В интерпретации «Пильграма» В.Набокова остановлюсь на последней строке, завершающей рассказ: «И в некотором смысле совершенно не важно, что утром, войдя в лавку, Элеонора увидела чемодан, а затем мужа, сидящего на полу среди рассыпанных монет, спиной к прилавку с посиневшим, кривым лицом, давно мертвого».
Время рассказа настолько условно, что невозможно определить время смерти Пильграма. Всё его искусственное бытие, противоречащее образу мыслей, намерениям и стремлением скорее противоположно жизни(иначе выражаясь, подобно смерти). Таким образом, представленный в рассказе факт смерти Пильграма соответствует только физическому исчезновению.
С другой стороны, Пильграм – это невоплощённая функция. Автору ценен этот образ, как образ нереализованности, незаконченности. Античность не знала неудовлетворенного, неполного героя. Каждый герой «Илиады» или «Одиссеи» - воплощенная функция или свойство, доведенное до своего предела. Нет полу-героя Геракла, как нет и полу-мстителя Ахиллеса. Сколько бы ни прошёл на своём пути Одиссей, его возвращение на Итаку, которым завершаются странствия - главное для адресата.
Пильграм – это странник, носящий имя созвучное с «пилигрим». Это результат сложной эволюции литературной традиции. Обнищавший идальго Сервантеса своим появлением разрушил традицию рыцарских романов (несмотря на точку зрения В.Набокова, считавшего что Сервантес создал правильный рыцарский роман, точно воссоздавший картину рыцарского быта), вместо воплощения рыцаря во плоти, осталась только соответствующая ментальность – рыцарский дух.
Этим духом одержим лавочник Пильграм. Одержимость передалась ему по наследству от отца – гораздо более романтического персонажа (моряк, шатун, пройдоха). За счёт расколотости сознания героя – одна часть которого растворилась в мелкой торговле, бытовом брюзжании, постоянной боязни за свою жизнь, а другая пребывает в энтомологических дебрях сознания - в тексте Набокова колеблются две модальности. По сути, возможное и невозможное, реальное и умозрительное, «между его берлинским прозябанием и призраком пронзительного счастья». То, что Пильграму представляется несбыточным, прочим персонажам явлено как заурядное.
Их сознание – как это показано в тексте - не противоречит бытию. Все они уживаются в парадигме своего земного мелочного существования, в то время как Пильграм, нося физическое бремя непривлекательного мелкого торговца, гениально устремлен прочь, обнаруживая противоречие между мечтою и осуществимостью.
За Пильграмом наблюдают обыватели. Большинство взглядов, устремленных на него, Пильграм не замечает, только автор заботливо фиксирует обращенные на героя взгляды. Пильграм существует одновременно в двух мирах – окружающий его мир он склонен оценивать через призму энтомологического восприятия, где всё окружающее значимо ровно настолько, насколько содержит в себе ценные образцы чешуекрылых. Все действия в мире подчинены только этому, а значит, Пильграм - не корыстолюбец и не эгоист. Это душа, заключенная в физическом теле, обречённом на существование в неподходящем мире вещей. Одни только бабочки, своими крыльями напоминающие о вечности и о небе привлекают Пильграма. Немощность физического состояния героя подчёркивает его отрешенность. Давно мёртв Пильграм для всего окружающего мира, с детства живущая в нём мечта(обусловленная рыцарской предназначенностью чуть ли не на генетическом уровне), отменяет его способность существования. Заметим, что у Пильграма нет детей, т.е. он вступает в противоречие с естеством, продолжением рода – в силу замкнутости самого себя. Пильграм закончен в невоплощенности своей идеи. Возможность воскресения означала бы смерть Пильграма как невоплощенности (что отчасти может объяснять концовку рассказа).
Земная судьба Пильграма интересует всеведущего автора ровно столько же, сколько трамвайный путь до лавочки, в которой начнётся и закончится жизнь Пильграма. Лавочка Пильграма напоминает - тюфяк г-на Прохарчина(персонажа Ф.М.Достоевского) – обезумевшего коллекционера, никогда не тратившего накопленных денег, всю свою жизнь подчинившего этой идее. Лавочка Пильграма хранит опыт и воспоминания нескольких поколений путешественников.
Переводя на язык литературных аллегорий: лавочка Пильграма – как бы библиотека, в которой мёртвый Пильграм приравнивается к образцу из коллекции. Здесь в известной степени, мы наблюдаем авторскую проекцию, в результате которой Пильграм вписывается в литературный контекст эпохи, как персонаж, неспособный слиться с новыми исчерпанными образами, и доведенный до последней степени своей нереализованности.
В связи с «Пильграмом», невозможно не вспомнить Terra Incognita. Путешествие которого не было, или, которое было очень давно, фиксируется в записной книжке, посредством которой момент прошлого опыта фиксируется как подлинный и настоящий, в отличие от мертвенной стерильности существующего гостиничного номера.
Аналогия, которую я здесь усматриваю кроется в валентности – возможности и нереализованности, в застывшей неудовлетворенности, которая завершает собой литературу, полностью описывая персонажа, делая его подобно атому, лишённым электронной оболочки.