В этой игре, я пока еще на твоей стороне. И если шахматы не твоя стезя, то аристократично сыграй в крикет. Любишь меня? А я тебя да. Курт Кобейн умер не в нашу честь. Так что будь добр, закрась глаза плакату над кроватью черным. Меня смущает то, что он смотрит на нас, когда мы занимаемся сексом. В двенадцати квадратных одной из наших маленьких комнат на третьем этаже старого дома. Центральные улицы сухого зимнего города. Снег, похожий на хлопья пыли. Чувствуешь рождество в своем сердце? Ты же не католик. А ну перестань богохульствовать. Если не я твой бог, то запрещаю.
Не вспоминай бога год, работай на уолл-стрит, продавай бумагу за бумагу, и только на рождество люби бога, потому что это день, когда ты даришь подарки, а он за твое примерное поведение исполняет заветные желания.
Санта-клаус с мордой оленя Рудольфа и 38-ю калибрами. Доверяй этому дедушке, он пролезет в твоё центральное отопление и будет стучать по батареям. Целую ночь.
А в городе N рождество чувствуется в каждом хипстере, каждой бродячей собаке, каждом голубе, срущем на дорогую машину нашего с тобой соседа. И если ты думаешь, что будет лучше, что я буду любить тебя чуть больше, то ты не ошибаешься. А на столе мерцает матовым экраном ноутбук. И мне в нем мальчик с каштановыми глазами, карими волосами шлет признания в любви.
У тебя есть кулак, у тебя есть глупость. Разбей экран ноутбука вместо носа мальчика.
А каждое утро, когда наш с тобой сосед в костюме тройке, в черном пальто, с дипломатом в руке садится в свою машину, какой-нибудь один, нанятый ангелами, голубь прицельно разукрашивает его стекло. Белым мазком прямо по носу соседа, через прозрачную преграду. Смотри-смотри, вот опять.
А на часах восемь утра. И мы только что проснулись. Это очередное утро на двоих, пока ты чистишь зубы, не считая сколько раз вверх-вниз, не задумываясь о вреде-пользе. Высовываешь язык. Смотришь на себя в зеркало. Под глазами круги. Чистишь и язык. Выдавливаешь прыщ на скуле. Умываешь лицо ромашковым мылом.
Я варю кофе в старой турке.
- В этот раз лучше, чем обычно, - доливаешь молоко. По крошечному телевизору паук поедает сверчка.
- Смотри-смотри, - говоришь. - Какой, сука...!
Ты восхищаешься пауком, я восхищаюсь своим маникюром. В этот раз хочется чего-то ярко-красного и вызывающего. И хочется, чтобы ты в конце концов перестал глазеть на пауков, а посмотрел на меня.
Морщишься и лезешь в холодильник. Приходится отобрать у тебя нож, чтобы не порезался, не зарезал меня, не испортил стол. Бутерброд с сыром. Бутерброд с колбасой. Бутерброд с сыром. Бутерброд с колбасой.
Смотри, я такая хозяйственная. Я кормлю своего мужчину.
- Смотри-смотри, - говоришь. - Как он ее жрет, сука.
У тебя с утра голос такой хриплый и прогорклый. Ищешь пачку сигарет на столе, все глаза в телеэкране, ну как маленький, прямо. Подталкиваю тебе её указательным.
Давай, не будем притворятся, что я люблю тебя больше, чем ты любишь меня, и, давай, не будем высказывать друг другу миллион ненужных подозрений. На часах восемь тринадцать. В твоем-моем распоряжении еще час. И ты смотришь голодным взглядом на мою, скрытую широкой старой футболкой, грудь.
- Я в душ.
- Я в душ.
Эхом.
Когда капли воды стекают по твоему телу, мне особенно приятно намыливать его, проводить по скользким плечам пальцами, давай останемся в этом тепле-холоде-слиянии навсегда?
Но громкая музыка возвещает, что твои друзья тоже начали просыпаться. Это звонит телефон.
Я прислоняюсь к стенке душа и думаю о том, что наших 24-х квадратных жилой площади на четырех обитателей (меня, тебя, кота и паука) - маловато. Хотя вот уже месяц, как кот не спит с нами в одной кровати. Ребенок вырос. Скоро приведет домой кошечку и скажет "хозяйка, женюсь". Выгоню нафиг.
Ты разговариваешь по телефону.
И я из душа слышу твои лаконичные:
"Да ну нах, мэн".
"Ага. Подвозите к четырем".
"Йоу, это же охуенно, брат".
"Нене, никаких баб".
Я сплевываю молча себе под ноги. И мою голову шампунем для окрашенных волос. Когда я выхожу из душа, то пахну слишком возбуждающе, чтобы ты мог сдержаться, чтобы ты не помешал мне укладывать феном прическу.
На этом раскладном диване с черным в красно-желто-синие цветочки постельном бельем ты можешь сказать, что ты счастливее, чем кто-либо еще? Нет, правда!? Смотри, я улыбаюсь тебе в самые губы. И этот запах зубной пасты вперемешку с кофе, он - крышесносительный. Черт возьми, ты такой человек, со всеми твоими "я сегодня дома ночевать не буду" и "прости, детка". Ты такой! И хочется закусить зубами подушку от переполняющей нежности, густой, как сметанный крем, переливающейся по позвоночнику вверх вниз. Когда в глазах темнеет тобой, заметь, я тебе доверяю, как никому.
А ты, дурак, злишься, что я прошу разрешить мне взять с собой в кровать плюшевого мишку. Я же у тебя совсем еще ребенок. Глаза серые и большие, удивленные, когда ты вдруг резко подходишь, обнимаешь крепко и целуешь в макушку.
Я не так уж безопасна. У меня в голове коварный план. И я твердо знаю, что я буду делать сегодня вечером, Пинки. Я буду печь шоколадный торт, чтобы смотреть "Секс в большом городе" и есть сладкое, потому что ты опять придешь поздно, и может не очень трезвый, а я устала ходить с тобой по всем этим вечеринкам. Нам с котом, сериалом и тортом в высшей степени комфортно. А если ты придешь совсем пьяным... То у меня есть торт, у меня есть моя глупость. Умываться тебе, да одежду стирать потом.
Чем громче играет музыка, тем громче мне хочется стонать. Через. Пять. Минут. Тебе. На. Работу.
Мне в универ.
Давай же.
Американский панк. И гитары все быстрее. Ахх.
Пока я буду писать конспект лекции по истории языка, будь спок, оргазм будет еще длиться. Вспоминая каждую секунду, в моей памяти бесконечное наслаждение не прекратится всю первую пару. Вот, как я люблю тебя. Дай, я покажу тебе. Я сделаю это языком.
Язык до Киева доведет. А глубина глотки до панели? Или до шапгоглотания.
Наша с тобой квартира - третий рим, второй гарлем, единственный и неповторимый наш с тобой дом.
В городе P, на улице G, в доме на перекрестке, на третьем этаже, прямо по коридору в темноте стою я. Включи свет и увидишь, что я плакала. Так я скучаю. Дай, я покажу тебе. Я сделаю это зубами.
Не думай, что я сознательно проигрываю. Это не в моем репертуаре и не в моих интересах. Будет глупостью считать, правда, что ты подчиняешься мне. Нет, это я подчиняюсь тебе. Тебя радует, сознайся, когда ты можешь обнять меня за талию и подвести к компании твоих друзей.
- Вот. Это - моя девушка.
Теперь можно домой? Там мой ноутбук, мои книги, мои коварные планы по очарованию человечества и порабощению тебя.
Про нас не снимут фильм, разве что клип. Да. На какую-нибудь андеграундную хип-хоп композицию. Ты будешь сутенером, а я твоей женой. Нравится такая версия?
А я целый час рассуждала о том, почему переводчик "Костров Амбиций" Тома Вулфа слово "долбоеб" написал как "долбаеб". Там же соединительная гласная "о", да? А не от "долбать".
Пусть лучше Санта-Клаус долбит по батареям. Прислушайся, мне кажется, что в нашей комнате дышит кто-то третий!
- Спи уже, это кот!
- А что, кошки тоже дышат?
Мир слишком сложный для одной такой меня. Прикрываю глаза. Каждый день - другой день. Но так часто просыпаясь рядом с тобой, с закинутой на тебя рукой или ногой, я осознаю, что каждый день - это мы, я и ты. Каждый день - это все те же мы и очередное завтра. В этой игре я - твой верный союзник.
Засыпая вечером, когда сердце уже бьется ровно, я, утыкаясь носом в твою шею, сквозь дрему, чувствую успокаивающий и родной запах ромашкового мыла.