22. Семья Хирона

   

     Яснее всего сказанное видно на примере семьи самого Хирона, которая была смешанной и состояла отчасти из антропоморфных существ.

К сожалению, об этой стороне жизни  величайшего из кентавров известно очень мало. То ли те люди, с которыми он общался, не слишком интересовались его личным делами (вопреки свойственному им любопытству, двуногие по-настоящему увлечены только собой и себе подобными), то ли он не горел желанием с кем-либо откровенничать. А может быть, боги, гораздые на самые невероятные выдумки, особенно пикантного свойства, в данном случае предпочли глухо молчать именно потому, что знали достаточно много – ведь иначе среди живущих могли бы выявиться прямые потомки Хирона, которые сейчас просто не ведают о своём благородном происхождении.
Похоже, Хирон долгое время не был женат, и мы не знаем, кем были подруги его молодости, сколько их было, и были ли они вообще. Видимо, он сам никому про это не рассказывал.


Был ли он всецело поглощён постижением тайн мироздания?
Вожделение порою носит и чисто интеллектуальный характер, о чём превосходно знали великие поэты. «Знать всё – есть ли большее счастье?», – восклицал Марк Туллий Цицерон, цитируя Менандра. Я уж не говорю о  знаменитом пушкинском «…из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь – мелодия»…
Всё это – вполне в хироновском духе.
Копошение в траве сладострастно хихикающих сатиров, вопли соперничающих между собой звериных самцов, яростное осеменение быком своего стада, легкодумное спаривание майских стрекоз прямо в воздухе, – всё это могло вызывать в нём лишь снисходительную усмешку, особенно при мысли о том леденящем восторге, который охватывал его при созерцании звёздного неба: ведь он, в отличии от нас, слышал вселенскую гармонию…

 (Кентавр у Стокгольмской обсерватории)

С другой стороны, с его-то чувством красоты и благоговения перед чудесами мироздания, он никогда не был похож на христианского или буддийского аскета. Скорее всего, и он в юности страстно влюблялся, и не исключено, что порой безнадежно, ибо его по праву рождения и по утончённости ума влекло к богиням, взиравшим на двусущностного свысока и насмешливо отвергавших чувства «полуживотного»…

 

Я бы вполне спокойно отнеслась к тому, что Хирон пытался сходиться и с кентавридами, и с сатирессами, но не спешил связывать себя с кем-то из них узами брака по той простой причине, что его временные подруги были смертными, а он – нет.

К тому же Хирон должен был исключительно серьёзно относиться к браку – наверное, куда серьёзнее, чем кто-либо из олимпийцев и тем более кто-либо из обычных детей Земли. Продолжение рода не могло быть для него главной заботой существования. Он-то знал, что никто из его потомков не станет равным ему и, будучи вещим, предвидел, что сам его род неминуемо канет в никуда спустя несколько поколений – рассеется, ассимилируется, смешает бессмертный ихор с человеческой кровью, забудет самое имя великого предка…
Печалило ли его это знание? А кого бы оно не опечалило?.. Но он был мудр и сумел свыкнуться с Неизбежным. 


(Паскуаль Салаверри. Хирон)


Похоже, что лишь в весьма зрелом возрасте ему посчастливилось встретить ту, что не колеблясь разделила с ним счастье и горе всей его жизни.
Это была нимфа Харикло (в греческом языке ударение помещается на последней долгой гласной, омеге, произносившейся чуть растянуто). Её имя означает «Прелестноцветущая» и, должно быть, оно соответствовало её пленительной, хотя и неброской, красоте.

Облик её остался неуловимым: почти никаких  древних изображений супруги Хирона не сохранилось, а художники более поздних времён почему-то вообще не интересовались тем, как она могла выглядеть.
Единственный известный мне рисунок с профилем Харикло на греческой вазе (так называемой «вазе Франсуа» из Лувра), к сожалению, дошёл до нас в неполном виде – лица нимфы совсем не видно, только стройная фигура, ничем не отличимая от фигур шествующих рядом с нею богинь. Если бы не имя «Харикло», начертанное сбоку, никто бы и не догадался, что перед нами – супруга Хирона.
Вся эта процессия направляется на свадьбу Фетиды и Пелея; сам Хирон несёт в подарок новобрачным «дары леса» – свежую дичь, привязанную к традиционному кентаврическому дереву.

 /см. заглавную иллюстрацию/

Мне кажется немного странным также и то, что в древнегреческих мифах, касающихся воспитания Ахилла или взаимоотношений Геракла с Хироном, о Харикло, как правило, вообще не говорится. Впрочем, в этих мифах немало и других «фигур умолчания», возникших или умышленно, или случайно. Картину, как всегда, приходится восстанавливать по крупицам, в данном случае – скорее по обрывкам позднеантичных текстов, чем по изображениям.

Что бы там ни говорили, Харикло была именно водяной нимфой, поскольку она вела свой род от морских и речных богов.  С отцовской стороны её дедом был сам Посейдон, а отцом – Кехрей, царь Саламина, способный принимать облик морского дракона.

 
С материнской же стороны Харикло происходила от речных богов, Асопа и Пенея, которые, соответственно, приходились ей дедом и прадедом; матерью же была ей нимфа Саламида, дочь Асопа.
Я полагаю, что, имея такую наследственность, Харикло не могла являться ничем иным, кроме наяды. Но, поскольку в её родословии присутствовали и земные нимфы, она, скорее всего, не была привязана к определённому водоёму, и могла свободно перемещаться из края в край, лишь бы рядом была вода – неважно, в виде ручья, реки или моря. В отличие же от игривых, но душевно холодных нереид и океанид, ей не нравилось заманивать смертных в глубины или внушать им бесплодную тягу к хладнокровному, хоть и прекрасному, телу, – нет, она предпочитала поить чистой влагой всех жаждущих и утомлённых летней жарой или долгим странствием по каменистым тропам Эллады. Само имя Харикло указывает не только на её собственный прелестный облик, но и вызывает воспоминания о буйной зелени, расцветающей возле горных источников, по берегам озёр и ручьёв, где даже яростный зной засушливых месяцев не в состоянии побороть упругю силу ивняка, колючее сопротивление махровой крапивы, неприступную нежность благоуханного шиповника…


Харикло обычно скрывалась в этих зарослях, составлявших её маленькое неприступное царство, и с улыбкой разглядывала недоумевающих смертных, пытавшихся понять, кто же так пленительно пел над журчащей водой – нимфа ли, человек или ласточка.
Однажды ей пришлось вызволять запутавшуюся в кустах ежевики глупенькую молодую овечку, и волей-неволей Харикло предстала перед красавцем-пастухом Эвером, напоила его водой – и сама не устояла перед его юношеской статью и свежестью, ибо пришла ей пора и охота влюбиться…
Выйти замуж за пастуха царская дочь и потомица богов, конечно же, не могла, но родила от него сына, Тиресия, который обладал удивительным способностями: он мог превращаться то в мужчину, то в женщину, а ослепнув, обрёл ещё и дар ясновидения. Говорят, будто слепоту на него наслал либо Зевс, которому не понравился один из ответов Тиресия (я не буду говорить уж, какой), – либо Афина, разгневавшись на то, что Тиресий, якобы, осмелился увидеть её обнажённой во время купания. И, как Харикло ни молила богов, вернуть её сыну зрение они не могли или же не захотели (боги редко идут на попятную!). Но, понимая, что кара не соразмерна проступку, боги даровали Тиресию способность провидеть как будущее, так и прошлое – и отмерили ему земную жизнь в целых семь поколений. Я уж не знаю, какой мерой они считали эти поколения. Если полной человеческой жизнью, составлявшей, по тогдашним понятиям, лет шестьдесят, то он жил добрых полтысячи лет. А если под поколением понимался промежуток лет в тридцать, достаточный для созревания человека и произведения себе подобных на свет, то Тиресий жил всего лишь лет двести.
Впрочем, для истории Харикло и Хирона это неважно.


Эвер давно умер, а Тиресий ослеп и покинул материнский дом, чтобы стать странствующим прорицателем и советником царей, – когда печальную и одинокую Харикло, сидевшую на скале у источника, увидел забредший туда Хирон и, ни слова ни говоря, вынул из чехла свою лиру и начал тихо играть чудесную песнь утешения. Петь он не смел, боясь, что его могучий голос покажется нимфе слишком густым и громким, но музыка сама говорила без слов под искусными и чуткими перстами.
Поначалу эта музыка напоминала мерно падающие хрустальные капли и сливалась со звоном струй. Затем из безмолвной печали возникла краткая, как робкий и нежный зов, мелодия. Понемногу она разрослась в извилистую, словно речка, песню, оплетённую ветвистыми, как лоза, пассажами… 

 
http://www.alessandrochiarolla.com/centaurus.html
(Алессандро Киаролла. Кентавр)


И Харикло улыбнулась, и… начала подпевать, украшая мелодию так, как ей это нравилось.
Хирон понял, что нашёл свою единственную избранницу.
«Пойдёшь со мной?», – спросил он.
«Пойду», – сказала она, не спросив, куда и зачем.


Они не стали устраивать пышного брачного празднества, чтобы не возбуждать ни в ком чрезмерного любопытства и зависти, но с тех пор хранили верность друг другу.


Принадлежность к стихии воды, как и к стихии воздуха, дарует способность к трансформации, которой обычно лишены дети земли. Харикло до брака с Хироном предпочитала человекоподобный облик, но, полюбив двусущностного, вдруг поняла, что может, приложив некоторые душевные и физические усилия, стать кентавридой.
Хирон вовсе на этом не настаивал, однако и не возражал: ведь это многое в их отношениях упрощало.
Она боялась, что, приняв новый облик, уже никогда не сможет вернуться к прежнему, однако это оказалось не так (мы видим, что дар менять облик унаследовал и её старший сын Тиресий). Но метаморфозы отнимали у неё много сил, и со временем она поняла, что, будучи нимфой, по-прежнему принадлежит к миру бессмертных, а будучи кентавридой, становится смертной. Ведь более массивное тело требовало иной плоти, нежели лёгкая нимфическая субстанция, и, насыщаясь земными соками, оно тяжелело и становилось подвластным постепенному, хоть и медленному, ослаблению внутренних связей.


С Хироном было иначе, ибо с самого начала он был сотворён из божественного естества – но ведь он и не обладал способностями к превращениям (или предпочитал таковым не пользоваться).
Поэтому после рождения сына и трёх дочерей Хирон сам попросил Харикло, чтобы она приняла исконное обличие нимфы и больше не делалась кентавридой: он боялся, что это в конце концов погубит её. Мысль о том, что он – бессмертен, а она, быть может, уже нет, внушала ему настоящий страх.


Вероятно, по этой причине детей у них было меньше, чем могло бы родиться за долгие годы (и даже столетия) счастливого брака.
О сыне, Каристе, почти ничего неизвестно – кроме того, что в честь него был назван древний эллинский город на острове Эвбея. Можно предположить, что этот сын рано умер, хотя не знаю, почему. Если бы он чем-то прогневал богов, об этом непременно сложили бы нравоучительное сказание, а если бы совершил какой-то подвиг – тем более. Но, судя по тому, что никаких упоминаний о Каристе в источниках нет вообще, он не оставил после себя заметного следа в культурной памяти человечества и в искусстве последующих эпох.
Впрочем, может статься, что у Кариста был очень скрытный характер, и он попросту избегал общаться с людьми, предпочитая жить, как говорится, анахоретом. В таком случае у него вполне могло быть и потомство, о котором мы ничего не ведаем.


Старшая из дочерей Хирона, Эндеида, родилась двуногой и затем стала матерью Пелея, о котором речь ещё пойдёт впереди. Она вышла замуж за царя острова Эгины, полубога Эака, и провела всю жизнь среди людей, перестав общаться с родителями. Характер у неё был гордый и надменный, и это – единственное, что её роднило с большинством кентавров, хотя её отец Хирон таким никогда не был. Правда, возможно, люди иной раз говорили ей что-то обидное насчёт родства с «копытными», и надменность Эндеиды объяснялась её желанием поставить на место тех, кто смел оскорблять её предков.
На мой взгляд, ни Эндеида, ни Пелей ничего похвального не совершили, если не считать зачатия Пелеем Ахилла – но тут сыграли ничуть не меньшую роль и божественная Фетида, родившая героя, и божественный Хирон, его воспитавший (эта история у нас ещё впереди).


Кроме Эндеиды, у Хирона и Харикло родилось ещё по меньшей мере две дочери  – в античных источниках фигурирует разное их число, а вдобавок ещё и путаются имена, так что разобраться с ними непросто, и я буду придерживаться той версии, которая мне кажется более убедительной, пусть даже она не совсем совпадает с версией Овидия или кого-либо другого из великих мужей.


Средняя и самая любимая дочь Хирона, Окироя, обладала выдающимся умом, силе и тонкости которого завидовали даже боги, так что эта зависть и привела её к гибели.
Окироя была двусущностной, то есть могла превращаться то в девушку, то в кентавриду, и вдобавок унаследовала водяную натуру матери: она всё время пребывала возле источников, водопадов и речек. Ведь самое имя её означало «Тихоструйная» (так звалась и одна из её родственниц-океанид). Но кое-что она взяла и у великого отца, – а именно, дар пророчества и блистательный разум, способный проникать в тайны мироздания и разгадывать любые загадки.
Замуж она, подобно некоторым слишком уж умным девушкам, не вышла, однако у неё был в буквальном смысле ветреный возлюбленный – бог Эол, управлявший всеми ветрами на свете. Он то прилетал, то улетал, то кружился вокруг Окирои, то затаивался среди скал, заставляя её искать себя… Вряд ли её это совершенно устраивало, но с  Эолом было, по крайней мере, не скучно. Я с трудом представляю себе, о чём бы могла Окироя говорить с каким-нибудь сатиром или любым из смертных мужчин, занятых тогда лишь войнами, драками, охотой или похищениями чужих дочерей и жён. Ведь в те времена, о которых я говорю, никаких учёных, философов и великих творцов среди людей ещё не было, – по крайней мере, насколько нам об этом известно.
Предание о том, будто бы Хирон разгневался на Окирою за рождение внебрачного сына от Эола, я считаю досужим вымыслом в духе самых незатейливых древних комедий, где отец понятия не имеет о положении своей дочери, пока она не начинает рожать прямо у него на глазах. В отношении же Хирона это глупо вдвойне, ибо он, будучи как прорицателем, так и целителем, совершенно точно знал, беременна его дочь или нет.


Младшей же в семье Хирона была Фетида, названная так в честь морской богини, матери Ахилла и – как по крови, так и по браку –родственницы и Хирона, и Харикло.
Однако под именем Фетида её ныне мало кто помнит; чаще её называют Гиппой («Лошадкой»), поскольку участь её, как и участь Окирои, после ухода Хирона была страшна и печальна: олимпийцы превратили сестёр в кобылиц, – сначала младшую, а потом и старшую.
Почему и за что – в свой час будет сказано.

 
http://www.splitred.com/photos/index.php?showimage=25
(Хирон и Окироя. Каминный экран)