шеф не знал. Позвонил в справочную АТС, там ответили, что подобными сведениями они не располагают, справку о номерах мобильных телефонов могут дать только в Управлении мобильной связи. Шеф хотел узнать номер телефона справочного бюро Управления мобильной связи, но вспомнил, что год назад сам был инициатором засекречивания всех номеров сотовых телефонов, чтобы «не звонила всякая шваль».
Кончилось тем, что я позвонил своей подружке, телефон которой был, разумеется, не мобильный, и она, уже через нового председателя совета директоров нашей фирмы, выбранного двадцатого числа, вытянула нас из Парижа. Приехавший за нами в Париж новый зам, денег с собой взял мало, так что того, что он нам ссудил на карманные расходы, едва хватило на три «недельки», каждому по одному комплекту.
1996 год
Фото взято из Интернет.