Поездка на пароходе

О поездке в Астрахань

  Отец всё время мечтал показать нам с мамой свои родные места. Показать любимую красавицу Волгу. На какой бы реке мы не оказывались, будь то Амур, Ангара, Нева или Кама он, выходя на берег и оглядевшись по сторонам, задумчиво и мечтательно произносил – «Нет! Это не Волга! Волга гораздо красивее!»  Под влиянием этих высказываний отца, у нас в головах рождались картины одна красочнее другой. Волга выглядела в этих фантазиях чем-то вроде места обетованного, где всё как в сказке. Летом 1956 года, когда мы уже жили на Каме, эти многолетние мечты обрели возможность воплощения. У мамы начался отпуск. Нам представилась возможность совершить поездку на пароходе до Астрахани и обратно. До этого наша семья если и перемещалась по стране на большие расстояния, то только с сугубо деловыми целями или меняя место проживания. На этот раз, впервые, поездка носила исключительно познавательный характер.
  Туристских пароходов в те времена ещё не было, но по Каме и Волге ходили пароходы регулярных пассажирских рейсов. Каждый, кто хотел отдохнуть на пароходе и увидеть новые города, брал билет и плыл, куда хотел, сам выбирая маршрут. На отпускные деньги были куплены два билета до Астрахани и обратно. На это были истрачены практически все финансовые резервы семьи. Плыть предстояло только нам с мамой. Отец уже плотно был занят на съёмках и вынужден был подолгу отсутствовать. Без отца, без его рассказов о Волге, без его опыта и надёжной поддержки, эта поездка представлялась нам не такой заманчивой. Мама впервые должна была так долго плыть на пароходе, да и мой опыт плавания до пионерского лагеря, здесь можно было не принимать во внимание.
  Следуя своему давно заведённому принципу, отец снабдил нас книгой, которая должна была помочь нам, в его отсутствии, получить необходимую информацию по маршруту. Эту, небольшого формата, но толстую книгу, подарила ему сестра Мария Константиновна в прошлом году. На её обложке крупными буквами было выведено любимое ими слово «ВОЛГА». Путеводитель «ВОЛГА» содержал всё необходимое для путешествующего по великой русской реке и её притокам. Он стал нашей настольной книгой на всё время поездки и очень помог в изучении Поволжья.
  В поездке на пароходах того времени вопросы питания и экскурсий каждый решал индивидуально. На кротких поездках пассажиры запасались продуктами на всё время плавания. Нам же предстояло пробыть в плавании почти две недели. Готовить пищу в каюте, как в номере гостиницы, было невозможно. На борту имелся ресторан. Одно это слово приводило маму в ужас. Она хорошо помнила, что такое рестораны в поездах. Это невкусно и очень дорого. От отпускных средств у нас оставалось всего 16 рублей на двоих. Это, опять же, к вопросу о беззаботной и роскошной жизни работников искусства в СССР. Чтобы уважаемый читатель понял ситуацию, могу пояснить, что батон белого хлеба стоил тогда 22 копейки, а на школьный завтрак в буфете мне выдавался 1рубль (столько же стоил билет в кино). Получалось, что без корабельного ресторана нам не прожить, так что для питания в поездке деньги пришлось занимать. Мамина знакомая пообещала приготовить необходимую сумму и привезти её на речной вокзал к отплытию парохода.

Отплытие

  Утром в день отправки мы встретились с ней на вокзале. В суматохе и нервной обстановке прощания ни мама, ни её знакомая, не вспомнили о своей договорённости.  Лишь когда пароход «РАДИЩЕВ», дав прощальный гудок, отчалил мама, увидев в руках подруги на причале сумочку, вспомнила о деньгах и поняла, в какое сложное положение мы попали. Ситуация осложнилась ещё и тем, что наша (по билетам) каюта оказалась уже занята. По ошибке были проданы два комплекта билетов, а наши конкуренты оказались расторопнее. Тут мама совсем расстроилась. Её заплаканное лицо привлекло внимание третьего помощника капитана, который проходил мимо. Он мимоходом заметил, что не стоит так печалиться при расставании. Мол, не навсегда же прощаетесь, жизнь длинная и может быть, ещё встретитесь.  «Вам хорошо шутить, а нам жить негде. Наша каюта занята» - успела сказать мама. Мужчина сразу развернулся и на глазах преобразился в ответственное должностное лицо – Помощника Капитана. Он энергично взялся за наше устройство и, спустя какое-то время, мы уже сидели в одноместной каюте первого класса, нашем будущем месте обитания. Перспективу пересесть на следующий рейс мама отвергла сразу. Время отпуска уже шло и, к тому же, у нас не было средств, чтобы ожидать где-то другой пароход. Об этой первой и главной причине своего уныния, она скромно умолчала. Хотя, компенсация разницы в цене кают, могла бы дать нам надежду на сытое существование. Стюардесса принесла раскладушку и постель для меня, всё устроилось неплохо. Дома, я тоже спал на раскладушке, мне это было привычно. Правда, в одноместной каюте было тесновато, но всё равно не так, как мы жили в купе вагона, здесь даже был умывальник. Когда волнения улеглись, почему-то захотелось есть. Так всегда бывает, когда куда-то едешь. По этой причине на столиках купе вагонов, через полчаса после отправки, появляется еда. Обычно перед дорогой мама пекла плюшки, чтобы было с чем попить чаю. Плюшек оказалось двадцать. Ещё было три бутерброда, чай и сахар кусочками. Вот собственно и всё что мы взяли в дорогу. Не густо на две недели.
  Для того чтобы лучше думалось, а подумать было о чём, я сходил за кипятком и мы попили чаю. Мама немного успокоилась и мы с ней обсудили сложившуюся ситуацию. Решили так: плывём и будь, что будет! Из ближайшего населённого пункта дадим телеграмму папе и попросим прислать денег в какой-нибудь город по ходу следования (до востребования). А пока переходим на режим строгой экономии и растягиваем использование имеющихся средств и продуктов, насколько это будет возможно.
  Возможно от перенесённых волнений от необычности обстановки и неопределённой перспективы у мамы началась самая настоящая морская болезнь. Пароход был большой, река спокойная, но мама всё время говорила, что её укачивает. Она лежала на диване и, по её внешнему виду, было ясно, что ей плохо. У неё болела и кружилась голова. К этому времени я уже прочитал много разных книг о морских путешествиях и знал, что морская болезнь чаще всего возникает, когда человек её ждёт и боится. Одним из средств против этого недуга является сытное питание. Но именно такого лекарства «в нашей аптечке» не было. Я выводил маму на палубу, рассчитывая на помощь бодрящего речного ветерка. Но, постояв у ограждения и посмотрев на бегущую воду, мама ещё больше «зеленела» и уходила в каюту на диван. Заходившая в нашу каюту для уборки стюардесса жалела её и советовала поесть поплотнее. Она не знала нашей ситуации с питанием и её хорошие сочувственные слова звучали для нас издевательски.
   Пока происходили все эти события, наш пароход шлёпал своими колёсами по воде и бодро бежал вниз по течению Камы. Уже далеко позади остался наш город. Проплыли мимо знакомые мне по пионерскому лагерю берега, где я помогал вытащить застрявшую машину из песчаного плена. Остались за поворотом Краснокамск и Усть-Качка. Наше путешествие началось. Большой пассажирский пароход идёт уверенно и спокойно, обгоняя по пути буксиры с баржами и плотами. Он легко расходится со встречным флотом, так как ему все уступают дорогу. Часто и равномерно шлёпают по воде плицы гребных колёс. След за кормой колёсного парохода очень отличается от следа оставляемого винтовым судном. Нет пенистого буруна и только большие попутные волны идут за нашей кормой. Слегка подрагивает палуба под ногами. Клубится и вьётся за нами дым из невысокой трубы. На трубе нанесена широкая голубая полоса с буквами В.О.Р.П. такие же буквы на треугольном флажке, трепещущем на носу парохода. От этих букв означающих ВОЛЖСКОЕ Объединенное Речное Пароходство исходит ощущение предвкушения будущих чудес.
  Пока мама постепенно приходила в себя, я обошел весь пароход и, как следует, осмотрел его. На это ушло немало времени, но и польза была существенная. Первым делом я зашел в корабельный ресторан нашего первого класса. Он был расположен в кормовом конце коридора нашей верхней палубы. Хорошо. Чисто. Красиво. Есть небольшая буфетная стойка, за которой женщина в белом переднике и наколке торгует всякими мелочами и напитками. Около неё в рамочке листочек с меню. Я полюбопытствовал, что там. Да дороговато! Но не очень, если не есть стерляжью уху. Остальное, как в поезде, даже немного дешевле.  Раза два мы с мамой могли бы пообедать. Но плыть нам ещё далеко и долго. Этот ресторан точно не для нас. Я спросил у буфетчицы, нет ли ещё другого места питания на пароходе? «Конечно, есть» - ответила она. «Во втором классе и даже в трюме в третьем и четвёртом классе». Я взял это на заметку и продолжил свою экскурсию.
  В противоположном носовом конце, застеленного ковровой дорожкой, коридора верхней палубы был большой и красивый салон. Мягкая мебель кресла и диваны. Столики с газетами и журналами шахматы шашки. В салоне был даже большой белый концертный рояль. На полу красивые мягкие ковры. Большие окна с красивыми занавесками. Из салона два выхода направо и налево на прогулочную палубу. Мне всё это понравилось и я решил привести сюда маму, чтобы отвлечь её от грустных мыслей.
  Я обошел корабль вокруг по прогулочной галерее. Немного задержался на носу и подышал упругим встречным речным ветром. Пожалуй, это самое интересное место на пароходе. Навстречу бежит лента реки и разбивается брызгами о нос судна. Работу машины и шлепанье колёс почти не слышно. Полное ощущение полёта над водой. Можно представить себя капитаном на мостике. По берегам реки густые леса. Вдалеке какой-то большой город. Наверное, будет остановка. Надо предупредить маму о возможности послать телеграмму.

САРАПУЛ
 
  Городом, где сделал остановку наш пароход, оказался Сарапул. Стояли два часа и мы с мамой побродили по прибрежному району в поисках почты. Дали папе в Ленинград паническую телеграмму и полюбовались красивыми деревянными домами и домиками, украшенными декоративными резными элементами: ставнями, наличниками, карнизами.
   Когда мы вернулись на пароход, то в нашем коридоре застали знакомую картину. Высокий солидный мужчина возмущённо выговаривал помощнику капитана свои претензии по поводу занятой кем-то каюты. Опять на одну каюту продали два комплекта билетов. Его семья – мама и девочка, стояли рядом. Мама, похоже, плакала. Моя мама, как уже более опытная, посочувствовала ей и они разговорились.  Чтобы не стоять в коридоре, мама предложила зайти в нашу каюту, пока всё уладится. Они мама и женщина занесли вещи к нам и сели на диван. А я предложил девочке, которую звали Наташа (опять Наташа! это какой-то рок!) показать пароход. Наше судно уже отчалило и двигалось дальше. Мы обошли верхнюю палубу, заглянули в салон, постояли на носу. Ветерок был уже прохладный вечерний. Берега  местами начал закрывать туман, а на реке зажглись огни бакенов. Наш пароход был ярко освещён. На палубе играла музыка из репродуктора. По галерее прохаживались пассажиры. Некоторые сидели в деревянных креслах с тряпочными сидениями – шезлонгах.
  Слегка продрогнув, мы спустились на главную палубу и заглянули в нижний салон. В салоне главной палубы всё было, почти так же, как наверху, только менее красиво и не было рояля. В другом конце коридора, как и на нашей палубе, был ресторан или, я бы сказал, столовая. Здесь тоже всё было скромнее, а в буфете работала полная женщина, одетая в вязаную кофту и без белой крахмальной наколки.  Я немного задержался около листочка с меню и про себя отметил, что здесь выбор и цены были другие, попроще и поменьше. Это наводило на мысли, что не всё так плохо в нашем положении.
   Наташа, которая была помладше меня, захотела назад к маме. Мы вернулись обратно. Когда мы вошли в каюту, то вещей наших гостей уже не было, а они мирно беседовали с мамой на диване. Папа Наташи, уже спокойный и уверенный в себе мужчина сказал, что всё в порядке и у них есть своя каюта. Она находится по нашему правому борту, но ближе к салону. Он дал дочери ключ и мы с ней пошли смотреть, что это за каюта. Каюта оказалась гораздо больше нашей. Она состояла из двух комнат. Первая была гостиной, а во второй было три кровати. Там же находился умывальник с большим зеркалом над ним и стенной шкаф для одежды.  В гостиной был стол, но больше нашего и около него два дивана с неширокими сидениями напротив друг друга. Судя по всему, эта каюта относилась к более высокому классу, чем наша. Видимо в этом была большая заслуга Наташиного папы - Геннадия Ивановича Воропаева, кого-то важного инженера из Ижевска, который серьёзно поговорил с пом. капитана и тот пошел ему навстречу. За нас с мамой заступиться было некому. Наш папа был занят на съемках в далёком Ленинграде. Уже совсем стемнело и мы зажгли свет. Стало совсем по-домашнему уютно. Открылась дверь и пришли Наташины родители. Я пожелал им спокойной ночи и вернулся к маме. Очень хотелось есть. Мы попили чаю с бутербродами и легли спать. Под равномерный шум гребных колёс и покачивание палубы спалось очень хорошо. Ночью мы несколько раз приставали. Сквозь сон я слышал шум и стуки швартовки, кроткие команды по радио, но это не мешало заснуть снова.
  Проснулся я рано. Уже рассветало. Стараясь не будить маму, я оделся, умылся и вышел на палубу. Над водной гладью стелился лёгкий туман. Берегов не было видно. Только справа вдалеке над туманом просматривались, идущие в ряд, верхушки высоких деревьев. Пароход шел малым ходом. Колёса крутились почти без обычного шума. Мы приближались, к какой то пристани, потому что на носу работал матрос в бушлате. Он готовил швартовочные концы.

КАМСКОЕ УСТЬЕ

   Как-то неожиданно туман расступился и я увидел большой причальный дебаркадер над крышей которого был длинный неширокий плакат с надписью большими голубыми буквами – «Камское устье». Это означало, что Кама уже позади и мы вышли на Волгу.
   Хотелось побежать и, разбудив маму, порадовать её этим событием.  Но, поразмыслив, я решил её не беспокоить. Пусть поспит. Она вчера переволновалась и ещё не совсем отошла от морской болезни.  Я посмотрел процесс швартовки и ещё раз обошел пароход по верхней палубе. Постоял на правом борту и посмотрел, как восходит солнце.  Туман уже рассеялся и, слева от нас, стало видно берега. Правда, в том направлении, где был восход, почти до горизонта берег не просматривался. Водная гладь была довольно широкая. Чуть левее того места, где взошло солнце, угадывалось устье Камы, а вправо за поворот уходила широкая лента Волги. Да! Эта река гораздо шире Камы. Вода в ней другого оттенка – слегка желтоватая, а не тёмная, как в Каме. На воде то тут,  то там расходились круги. Это играла проснувшаяся рыба. Местами всплески были довольно сильные. Чувствовалось, что плещется крупная рыба. Во мне проснулся рыбак и я впервые пожалел, что не взял из дома снасти. Рыбалка в этих местах, наверное, хорошая. Отец бы точно не забыл. Но его в момент наших сборов и отплытия уже не было дома. И ещё вопрос – что делать с пойманной рыбой? Не есть же её сырой, а готовить негде. Да! Опять мысленно возвращаюсь к еде. Для того чтобы отвлечься от преследующих меня мыслей о завтраке, решил прогуляться.
  Я спустился к выходному трапу и спросил у вахтенного матроса, сколько продлится стоянка. Он ответил, что простоим полчаса и можно сойти на берег, но не далеко. Я воспользовался предложением и вышел на берег Волги. В этом был какой-то символический акт. Я впервые стоял на Волжском берегу, о котором так много слышал от отца. Как жаль, что его не было рядом.
  Городок был расположен на высоком берегу и, судя по пристани и выходящим на Волгу домам, был небольшой. От домов доносились крики петухов. На перевёрнутой лодке, подставив лицо утреннему солнцу,  сидел пожилой мужчина с блестящей медалью на стареньком пиджаке и курил самокрутку. Около него на лодке лежали две самодельные удочки, а у ног стояло небольшое ведёрко.  Поздоровавшись, я не удержался и полюбопытствовал. В ведерке плавали несколько плотвиц и окунь. «Да!» - сказал мужчина – «Не густо сегодня. Раньше было больше».  «Когда раньше?» - спросил я.  «Когда была Волга!» - сплюнув окурок на песок, ответил рыбак. У меня глаза полезли на лоб -  «А это разве не Волга?».   «Да какая это, к чертям собачьим, Волга! Это нынче Куйбышевское море. Раньше я рыбу ловил у того берега. И какая была рыба! А где он теперь тот берег? И не видать!»  Старик, кряхтя, поднялся и, взяв снасть, не прощаясь, прихрамывая пошел наверх по косогору.  Только теперь мне стало ясно, почему у самого берега из воды торчали кусты с листьями, как при наводнении. И почему я не мог определить, куда течение. Его просто не было. Это огромное водохранилище на месте старого русла Волги.
  Раздался первый гудок нашего парохода и я поспешил на борт. 
 Время ещё было, и я прошел по главной палубе. В помещении столовой уже толпился народ. Все обитатели нижней палубы пробуждались рано. Многие из них перемещались на пароходе на небольшие расстояния. Им было важно поесть до того, как они прибудут на свою пристань. Человек, подошедший к концу очереди, ни к кому не обращаясь, сказал как бы себе, но вслух – «Я, пожалуй, пойду в трюм. Там и быстрее и дешевле»
 Меня эта фраза заинтересовала и я, подождав, когда он отойдёт, пошел за ним. Пройдя немного по коридору, он свернул и исчез. Когда я дошел до этого места, то увидел крутой трап ведущий вниз. Я осторожно спустился по ребристым металлическим ступеням и  оказался  в большом трюме. Здесь горели потолочные лампочки в зарешечённых плафонах, а часть света проникала через ряд круглых иллюминаторов в бортах. Всё равно в трюме был полумрак. По потолку бегали солнечные зайчики от волн за бортом. За металлической стеной, отгораживающей трюм от остального корабля, было слышно работу паровой машины. От стены веяло теплом и запахом горячего машинного масла. Большое помещение было заставлено рядами двухэтажных коек, приделанных к полу. На нижних койках сидели люди, по несколько человек на каждой. На верхних полках лежали и спали по одному человеку, но кое-где, по два.  Проходы были заставлены разными вещами: мешками, тюками, чемоданами и даже клетками с курами. В помещении было душно, стоял густой неповторимый запах, передать который словами, я не в состоянии. Все разговаривали и, от этого, в ушах был неразборчивый гул. Где-то в углу плакал маленький ребёнок, в другой стороне, похрюкивал поросёнок. Чей-то низкий мужской голос громко ругался матом. Мне всё это напомнило обстановку общего железнодорожного вагона в далёкие времена моего раннего детства, когда была война. 
  Неподалеку от трапа был прилавок буфета, за которым ворочалась неправдоподобно толстая тётка, с лицом базарной торговки. Она громко переругивалась с пассажирами, стоящими у прилавка и раздавала еду из больших кастрюль, стоящих около неё. Её лицо было мокрым от пота, а руки, с закатными до локтя рукавами, были красными. Ей было очень жарко, за её спиной была горячая стенка машинного отделения. Каждый пассажир подходил к ней со своей посудой и, расплатившись, получал в неё что хотел. От больших кастрюль исходил соблазнительный для меня запах пищи. На стенке в деревянной рамочке за стеклом был вставлен тетрадный листочек с меню. В нём было всего несколько строчек. Ознакомившись с его содержанием, я понял, что мы с мамой спасены. Цены здесь были совсем небольшие, а содержание почти, как наверху, только меньше выбор.
  Я быстро вернулся в нашу каюту и доложил проснувшейся маме обстановку. По её лицу я понял, что она была рада, но для порядка мама сначала отчитала меня за долгое отсутствие. Потом она достала кошелёк и вручила мне два рубля со словами – «Выбери, что захочешь, но не увлекайся. У нас впереди ещё, как минимум, пять дней пути». Тут она достала с полочки маленькую алюминиевую кастрюльку, которую купила вчера в магазине Сарапула. Я ещё тогда удивился – «Зачем кастрюлька? если нам нечего в неё положить?» Она стоила два рубля с копейками и была совсем не нужна. Но теперь, я вспомнил папины судки в Свердловске и понял, что тот урок не прошел для мамы даром. Она переняла папин опыт.
   Спустившись с кастрюлькой, завернутой в газету, в трюм, я купил три порции гречневой каши (гарнира) и попросил толстую тётку полить это все подливкой от биточков.  Она, кажется, совсем не удивилась моей просьбе. Я заплатил за всё это только пятьдесят копеек. С кастрюлькой полной горячей каши, я стремглав взлетел на верхнюю палубу в нашу каюту. Мы сели за наш столик и, впервые за два дня нашего пути, сытно поели. Единственно чем была недовольна мама это тем, что я не купил хлеба. Она всегда всё ела с хлебом и не могла понять, как можно без него. Меня отсутствие хлеба не особенно угнетало. Тем более, что каша с мясной подливкой была на удивление вкусна. Есть пришлось чайными ложечками, так как других у нас не было. После такого завтрака мы с удовольствием попили чаю с плюшкой и повеселели. Мама даже забыла, что её укачивает. Действительно, как  говорила стюардесса, еда помогает при морской болезни лучше всякого лекарства.
  После такого хорошего завтрака мы с мамой вышли на галерею верхней палубы. Пароход продолжал свой путь вниз по течению Волги. По правому берегу проплывали довольно высокие холмы с крутыми склонами к реке. Обрывистые склоны были какого-то неестественно красноватого цвета. На них был виден город. Проходивший мимо пассажир сказал, что это Тетюши. Мама вспомнила, что наша соседка Мира Фёдоровна рассказывала об этом городе, она там жила когда-то.  Напротив Тетюшей Волга стала похожа на обычную, хоть и большую, реку. Берега сблизились и даже, вроде появилось течение, или мне показалось. Просто пароход пошел побыстрее.
  К нам подошли наши новые знакомые. Они уже тоже позавтракали и вышли подышать свежим речным воздухом. Настроение у них было прекрасным, не то, что вчера. Геннадий Иванович сказал, что скоро будет Ульяновск и наш пароход простоит в нём достаточно долго. Он предложил сходить на экскурсию по памятным местам, связанным с именем Ленина. Мы согласились. Собственно мы и сами собирались сходить на такую экскурсию, но за компанию конечно интереснее.
  Скоро-то скоро, но плыть пришлось ещё часа три. Берега опять разошлись и левый берег опять убежал к горизонту. Но зато правый становился всё выше и выше. Впереди вообще выросли горы. Горы приближались и стало видно, что на них расположен большой город.
Ещё приближаясь к городу, мы увидели на высоком берегу большой памятник Ленину.

УЛЬЯНОВСК

   Это и был Ульяновск – родина нашего вождя.  У берега стояли три дебаркадера. К одному из них, голубому с белыми колоннами, с плакатом «Ульяновск», развернувшись носом против течения,  причалил «РАДИЩЕВ».
  Едва мы вышли и поднялись по ступеням наверх, оказалось, что там стоит автобус с экскурсоводом. Экскурсия на автобусе стоила денег, которых у нас с мамой было в обрез. Мы уже было, намеревались прогуляться по городу пешком, но тут появились наши новые знакомые. Наташин папа предложил воспользоваться автобусом и пригласил нас с мамой, купив тут же на всех билеты. Конечно же, мы согласились. Так благодаря великодушию наших попутчиков нам удалось посетить все памятные места. Это, конечно же, были и дом где жила семья Ульяновых и гимназия, где учился маленький Володя и филиал музея Ленина. Но кроме Ленинских мест и памятника на горе (на «Венце», как сказал экскурсовод), мы увидели и узнали ещё много другого об этом городе. Многочисленные памятники известным людям России говорили о богатой истории города, который раньше назывался Симбирск. С высокой горы открывалась великолепная панорама Волги и заволжских далей. Поражали ширина и простор новой преображенной человеком реки. Множество различных кораблей и лодочек бороздили этот простор. Был виден и наш пароход у причала. Пора было возвращаться. Автобус довёз нас до лестницы и мы, преодолев в обратном порядке многочисленные ступени, пришли на свой плавучий дом. Мама, утомлённая автобусной прогулкой, тут же легла, а я пошел в трюм за очередной порцией каши. Пока всё складывалось неплохо. Узнаём много нового и интересного, да и с голода не помрём, пока есть деньги на кашу.
  Погудев три раза, «РАДИЩЕВ» отчалил, развернулся и пошел дальше своей дорогой.
Мама, поев, уснула, а я вышел на палубу полюбоваться пейзажем. По правому берегу всё выше начали громоздиться горы. У этих гор, какой то неестественный белый цвет и на них почти нет растительности. По путеводителю выходило, что мы проплываем город Сенгилей.  Какое странное, но типично волжское название Сызрань, Самара, Симбирск. От них так и веет стариной.
  Я вернулся в каюту. Мама спит и я тоже прилёг отдохнуть. В голове крутились обрывки дневных впечатлений. Мерные мягкие толчки работающей паровой машины действовали успокаивающе и я почти заснул. Но кто-то, проходя по коридору, громко произнёс «Жигули!». Это слово много раз слышанное от отца подбросило меня, как пружиной.  Мама тоже проснулась и мы вместе вышли на палубную галерею. Солнце уже садилось. Впереди по ходу громоздились довольно высокие холмы, почти горы. На носовой части галереи собрались почти все пассажиры первого класса. Среди них были те, кто уже плавал в этих краях. На правах знатоков они давали пояснения увиденному. Покрытые густым лесом холмы имели собственные названия: Молодецкий курган, гора Могутная, гора Бахилова… Красота этой картины захватила всех. В увиденной панораме было что-то величественное. Пароход повернул влево и пошел вдоль гряды холмов. Взору всех присутствующих предстала панорама строительства Куйбышевской ГЭС.

Шлюзование

   Поперёк течения реки проходила дамба. На берегах и на самой дамбе было много подъемных кранов каких-то мачт с яркими фонарями домов и будочек. Повсюду сновали грузовики. Уже ощутимо смеркалось, когда наш корабль, подойдя поближе, стал замедлять ход и забирать к левому берегу. Наш курс лежал к тому месту плотины, где было больше всего огней.  «РАДИЩЕВ» почти остановился, Мы увидели, как из раскрывшихся ворот  навстречу нам вышел большой буксир, тянущий за собой две баржи, сцеплённые бортами. Мы пропустили его слева и медленно стали приближаться к воротам. Осторожно очень, очень медленно пароход вошел в ворота. Перед носом судна стал виден, длинный канал похожий на бассейн. Это называлось шлюз. Вся поверхность воды в шлюзе была ярко освещена прожекторами. Слева от ворот на береговом выступе стояли две одинаковые трёхэтажные башенки. На ближней к нам башенке, на балконе стоял человек и в рупор кричал что-то нашему капитану. Что, разобрать было трудно, так как было очень шумно. Матрос на носу нашего корабля готовил швартовочные концы. Наш «РАДИЩЕВ» зашел в шлюз до конца и матрос набросил швартовочный конец на толстенный крюк, торчащий из стенки шлюза. Я побежал на корму и увидел, что и там другой матрос тоже укрепил свой канат на крюке. За кормой корабля медленно сходились створки ворот. Наконец они сомкнулись. Наступила тишина. Корабль спокойно стоял на гладкой, как стекло, воде шлюза. По берегу ходили какие-то люди и смотрели на наш борт. Что они там смотрят? Я тоже заглянул и увидел, что вдоль нашего борта кто-то повесил большие резиновые колёса от грузовика. Пройдя вдоль борта, я увидел, что их несколько. Колёса были зажаты между бортом и мокрой стенкой шлюза. Когда я снова дошел до носа, то заметил, что стенка стала немного выше и продолжала расти. Она росла, росла и уже стала выше нашей палубы, а немного погодя, и выше корабля. Мы вместе с пароходом и водой опускались куда-то вниз. По шершавым стенкам шлюза текли ручейки воды. Местами из стенок пробивались небольшие струйки.
  Самое интересное было видно с носа судна. Перед нами из воды выползали огромные железные ворота. Середина ворот была плотно сомкнута. И ещё интересно, что крюк, на котором был наброшен наш канат, тоже опускался вниз по желобу в стене. Вскоре стены выросли настолько, что весь корабль оказался как бы в огромном железобетонном ящике. Прожектора светили уже где-то наверху. У нас внизу было сыро и сумрачно. Спуск вниз прекратился и все стоящие на носу парохода увидели, как дрогнули и стали расходиться в стороны гигантские створки ворот шлюза. Щель становилась всё шире и шире. В образовавшийся просвет мы увидели водную гладь. Увлеченный созерцанием движения ворот я и не заметил, как начал двигаться наш корабль. А он, постепенно набирая ход, прошел раскрытые ворота и оказался снова на реке только ниже плотины. Уже очень стемнело. Плотину было видно только, как цепочку ярких огней, протянувшуюся от одного берега к другому. Огни быстро удалялись и потянул прохладный ветерок. Он разогнал всех пассажиров по каютам. Больше смотреть было нечего. Жигули на фоне меркнущего неба смотрелись мрачно и негостеприимно. Мама продрогла и ушла в каюту. Я ещё постоял, вглядываясь в сумрачную даль. Почти в полной темноте мы прошли узкий участок называемый Жигулёвские ворота. Течение здесь было существенно быстрее и тёмные горы с двух сторон промелькнули, как будто мы ехали на поезде.  Впереди показалось море огней большого города.

КУЙБЫШЕВ

     Это был Куйбышев, который раньше назывался Самара. Второе название мне нравилось больше. От него так и веяло Волжским мотивом: « Ах! Самара го-о-ро-о-док  Беспокой-на-а-я Я…».  Так пел мне в детстве звонким женским голосом наш патефон. А Куйбышев я воспринимал, как нашу дальневосточную Куйбышевку только, наверное, побольше.  «Однако как холодно!» подумал я и побыстрее вернулся в нашу каюту. В каюте было светло и тепло. На столе уже стоял заваренный мамой чай. Попив чаю, я немного согрелся, и мы стали готовиться ко сну. В это время раздался гудок нашего парохода и по шуму машины я понял, что что-то происходит. Не удержавшись, я снова вышел на палубу и увидел причал большого города. Пароход медленно подошел к дебаркадеру и ошвартовался. На освещённом лампочками плакате было написано «Куйбышев». Выходить ночью на берег не имело никакого смысла. Усталость от обилия впечатлений накопившаяся за день увлекла меня в каюту на отдых. Осторожно открыв двери, я увидел, что мама давно спит. Стараясь не разбудить её, я разделся и юркнул под тёплое одеяло. Утомлённый, я быстро заснул, несмотря на хождения по коридорам и разговоры за окном.
  По своему обыкновению проснулся я довольно рано. Солнце уже поднялось, но над рекой ещё стелился ночной туман. «РАДИЩЕВ» бодро бежал вниз по течению. До открытия буфета в трюме ещё было много времени и я, одевшись потеплее, вышел на воздух. Берег справа был высокий  с большими обрывами в сторону реки. Во многих местах обрывы были прорезаны глубокими оврагами и балками. Растительности было мало. В основном это были кустарники, а в некоторых местах, около посёлков были сады. Впереди в тумане просматривался город на фоне белой горы. Над городом возвышалось несколько заводских труб. Выходящий из них беловатый дым стелился над городом и пересекал реку. По путеводителю выходило, что это Вольск – центр цементной промышленности. Над городом стояла беловатая мгла. Трудно было понять это туман или дым. На фоне белого склона горы и подстилающего тумана заводские корпуса выглядели, как подвешенные в пространстве. Пароход проследовал мимо без остановки.
  Внутренний голос властно приказал мне заняться организацией завтрака. Я взял кастрюльку и отправился по знакомому маршруту в трюмный буфет.  В трюме, как обычно, царил полумрак и стоял резкий не поддающийся описанию запах. Буфетчица уже была на месте. Скорее для проформы я взглянул на листочек меню. Всё то же самое. Никаких изменений.  Да и зачем они мне? Всё равно, кроме гречневой каши я взять ничего не мог. Плыть ещё далеко, а скромный наш «капитал» постепенно убывает. Каша начинала надоедать, но деваться было некуда. Приходилось, есть то, что есть. Мама тоже с грустью смотрела за завтраком то на кашу, то на меня и глубоко вздыхала. Она, наверное, вспоминала те времена, когда ходила в школу с кусочком хлеба и кристалликом соли под языком. Она мне часто об этом рассказывала. Эти тяжелые воспоминания её детства глубоко врезались в память.
  Единственным утешением нам служил горячий чай с плюшкой после каши. Плюшки тоже убывали, а те, что остались, уже были чёрствые. Все наши мысли были о том где, в каком городе, мы получим деньги посланные отцом. Особенно неудобно было при встрече на палубе с нашими новыми знакомыми отвечать на их недоумённые вопросы -  «А почему вы не ходите обедать в ресторан? Там совсем не плохо готовят». Каждый раз мама извинялась, ссылаясь на капризы своего желудка и морскую болезнь. Знакомые понимающе кивали головами и сочувствовали.  Каждый раз они при встрече справлялись о здоровье и пытались отвлечь от невеселых размышлений.  На этот раз благородный Геннадий Иванович предложил вместе посетить в Саратове художественный музей или, как он сказал - «Саратовскую Третьяковку». С нашей стороны возражений на это предложение не возникло. Мама только попросила показать, где находится Главпочтамт, чтобы узнать, нет ли весточки от нашего папы.   «Нет ничего проще» - ответил он – «Я бывал здесь в командировке и, конечно же, покажу». На том мы и порешили.

САРАТОВ

  Саратов начался задолго до того, как наш пароход подошел к пристани.  Сразу, с первого взгляда издали, становилось ясно, что это, если не столица, то один из самых больших городов Поволжья. Как потом стало ясно, причалы пассажирских судов находились неподалеку от исторической части города. Все виденные нами города Поволжья несли в себе характерный отпечаток неповторимой архитектуры старинных русских городов и расположены были вдоль течения реки. Саратов в этом смысле не являлся исключением. Он протянулся по берегу на двадцать километров не меньше. По длинной и широкой лестнице мы поднялись на высокий берег и почти сразу попали на одну из главных улиц города улицу Чернышевского. При взгляде назад открывался прекрасный вид на Волгу и волжскую набережную. Она широкими ступенями спускалась к воде и была очень красива. Наш добровольный экскурсовод – Геннадий Иванович уверенно вывел нас к остановке троллейбуса. Подошел новенький троллейбус с большими буквами «ЗИУ» на капоте. Такие троллейбусы я уже видел в Москве на «ВСХВ», но никогда не обращал внимание на табличку около кабины водителя. А теперь, по предложению «экскурсовода», прочитал её и узнал, что эти красивые современные машины, оказывается, выпускает «Завод Имени Урицкого» находящийся в Саратове. Попутно я вспомнил, что новый и редкий для Перми того времени, аппарат – холодильник, который находился в квартире моего школьного друга Толи Бойченко, тоже родом из этого красивого приволжского города. По этой причине на его открывающейся дверце была блестящая надпись выпуклыми буквами «САРАТОВ». И газ на кухне наших московских родственников, который они называли «саратовским», тоже пришел в столицу отсюда.
   Оказывается,  я довольно много знал и слышал об этом городе, ещё до того, как ступил на его землю.
   На троллейбусе мы довольно быстро добрались до площади Революции и осмотрев её вошли в здание художественного музея имени А.Н.Радищева. Этот музей и имел образное неофициальное название «Саратовской Третьяковки». Настоящую Третьяковку в Москве я уже посещал и могу утверждать, что эта галерея вполне соответствовала своему громкому титулу. Обилие прекрасных картин известных художников, скульптур и других экспонатов, подтверждало её статус. Нет необходимости подробно описывать то что можно прочесть в брошюрах и красочных буклетах на эту тему. Геннадий Иванович оказался знатоком художественных произведений и его пространные пояснения заинтересовали не только мою маму но и меня. Из этой импровизированной лекции я узнал много нового и полезного для себя.
  Выйдя из галереи, мы прогулялись по городу. Зашли на почту и с сожалением узнали, что для нас ничего нет. Мама расстроилась, а наш благодетель Воропаев, многозначительно посмотрев на жену, произнёс - «Не надо так скучать, Потерпите и всё наладится. Будет вам ещё письмо. Просто ваш муж очень занят на съемках и, наверное, у него нет времени посидеть над письмом».  Мама, да и я, конечно, скучали, но сильнее на наше настроение влияла перспектива, ещё некоторое время, есть, уже порядком надоевшую, гречневую кашу.
  Уже выходя вновь на набережную Волги, мы оказались около дома, где родился и жил Николай Гаврилович Чернышевский. В этом доме находился его музей. Мы осмотрели дом снаружи и немного передохнули на скамеечке около него. Внутрь не пошли, так как пора было возвращаться на пароход. День был жаркий и мы устали. Проходя к причалу по набережной, я с завистью посматривал на купающихся местных жителей. И хотя место для купаний они выбрали не самое удачное. Берег был не оборудован и местами покрыт пятнами мазута, но вода в жару, притягивала к себе, как магнит. Жена Воропаева сказала маме, что у нас на пароходе есть душ и можно будет освежиться по возвращении без всяких хлопот и риска испачкаться в мазуте.
  Наш пароход дал прощальный гудок и отчалил от пристани Саратова. Мы ещё немного постояли на галерее верхней палубы, провожая взглядом понравившийся нам город. Вот уже мы проплыли под большим железнодорожным мостом и за поворотом скрылись последние строения. По правому берегу пошли обрывистые яры, покрытые редким кустарником, а с плоского левого берега потянуло жарким степным воздухом. По всему чувствовалось, что мы плывём на юг. Несмотря на близость воды, было жарко и мы вспомнили о корабельном душе.
  Душ оказался на нижней палубе в самой середине парохода. Помещения душевых были расположены по обеим сторонам проходящего наверх дымохода. С одной стороны для женщин, а с другой для мужчин. Комнатки небольшие с железными стенами. В первой была раздевалка со скамейками, а во второй сам душ. С потолка свисали душевые три душевых зонтика. Стены и пол были горячие. На полу лежал решетчатый деревянный трап.   На потолке тускло светила закрытая сеточкой лампочка. Было довольно мрачно и душно.  Льющиеся с потолка брызги душа имели какой-то характерный запах и привкус технической воды, но хорошо освежали.
   После душа стало приятно и легко. Наскоро вытершись и одевшись, я поспешил в нашу каюту за кастрюлькой для каши. Мамы ещё не было. Она всегда любила банные процедуры и не торопилась.
   Когда я вернулся из душного трюма мама, счастливая после мытья, отдыхала на диване.
Мы сели ужинать и за едой обсуждали прошедший день и наши перспективы на будущее.
Это хорошо, что пока у нас такие приятные попутчики и мы имеем возможность с ними хоть что-то увидеть. Но скоро это общение кончится, так как Воропаевы плывут только до Сталинграда. У них там живут родственники, позвавшие их в гости «на фрукты», как было сказано в телеграмме, которую показали маме.  Если в Сталинграде мы не получим перевод то нам придётся питаться кашей до Астрахани а это ещё двое суток. Перспектива скажем прямо не из приятных и мы оба, попивая чай и хрустя засохшими плюшками, замолкли и задумались.
  Из этого грустного размышления нас вывел стук в окно. Мама раздвинула занавески и мы увидели Наташу, которая, отчаянно жестикулируя, звала нас на палубу.  Мы быстро вышли на палубную галерею.
   Уже вечерело и солнце спряталось за высокий берег Волги. Береговые обрывы выглядели мрачно на фоне светлого неба. Пароход шел вдоль берега в его тени. Было прохладно и даже как-то тревожно. Все находящиеся на палубе пассажиры всматривались в гряду гор на берегу. К нам подошли Воропаевы и Геннадий Иванович тоном опытного экскурсовода объяснил нам что мы сейчас проплывём мимо примечательного места нижнего Поволжья. Поэтому он и велел Наташе позвать нас.
    В это время вдруг включилось и заработало корабельное радио. Из палубного репродуктора над гладью вечерней реки разнёсся могучий бас Шаляпина:

                «Есть на Волге утёс
                Диким мохом оброс
      Он с вершины до самого края…»
 
               Воропаев поморщился от громкого звука, а потом улыбнулся и сказал:
    «Ну! Вот! Опередил меня Шаляпин. Я хотел вам сказать, что мы проплываем  мимо знаменитого утёса Степана Разина. Вот он отдельный с плоской вершиной».
Песня эта в исполнении великого певца была мне знакома. Отец очень любил ее, как и всё связанное с его родной Волгой. Он  часто ставил эту пластинку на наш патефон и задумчиво слушал слегка подпевая. На другой стороне этой пластинки была записана песня «Дубинушка» тоже любимая отцом. Я тоже слушал, но мне никогда не приходило в голову, что я сам увижу этот, воспетый в песне, утёс. Как жаль, что отца не было с нами в этот момент он бы, наверное, спел вместе с Шаляпиным.
  Песня окончилась. Радио смолкло. «РАДИЩЕВ» дал длинный гудок и пошлёпал дальше вниз по течению. Песня окончилась, но в душе осталось ощущение прикосновения к чему-то важному и значительному.
   Становилось темнее и прохладнее. Утёс скрылся за поворотом реки, но горы на берегу всё продолжались и продолжались. Они были уже совсем тёмными с трудноразличимым рельефом. На реке зажглись огни бакенов и от них потянулись к пароходу огненные змеящиеся на волнах дорожки. Наше путешествие продолжалось. Утром нас ждал легендарный город-герой Сталинград.

СТАЛИНГРАД

  Приближение к этому городу вызывало у меня ощущение какого-то необычного возбуждения и душевного подъема. Скорее всего, это состояние было вызвано тем фактом, что для нас военных и послевоенных детей само это слово Сталинград звучало в душе, как необычная торжественная и героическая музыка. Все мы знали о том значении для страны и всех нас, в ней живущих имела решающая битва, произошедшая на берегах Волги немногим более десяти лет назад. Для меня особенность заключалась в том, что я родился как раз в то время, когда в битве у великой русской реки решалась судьба страны. О событиях того времени я не раз слышал от родителей, учителей, по радио и смотрел в кино. Фильм «Сталинградская битва», мы, послевоенные мальчишки, смотрели не по одному разу и знали почти наизусть, как и фильм «Чапаев».
   Предвкушение встречи с необычным долго не давало мне заснуть. Спал я тревожно и, просыпаясь, поглядывал на окно, не начинается ли рассвет. Наконец когда за окном немного посветлело, я тихо оделся и выскользнул в коридор, а затем на палубу. Погода была ясная и было довольно прохладно. Дул встречный ветер, пахнущий какими-то степными травами с характерным привкусом речной воды. Над низким левым берегом занималась заря. Подсвеченный зарёй высокий правый берег хорошо просматривался. Берег представлен был сплошной чередой обрывистых холмов прорезанных глубокими оврагами и балками. Растительности было мало. В основном это были невысокие кусты и изредка деревца. Трава на склонах холмов выжженная южным солнцем имела не зеленый, а скорее желтоватый оттенок. Всходящее солнце осветило какой-то небольшой городок по правому борту. Недалеко от берега на якорях стояли лодки с рыбаками. Волны нашего парохода раскачивали лодки. Один из рыбаков помахал нам вослед широкополой шляпой. На палубе кроме меня никого не было. Значит, он махал мне. Я тоже помахал ему с кормы. Наверное, он узнал во мне рыбака. А кто же ещё не спит в такую рань и встречает зарю над водой. Он не ошибся, я с малых лет привык подниматься рано и не раз встречал рассвет. Но сегодня я встречал не зарю, с её утренним клёвом, а морально готовился к встрече с легендарным городом-героем.
  На палубе начали появляться люди. Я спросил у проходившего мимо матроса -
 «Скоро ли Сталинград?»
 «Ещё не скоро. Это вот Дубровка» - Махнул он рукой в сторону городка за кормой.   «Ещё километров двадцать – двадцать пять»
 Я вернулся в каюту за кастрюлькой. Пора было подумать о еде. День предстоял сложный. Надо было подкрепиться, как следует, чтобы потом в городе не искать, где перекусить.
  Мама уже проснулась и приводила в порядок себя и каюту. Я посоветовал ей выйти на палубу и подышать свежим воздухом, пока не началась дневная жара.
  В трюме всё было, как прежде, только почти никто не спал. Люди собирали и укладывали вещи, подтаскивая их к трапу, ведущему наверх. У выхода с парохода уже толпился народ и громоздились вещи выходящих в Сталинграде. Стараясь никому не мешать, я быстро получил свою, ставшую традиционной, порцию каши. Причём тётка даже не спросила, что класть, а сразу бухнула в кастрюльку гречневую кашу даже больше, чем я предполагал и от души облила это все подливкой. Она меня уже узнавала и не ворчала, как на других.
   Когда я вернулся в каюту, то к своему удивлению застал там Геннадия Ивановича. На нашем столике лежал большой зелёный арбуз, а мама и гость беседовали. Мама выглядела растерянной и смущённой. Воропаев обратился ко мне с вопросом. Хочу ли я побывать в гостях у его родственников в Сталинграде? Для меня этот вопрос был полной неожиданностью, но оказалось что они (Воропаевы) уже всё за нас решили. Пароход будет стоять долго и они нас отвезут в гости и вернут обратно так, что у нас ещё будет время на осмотр города. Мама по началу отказывалась и возражала,  но потом, видя, что я согласен, тоже согласилась. Гость, предложив встретиться на выходе с парохода, ушел, оставив на столе арбуз. Оказывается, это был их подарок нам с мамой. Арбуз был куплен ночью, когда наш пароход приставал в Камышине. Даритель утверждал, что камышинские (точнее с Быковых Хуторов, что рядом) арбузы одни из самых лучших на Волге. Наскоро позавтракав кашей, мы с удовольствием убедились, что это именно так. Арбуз оказался очень спелым и превосходным на вкус (особенно после надоевшей гречневой каши). В прекрасном расположении духа, после такого лакомства, мы с мамой вышли на палубу. Там, по правому борту, уже толпились пассажиры стремящиеся разглядеть появившийся за поворотом реки долгожданный город. Город-легенду город-символ.
  К моему удивлению город выглядел совершенно не так, как я его себе представлял. Фасадом города были новые красивые дома идущие в ряд по высокому берегу Волги.
   Ещё до начала города наш пароход проплыл под длинной канатной дорогой пересекающей реку с одного берега на другой. Высоко над нашими головами были потянуты множество тросов по которым бежали навстречу друг другу подвешенные вагонетки. Под вагонетками было натянуто полотно из сетки. Наверное, для страховки от падающих с вагонеток камней. На левом берегу велось строительство Волжской ГЭС. Хорошо были видны множество экскаваторов и, снующих между ними, больших и малых грузовиков. Похожая картина была и на правом берегу. Стройка была в разгаре. В некоторых местах ярко даже при дневном свете вспыхивали огни электросварки. Скоро в этом месте должна будет появиться плотина гидростанции, а выше её ещё одно рукотворное море, подобное Куйбышевскому.
   Мы ещё долго плыли вдоль ряда новых домов стоящих на правом берегу. Ничто из увиденного не говорило о страшной битве происходившей в этих местах не так давно.  Я помнил кадры кинохроники, где весь город был покрыт дымом пожаров и представлял сплошные руины. Нет! Перед нами проплывал совсем другой радостный и светлый в лучах утреннего солнца город.
  Впрочем, нет! Вот стоит, издалека видный на берегу, красный кирпичный дом вернее не дом, а то, что от него осталось. Высокие, местами обрушенные, стены  с пустыми оконными проёмами. Зрелище кошмарное  особенно на фоне красивых новых домов. Подошедший мужчина объяснил нам, что это остатки мелькомбината, специально сохранённые на память о войне. Нет, это всё-таки Сталинград, но другой, обновлённый  и возрождённый из руин. Напротив красивой и широкой набережной стояли несколько дебаркадеров - причалов. На самом большом из них красовался плакат с гордым именем «СТАЛИНГРАД». Наш пароход дал гудок и, развернувшись, ошвартовался у этого плавучего вокзала.
 Когда схлынула шумная основная толпа выходящих, мы с мамой сошли на берег. На широкой красивой лестнице ведущей наверх в город нас ждали мама и дочь Воропаевы. Около них стояли два чемодана и сетка с тремя большущими арбузами. Геннадий Иванович отправился искать машину. Скоро он появился и подхватив чемоданы пошел вверх по лестнице. Мы пошли за ним, уцепившись, все четверо, за сетку с арбузами. Никто из нас один эту ношу поднять не смог. Наверху около красивых портиков с колоннами стояло несколько машин-такси. Воропаев, уверенно обходя «Победы», направился к единственной стоящей особняком машине «ЗИМ». Такие большие серые с шашечками машины я видел только в Москве, но никогда ещё не ездил на них. Разместив вещи в большом заднем багажнике, мы забрались в горячее от солнца нутро машины. Места было много Воропаев сел с водителем, чтобы показывать дорогу. Мы все разместились сзади, причём в салоне оказались два дополнительных откидных сидения для нас с Наташей, а мамы уселись на большом заднем диване.
  Проехали по центру города. Наш «экскурсовод» давал пояснения увиденному. Вот универмаг, в подвале которого, арестовали Паулюса. Вот новый драматический театр. Вот планетарий,  построенный и подаренный ГДР. Все увиденные нами дома были новенькими и сияли свежей краской. Город производил приятное и радостное впечатление. Миновали новостройки с подъемными кранами, строительство постоянно продолжалось.  Машина миновала район новостроек и нашим глазам предстала картина, которая была очень похожа на кадры военной кинохроники. Улица была очищена, но по краям были кучи битого кирпича и остатки стоящих ещё стен довоенных домов. Кое-где на открытых участках росла трава кусты. В развалинах домов то тут, то там копошились группы людей. Они разбирали завалы и извлекали ещё целые кирпичи, пригодные для строительства. Штабеля отобранных кирпичей были сложены вдоль дороги. Несколько раз мы встречали людей, везущих на тележках кучки кирпичей и какие-то вещи. В жарком воздухе вилась пыль и даже на зубах скрипел песок. Поражало почти полное отсутствие, каких бы то ни было деревьев.  Мы въехали в район, застроенный небольшими домиками, около которых были небольшие садики с фруктовыми деревьями и грядками. Машина остановилась и к нам подошли пожилые мужчина и женщина. Это и были родственники Воропаевых. Они очень тепло приветствовали всех приехавших. Их общая радость встречи распространилась и на нас. Спустя небольшое время мы все уже сидели в саду за большим столом. Обед, которым накормили нас гостеприимные хозяева, показался мне (и моей маме) поистине царским пиром. Хотя по существу ничего особенного на столе не появилось. Просто, после пятидневной каши, по два раза в день, даже простой, пусть и наваристый, борщ покажется изысканным блюдом. Старик и Воропаев пили водку и разговаривали о чём-то своём. Хозяйка предложила мне и Наташе пройти в сад и поесть яблок и абрикосов. Как растут яблоки (правда не такие большие и красивые), я уже не раз видел, а вот абрикосы на дереве видел впервые. Созревшие на дереве абрикосы были необычайно вкусны и таяли во рту. Несмотря на сытный обед, я даже немного увлекся, поглощая плод за плодом. От этого занятия меня отвлекла мама. Она забеспокоилась, как мы вернёмся на пароход. Хозяйка успокоила её сказав сто через пятнадцать минут подойдёт автобус. Мы попрощались с мужчинами и в сопровождении всех женщин (включая Наташу) пошли на остановку. Расстались очень тепло, поблагодарили за всё и обещали переписываться. Мама ещё долгие годы поддерживала эту переписку с такими хорошими людьми. Но встретиться нам больше никогда не довелось.
   Автобус довёз нас до площади у универмага. Это совсем рядом с причалом и у нас ещё было время прогуляться по городу.  Мы нашли почтамт и узнали, что нам никакого перевода нет. На сытый желудок это сообщение не очень нас расстроило. Походили по городским улицам. Полюбовались новыми домами. Около одного из домов стояла экскурсионная группа. Мы послушали экскурсовода. Оказалось, что этот отремонтированный дом носил название «Дом сержанта Павлова». Его всё время героической обороны защищал сержант Павлов со своими бойцами. Сейчас этот дом отремонтировали, а после войны он представлял собой сплошные развалины. На фото стенде рядом с домом была очень красноречивая фотография. Немного ближе к Волге находились руины той самой мельницы, которую мы видели, когда подплывали к городу. Вблизи она выглядела ещё страшнее и оставляла неизгладимое впечатление.
   Когда мы вернулись на пароход, то до отплытия было ещё сорок минут. Мама, уставшая от впечатлений и жары, пошла в душ. А я решил искупаться в Волге.
  Неподалеку от нашего причального дебаркадера была установлена большая плавучая купальня. Она представляла собой деревянные мостки, ограничивающие по четырём сторонам водное пространство, разделённое  на пять дорожек рядами поплавков. С одного из краёв была установлена вышка для прыжков в воду. С берега на купальню вели мостки с перилами. Вход, как я понял, был свободный и, потому, на купальне было довольно много народа.  Я пришел с парохода  в одних трусах и сандалиях. Сначала я поплавал в бассейне, а потом, увидев как местные мальчишки лихо прыгают с вышки, тоже захотел проявить храбрость. Забираясь наверх, я понял, что не прыгнуть я не могу, так как обратной дороги не было. На лестницу, ведущую на вышку, была большая очередь. Пока я выстоял эту очередь и дошел до заветной доски над водой, время ушло. Пароход дал уже первый гудок к отходу. Размышлять и бояться уже не было времени. Я вышел на качающуюся доску и сразу же прыгнул в воду. Было конечно немного страшно. Но показать свой страх перед толпой местных мальчишек было никак нельзя. Быстро выбравшись из воды, я схватил свои сандалии и побежал на пароход. Как был в мокрых трусах и босиком. Вахтенный матрос, который готовился к уборке трапа, даже сначала не узнал меня и не хотел пускать. Но тут сверху появилась, взволнованная моим отсутствием мама и вопрос разрешился. Я побежал по палубе, оставляя за собой мокрые следы.
  Когда я переоделся и вышел на палубу пароход уже отчалил и развернулся вниз по течению. Город всё продолжался и продолжался. Во многих местах были видны работающие строительные краны. Ряд новых домов вдоль набережной оставлял хорошее впечатление своим видом. Тяжелое военное прошлое исчезало вместе со следами разрушений. Теперь я своими глазами увидел, что означала фраза, много раз звучавшая по радио – «Продолжается восстановление и развитие разрушенного войной народного хозяйства страны». При взгляде на остающийся за кормой новый Сталинград она приобретала реальные очертания.
  Город окончился и скрылся за поворотом реки. Берега стали немного ниже. Зелени на береговых откосах было совсем мало. Только кусты и невысокие редкие деревца. На правом берегу к нам приближался и вскоре стал виден во весь рост огромный, если не сказать гигантский памятник Сталину. Этим памятником был помечен вход в канал «ВОЛГО-ДОН». Монумент традиционный: длинная шинель, сапоги, фуражка, рука за бортом шинели. Задумчивое лицо и слегка склонённая голова. Почти поравнявшись с памятником, наш пароход даёт протяжный гудок, как бы приветствие.
  Волга в этом месте делает довольно крутой поворот на восток. Из-за мыса на правом берегу выползает буксир, тянущий за собой караван сцепленных бортами барж. На самом крае мыса виден белый маяк – белая ступенчатая башня, украшенная носами кораблей. Это очень напоминает, виденные мною в Ленинграде, Ростральные колонны. На короткое время виден сам вход в канал, из которого вышел буксир. Берега покрыты камнем, а в глубине просматривается большая белая арка. Это ворота первого волжского шлюза.
  Солнце уже село, но статуя ещё некоторое время ярко освещена его лучами. «РАДИЩЕВ» делает ещё один поворот теперь на юго-восток и всё скрывается за поворотом. Быстро темнеет. С низкого левого берега навстречу нам тянет горячий сухой ветер. Мы вышли в нижнее Поволжье. Теперь впереди из крупных городов только Астрахань. Родина моего отца и конечная цель нашего путешествия. Как много мы с мамой слышали о ней от отца. Этот город в моей голове сложился в место обетованное, где всё по-другому - иначе и лучше, чем в иных местах. Скоро мы увидим всё своими глазами. С ожиданием сказки мы отправились спать. Было немного грустно от того, что позади в Сталинграде остались наши новые знакомые Воропаевы и они не увидят сказочный город Астрахань. Грустно было и оттого, что с нами не было отца. Он наверняка бы не лёг спать в эту тёплую ночь, а простоял бы на носу, стараясь разглядеть в предрассветной дымке родной город – милую его сердцу Астрахань! Ничего его глазами буду я и постараюсь увидеть всё, а потом рассказать ему при встрече. С этими мыслями я заснул под верное шлепанье пароходных колёс.
   
АСТРАХАНЬ

   Ночь была жаркая и душная. Несмотря на то, что окно было приоткрыто и в него задувал ветерок, прохлады он не принёс. С улицы доносились запахи степи и водных трав. Но что самое удивительное, под утро на губах был ощутимый привкус соли. Складывалось такое впечатление, что мы плыли не по реке, а по морю. Мне даже приснился морской берег и пароход, который уплывал в какие-то дальние страны, а меня с собой не взял. Досада была такая, что я даже проснулся раньше обычного времени. В каюте дышалось тяжело и царил полумрак.
   Привычки досыпать у меня не было с детства. Проснулся, значит надо вставать. Одно смущало, что до нашего традиционного завтрака – каши, было ещё далеко и надо было потерпеть. Ещё раз добрым словом я вспомнил наших бывших попутчиков Воропаевых. На столике накрытая салфеткой стояла половинка вчерашнего арбуза и два свёртка (с абрикосами и с яблоками), которые нам вручила их родственница при посадке в автобус. При этом она, жалостливо глядя на меня, сказала маме – «Подкормите хоть сына витаминами, а то он у вас худенький и бледный». Она ещё за обедом поглядывала в мою сторону и украдкой вздыхала, наблюдая, как я за обе щеки уплетаю её наваристый борщ. Я вспомнил о вчерашнем борще, сглотнул набежавшую слюну, вышел из каюты, захватив яблоко и горсть абрикосов в карман. В моей руке, источая липкий сок, был кусок арбуза, который я, стараясь не шуметь, отрезал в темноте. 
   Я вышел на пустынную утреннюю палубу. В лицо ударил плотный жаркий ветер с левого берега. Звёзды уже погасли и на востоке занималась заря. На реке ещё кое-где светились огни бакенов. Берега были ещё тёмными и было только видно, что у воды была густая, но невысокая растительность. Особенно заросшим был левый низкий берег. Вспугнутая шумом парохода, совсем рядом, как небольшая эскадрилья, стремительно пролетела стайка уток. Вода перед носом судна поминутно всплескивалась играющей на заре рыбой.
   Доев кусок арбуза, я далеко в сторону зашвырнул корку и, когда она упала в воду, от места её падения в разные стороны выпрыгнули маленькие рыбёшки. Сверху на расходящиеся круги спикировала, невесть откуда взявшаяся, большая жирная чайка. Она клюнула несколько раз корку. Затем, разочарованная, поднялась на крыло и снова полетела за нашим пароходом. Немного времени спустя следом за коркой полетел огрызок моего яблока. Вновь появилась чайка, но уже не садилась на воду, а только пролетела над местом падения и сверху определила несъедобность предмета. Поднявшись повыше, она заняла своё место за кормой корабля.
  На галерее показался матрос с ведром и шваброй. Проходя мимо меня, он поинтересовался, почему я не сплю. Я ответил, что боюсь проспать, когда появится Астрахань. Он усмехнулся и сказал, что до неё ещё плыть и плыть – «Астрахань не проспишь, если не будешь спать после сытного обеда!»  Что они все, как сговорились - всё о еде, да о еде?
    Чтобы сменить тему разговора я спросил – «А здесь что, солёная вода? Почему на губах я чувствую привкус соли?» 
   «Что тут удивляться!» - ответил он.  «Тут  всего в нескольких десятках километров находятся две всесоюзные «солонки» большие соляные озёра - Эльтон и Баскунчак.  Баскунчак этот, он совсем рядом. Вот недавно проплыли Чёрный Яр, так от него, рукой подать. От того и соль на губах. Ветер дует оттуда и нам в угон. Ещё и быстрее плыть помогает. Вишь, как волны следом бегут?» 
  Действительно. Ветер сильно дул нам почти в корму. Только сейчас, на фоне посветлевшего неба, я заметил, что дым из трубы нашего парохода стелется вперёд и немного в сторону правого берега. Пароход бежал необычно резво по извилистому пути.
  Идущий нам навстречу буксир медленно и с трудом тащил вверх по течению две баржи, доверху нагруженные арбузами и ящиками с помидорами. «РАДИЩЕВ» дал гудок и мы разошлись со встречным составом. Нос буксира поминутно зарывался в накатывающиеся на его нос волны и взметнувшиеся вверх брызги окатывали его палубу. Из приоткрытой двери ходовой рубки буксира высунулся мужчина в дождевике и помахал нам рукой. Мы с матросом тоже помахали ему в ответ. Заря занималась в какой-то серо-желтой дымке.
Солнце едва пробивалось сквозь эту мглу. Матрос, глядя на восток, задумчиво изрёк – «Это хорошо, что мы идём по основному руслу Волги. Здесь ещё терпимо. А вот если бы мы шли по Ахтубе, то не только соль, но и песок скрипел на зубах!» Я спросил – «Это как по Ахтубе?» 
«Да очень просто. Вот за теми густыми кустами и деревьями параллельно Волге течёт её приток – Ахтуба. Она проходит почти по границе пустыни и ветер с песком достаётся ей. До Волги он немного очищается».  Он немного помолчал и потом спросил меня – «А ты что, первый раз в этих краях?» Я утвердительно кивнул.  Матрос, поняв, что перед ним новичок и благодарный слушатель, начал рассказывать: про Волгу, про Астрахань и про свой пароход. Время летело незаметно. Я узнал много нового, но в весьма своеобразном изложении.
   Что посетить в Астрахани? Первое и главное это рынок «Большие Исады». Там есть всё и рыба, и овощи, и фрукты, и арбузы, и дыни, и ещё многое другое, о чём долго рассказывать. И он долго, долго рассказывал о том, что и где можно купить в Астрахани. Меня все эти подробности меньше всего интересовали. Но я понял, что, совершая регулярные рейсы между Пермью и Астраханью, матрос (и, наверное, не он один), таким образом, решал проблемы снабжения своей семьи продуктами питания, недоступными в уральском городе. Отсюда и своеобразная тема его длинного повествования. 
   Мои попытки увести его с этой темы на какую-нибудь другую, историческую или культурную, успеха не имели.
   «Ну да! Там есть Кремль – почти как московский. Есть музеи, их много. Но что в них толку? Да за это время я найду и куплю и рыбы, и икры. И десяток другой арбузов в кубрик притащу. Да и помидоры не помешают….» 
   Я заскучал и, сославшись на необходимость проведать маму, ушел в каюту.
Мама уже проснулась, но не спешила вставать. Поворчала немного на меня за раннее отсутствие, пожаловалась на плохой сон и необычное ощущение соли на губах. Тут я выложил ей все новости, которые узнал от матроса. Рассказал и про солёные озёра, и про Ахтубу, ну и, конечно, про большой и богатый рынок в Астрахани.
 Мама слушала с интересом, но с её лица не сходило грустное задумчивое выражение.         «Конечно» - сказала она, когда я закончил – «Но ты же знаешь, что нам рынок противопоказан, пока не получим от папы хоть какие-нибудь деньги. С семью рублями, которые у нас остались, по рынкам и магазинам нам ходить нет никакого смысла. Первым делом мы пойдём на почту, а после этого уже будем решать, как быть дальше. И потом ты помнишь, что рассказывали папа и Воропаев о Картинной галерее и музеях города. Лучше мы пойдём туда. Вход там бесплатный и время проведём с пользой. Вот если получим перевод, тогда, может быть, сходим на рынок. Главное, что папа просил купить, это его любимый «Калмыцкий чай», а то у него остался совсем маленький кусочек. Ты же знаешь, как он его любит. Когда он его пьёт, он детство вспоминает и родную Астрахань. Давай лучше решим вопрос с завтраком. Путь ещё долгий».
   И я отправился по знакомому маршруту за опостылевшей кашей. Трюм выглядел, как и прежде, но что-то изменилось в общей атмосфере. Сменились пассажиры. Вместе с ними появилось нечто южное. Люди в большинстве своём были загорелые или просто смуглые от природы. В воздухе висел громкий разноязыкий гомон и резкий плач детей. Проходы были заставлены разнообразными пёстрыми мешками и большими сумками.
   Около раздачи никого не было. Похоже, что предлагаемое в тетрадном листочке меню, не очень устраивало новых пассажиров. Они питались тем, что принесли с собой. На мешках были разложены большие белые лепёшки, помидоры, зелень и куски сыра. Разглядывать эту картину долго было неловко и я получив своё быстро взлетел по трапу на главную палубу.
   Отдышавшись на свежем воздухе после спёртой атмосферы трюма, я пришел в нашу каюту. Мама уже навела порядок и мы сели завтракать. Только тут я вспомнил об абрикосах, лежащих у меня в кармане с утра. Конечно же, они помялись и лопнули, но я их всё равно съел, для разнообразия, после каши. Спасибо ещё раз нашим попутчикам и их гостеприимным родственникам.
   После завтрака я вновь вышел на палубу. Солнце стояло уже довольно высоко и ощутимо прогрело всё вокруг. Ветер не стих, а даже усилился. В восточной стороне горизонта за густыми зарослями прибрежных кустов и стоящих за ними высоких деревьев на полнеба стояла какая-то серо-желтая мгла. Деревья были в основном серебристо-зелёного цвета. Это были, скорее всего, ивы или вётлы. Их сильно раскачивало ветром. Правый берег был повыше и менее заросший, но такой же однообразный и не интересный. Глазу остановиться было не на чем.  Встречных судов было мало, а попутных не было совеем.
  Правда, мы обогнали караван из пяти деревянных лодок. Его тащил совсем маленький буксирчик. Интерес представляло то, что в четырёх задних лодках сцепленных попарно бортами, внутри плескалась вода. Они как будто собирались затонуть. На лодке, идущей на буксире впереди каравана, сидело человек 15-20 в брезентовых костюмах и широкополых шляпах и никакого беспокойства по поводу полузатопленных лодок сзади не проявляло. На корме буксирчика горой громоздилась сложенная сеть с большими круглыми поплавками. Это возвращалась с лова домой рыбацкая артель. В задних лодках плескался их улов. Добыча, судя по всему, была неплохая, так как над караваном следом за ним летела большая стая чаек в надежде поживиться. Но неоднократные попытки крылатых грабителей посягнуть на рыбу в лодках ни к чему не приводили, так как на лодках были натянуты покрывала из старых сетей и рыба была недоступна.
  Навстречу попалось самоходное судно, на котором, прямо в палубу, были встроены огромные металлические бочки-баки. Судно было окрашено с белый цвет, а на бочках красовались большие красные буквы от носа к корме « О   П   А   С   Н   О». Это был речной танкер, везущий горючее может быть из самого Баку.
   После обеда (если это можно было назвать обедом) я находился в приподнятом и радостном ожидании, предвкушая встречу с Астраханью. Поминутно выскакивая на палубу, я всматривался вперёд по нашему курсу, как матрос, ожидающий появление Америки.  Когда кто-то из проходивших по галерее мимо нашего окна, произнёс слово Тинаки я насторожился.  Это слово я слышал от сестры отца тёти Раи, когда она рассказывала в Москве о лечении ревматизма. Тётя была врачом и знала что говорила. С её слов получалось, что лечение этой болезни на курорте с таким японским названием ; Тинаки под Астраханью с давних пор пользуется успехом. Раз под Астраханью, то значит цель нашего путешествия совсем не далеко. Я вышел на палубу, с твердым намерением не уходить пока не увижу Астраханский Кремль.  Тинаков мы ещё не проплыли. Они должны были появиться по правому борту в ближайшее время.
  После очередного поворота на юг впереди вдали показался город  над Волгой. По карте в путеводителе, который я предусмотрительно взял с собой, выходило, что около поворота реки должны быть Тинаки, только пристань называлась «Приволжский». А город вдали это и есть – Астрахань. Я сбегал в каюту и позвал маму. Мы вместе стали всматриваться вперёд с нетерпением, желая как можно скорее увидеть поближе это райское место, о котором так много слышали от отца.

«Остров на море лежит
Град на острове стоит…»

   Эти слова Пушкина, как нельзя, кстати, подходили к увиденному нами. Если отвлечься от портальных кранов, современных домов новостроек и прочих атрибутов двадцатого века то появление центральной старой части города выглядело, как в сказке. Из воды почти прямо от берега вырастали белокаменные стены с зубцами. Красивый многокупольный храм и высокая колокольня, окаймлённая башенками крепостной стены, представляли необычайно радующую глаз картину. Не хватало лишь многочисленных парусных кораблей и корабликов, причаленных у берега или бороздящих гладь реки. Оторвать взгляд от этой панорамы было невозможно.
  Пока наш пароход огибал большой остров посредине реки, разворачивался и готовился к швартовке, мы всё всматривались в город знакомый нам только по рассказам отца его мамы и сестёр.
   Дебаркадер, к которому причалил «РАДИЩЕВ», был точно такой же, как и многие, виденные нами на Волге, только надпись на плакате была выведена красивыми синими буквами «АСТРАХАНЬ». Это был конечный пункт нашего долгого пути. Как объявили по корабельной трансляции, стоять мы будем целых двадцать шесть часов. Этого времени нам вполне хватит для первого ознакомления с городом детства и юности моего отца. Всё будет зависеть от того, как сложатся наши финансовые дела. Ещё при подходе к причалу мама узнала у кого-то из экипажа, где находится почтамт и как к нему пройти коротким путём.
   Первыми на берег сошла шумная суетливая многоголосая толпа пассажиров третьего и четвёртого классов. На трапе мелькали бесчисленные тюки полосатые мешки и сумки. Довольно много было детей и женщин в пёстрых одеждах. За ними чинно и не спеша, сошли пассажиры второго и первого классов, для которых в Астрахани поездка заканчивалась. Нам остающимся на обратный рейс особо торопиться было незачем. Разве только поскорее получить весточку и перевод от папы, но для этого не надо было толкаться на узком трапе и в проходе дебаркадера. Наконец вся суета, вызванная прибытием, улеглась. Мы с мамой вернулись в каюту и по пути отметили что наша (по билетам) каюта освободилась и в ней работала уборщица. Это навело на мысль о восстановлении справедливости и мама пошла выяснять обстановку. Вернулась она довольно быстро в сопровождении главной стюардессы и с радостным довольным выражением лица. Буквально за несколько минут, мы собрались и переселились в свою, законную, с самого начала рейса, каюту. Теперь у меня есть своя отдельная кровать да и каюта была более просторной и удобной. Начались сказочные Астраханские чудеса. Хорошее начало!
   Закрыв каюту, мы отправились на берег знакомиться с городом.
   Миновав дебаркадер, мы сразу оказались на широкой набережной засаженной деревьями. Даже можно сказать, что это был красивый бульвар. Идя по нему, я никак не мог отделаться от той мысли, что по этому же бульвару ребёнком, мальчишкой, юношей и молодым человеком ходил отец. Наверняка, он приходил сюда подышать свежим речным воздухом, полюбоваться на Волгу и снующие по ней пароходы баржи и лодки. Здесь, после того как спадала дневная жара, прогуливались почтенные горожане, назначались свидания, дефилировали местные барышни, высматривая во встречных молодых людях будущих женихов.
   И ещё одно назначение набережной Астрахани становилось понятным при взгляде на береговую линию. На протяжении почти всего прибрежного бульвара на воде стояли плавучие магазинчики, торгующие живой рыбой. Выглядело это так.
  У берега на воде была капитально зачалена небольшая баржа с матерчатым навесом и будочкой под ним. На баржу с набережной можно было попасть по деревянному мостику с перилами.
   Как только на мостике появлялся посетитель из будочки выходил продавец и радостно встречал потенциального покупателя. Почему радостно? Да очень просто. Таких плавучих магазинчиков на протяжении набережной было десятка два, а рыбы в Волге хватало на всех. Между продавцами существовала самая настоящая конкуренция, которая в те времена называлось «соц. соревнование».
   Встретив покупателя продавец, нахваливал и демонстрировал свой товар.  Трюм баржи представлял собой ряд отдельных друг от друга отсеков заполненных речной водой через небольшие отверстия в днище. В каждом отсеке свободно плавали рыбы определённой породы различные по размеру. Переходя по мосточкам от отсека к отсеку в сопровождении продавца, клиент выбирал необходимый ему экземпляр и указывал на него продавцу. Продавец большим сачком ловко извлекал из воды рыбу и, продемонстрировав покупателю, в случае согласия, оглушал её молотком и клал на весы. Получив деньги, упаковывал покупку в бумагу и с улыбкой, с шуткой-прибауткой, укладывал в подставленную хозяйкой сумку. В отдельных случаях по просьбе покупательницы, за небольшую отдельную плату, рыба могла быть очищена от чешуи и разделана. Но с такой просьбой  настоящие астраханские хозяйки редко обращались. Все они с детства умели ловко обращаться с рыбой и не лишали себя этого «удовольствия» боясь прослыть неумёхой.  Требуха и очистки от рыбы летели за борт и тут же подхватывались постоянно «дежурившими» поблизости чайками или съедались хищными и вечно голодными рыбами, которых в этих краях было без счёта.
  Время от времени (обычно утром), то к одной, то к другой барже-магазинчику подплывали на буксире лодки со свежей рыбой, подобные тем, что наш пароход обогнал при подходе к Астрахани. Рыбаки перегружали свой улов в отсеки баржи, одновременно сортируя его по типам рыб. Чайки в этот момент просто сходили с ума в стремлении ухватить и стащить дармовую добычу. Гвалт стоял в этот момент невероятный.
  Об обилии рыбы красноречиво свидетельствовали многочисленные удочки то тут, то там мелькающие у воды. Но ловлей на удочку занимались в основном или дети (для развлечения и тренировки) и пожилые люди, которым уже трудно было выезжать на настоящую рыбалку в дельту. Успешность такого занятия наглядно подтверждали их трофеи, плавающие на кукане у берега, пойманные довольно крупные рыбы. За рыбой такого размера в наших краях надо было ехать с ночёвкой за многие километры, а здесь среди бела дня!  Почти в центре города! Между делом!!! 
    Поистине райское место! Не знаю, как для кого, но для рыбака, рай, возможно, выглядит именно так.
  С набережной мы вышли рядом с большим прудом, по которому плавали лебеди. Место было очень красивое. Много деревьев и клумб с цветами. Постепенно приближаясь, мы оказались у самых крепостных стен кремля. Обошли вдоль стены по парку. Здесь был памятник Ленину, а когда обогнули угловую башню и прошли немного, то оказались в другом парке, где было целых два памятника воинам. Чувствовалось, что астраханцы чтят и сохраняют память об историческом прошлом своего города.
   Почту, мы нашли и, к нашей большой радости, работница вручила нам письмо и извещение на перевод. Отец писал, что отсутствовал в городе несколько дней и только когда вернулся, получил нашу телеграмму. Он тут же выслал деньги в Астрахань, так как знал, что мы обязательно доплывём до неё. А в промежуточные города посылать было рискованно. Мы могли не получить их и наше положение тогда стало бы катастрофическим. И так всё уладилось лучшим образом. Мама дала ответную телеграмму отцу. Теперь мы обрели уверенность в завтрашнем дне и в благополучном завершении нашего путешествия. 
  Получив перевод и письмо от отца,  мы воспряли духом. Настроение резко поднялось. Мама повеселела и заулыбалась. Теперь перед нами открылись совсем другие возможности. Например, можно было зайти в магазин, где продают продукты и даже что-нибудь купить, а не только разглядывать. Можно было посетить рынок – тот самый «Большие Исады».  Можно было пойти в кино. Папа рассказывал про чудесный Астраханский кинотеатр, в фойе которого даже росли пальмы. Да мало ли чего можно захотеть, когда у тебя есть возможности в виде денег.
   Мы стояли на тенистом бульваре и радостно озирались по сторонам. А вот и магазин, с самым что ни на есть Астраханским названием «Рыба». Мы зашли и чуть не упали в обморок от характерного запаха рыбного магазина, смесь запахов солёной и копчёной рыбы. Я всегда любил этот запах, он вызывал во мне огромный прилив аппетита. А на этот раз после многодневного «гречневого поста» аппетит проснулся просто волчий.  Да и сам магазин был похож на сказку. Ничего подобного я никогда до этого не видел ни в Ленинграде, ни даже в Москве. Там сами магазины там были, конечно, красивее, но изобилие рыбных продуктов, которое мы увидели в астраханском, оставляло столичные дворцы торговли далеко позади.
  Как продают в Астрахани живую рыбу, мы с мамой уже видели на набережной. По этой видимо причине в помещении не было аквариума с мутной водой и лениво плавающими в ней ободранными карпами, как в Москве. Здесь были готовые продукты, но обилие и разнообразие их было таково, что мы невольно растерялись. Сначала мы обошли все прилавки и разглядывали все, что там было представлено, как экспонаты экзотического музея. Что-то, из представленного здесь, было понятно и знакомо, а некоторые продукты даже не сразу можно было понять. Например, мотки белой верёвки аккуратно сложенные кучкой на одной из витрин. Оказалось что это так называемая визига – сушеный спинной хребёт осетровой рыбы. Она может долго храниться и после размачивания превращается в прекрасную хрустящую на зубах начинку для пирога.  Я слышал о ней от отца, но видел впервые. Рыба была всякая: копчёная (разных видов, пород и способов копчения), солёная (тоже различная), сушеная (нет, прошу прощения – вяленая) в больших связках и поштучно, балыки и даже копчёные полосочки из брюшка осетровых рыб (не помню, как называются), чёрная икра в больших банках и баночках и многое, многое другое. Мы ходили и смотрели на все эти чудеса до того момента, пока желудки не подсказали нам, что пора прекратить издевательство над ними. Как раз мы оказались в это время у витрины с готовой жареной рыбой. Аппетитные куски, кусочки и целые рыбы, покрытые золотистой масляной корочкой, выглядели так заманчиво, что сдержаться было невозможно. Мама, которая родилась в Архангельске – тоже рыбном городе, с детства любила рыбу в любом виде, поэтому не могла смотреть на всё это спокойно. Она решительно подошла к продавцу и купила два больших куска жареного сазана.  С бумажными свертками, через которые поступали уже жирные пятна, мы вышли из этого царства  рыбной гастрономии и стали думать, что делать дальше. А думать было нечего, внутренний голос подсказывал, что надо где-то присесть и предаться гурманству.  Мы сели на скамеечку бульвара рядом с магазином в тени большого дерева. И, не обращая внимания на немногочисленных прохожих, быстро съели купленную рыбу. Она оказалась удивительно вкусной и сытной. Внутри у нас разлилось блаженство. Это была достойная награда за длительное воздержание.  Мы ещё немного посидели на скамеечке, приходя в себя от свалившегося на нас счастья. Затем мама стала оглядываться по сторонам. Она искала глазами, где бы можно было помыть масляные  от рыбы руки. Казалось бы, проще всего вернуться к Волге, но мы уже далеко отошли от неё. Неподалеку оказалась небольшая деревянная будочка, окрашенная в зелёный цвет. Около неё, в тени, прислоняясь спиной к стене, на табурете сидел грузный пожилой мужчина в тюбетейке. Около его ног на земле лежал свёрнутый кольцами, как огромный удав, чёрный резиновый шланг. Рядом прямо из земли торчал отрезок трубы, оканчивающийся водопроводным краном. Мы подошли к мужчине и стали в нерешительности. Он как будто дремал, разморённый жарой.  Но стоило нам поздороваться, он приоткрыл глаза, ответил на приветствие и спросил, что за важное дело привело нас к нему. Мама спросила, есть ли в кране вода, так как нам нужно помыть руки.  «Конечно, есть!» ответил он и приоткрыл кран. Полилась вода и пока мы мыли руки мужчина произносил монолог, обращённый к нам, не ожидая какой либо реакции с нашей стороны. По характерному акценту я понял, что он не русский, а, скорее всего, татарин. Такой говор я часто слышал в Перми, где было много татар. Мужчине, скорее всего, было скучно коротать жаркое время одному и он был рад неожиданно подвернувшимся слушателям. Передать его речь со всеми деталями и национальным акцентом я не берусь, но попытаюсь в общих чертах.
- «Я садовник тут. Ухаживаю за деревьями и кустами. Поливаю утром и вечером. Видите как красиво? Вас я заприметил уже давно. Вы, наверное, приехали на пароходе. Я смотрел, как вы ели рыбу. На пароходе, что не кормят? Как будто в первый раз. Да! Хорошей рыбы у нас тут много. Но местные жители рыбу едят дома и не в жару. Есть рыбу надо вечером, в прохладе, медленно и с удовольствием. И ещё, надо помидоры нарезать с луком и травкой. И надо чай горячий, потом пить не торопясь. Чай зелёный он не терпит спешки. Его надо постепенно с разговором пить»
  Он бы и ещё говорил, но мы уже вымыли руки и, поблагодарив, пошли по своим делам. Правда его мысль о горячем чае пришлась очень кстати. Тем более, что уже начался вечер и жара начала спадать. Наши ноги после долгой прогулки по городу требовали покоя.
  Не зная, как работает корабельный ресторан на столь длительной стоянке, мы зашли в булочную и купили астраханских свежих, почти горячих, булок для вечерней трапезы.
  По какой-то улице мы вышли на берег канала (потом выяснилось, что это был Кутум) и вдоль его берега вышли к Волге. На том месте, где канал соединялся с Волгой, стояло приметное здание белого цвета и необычной архитектуры. Я узнал его по открытке, которую прислали очень давно бабушка Шура и тётя Маруся, поздравляя нас с каким-то праздником. Там ещё была приписка для папы «Это наша родная Астрахань! Помни о ней всегда Витюша!»  Ему не надо было напоминать. Он и так помнил о ней всегда!
  Вдоль берега реки мы вернулись к нашей пристани, но с другой стороны. Пароход наш был на месте и отдыхал. Пройдя по коридору, мы машинально свернули к своей старой каюте, но ключ не подошел и тогда мы вспомнили, что теперь у нас другая. С противоположной стороны коридора и ближе к салону. Сказалась усталость и обилие впечатлений.
   На новом месте в просторной каюте со свежими вкусными булками вечерний чай был особенно приятен. Прав был садовник. Чай надо пить вечером, спокойно и не торопясь. Отличие состояло лишь в том, что чай был обычный, а не зелёный. Зелёный «калмыцкий» чай мы обязательно купим завтра.
   За окном уже стемнело и уставшая мама стала собираться ко сну.
Мне ещё спать не хотелось. Будучи в приподнятом настроении вызванном на родину отца я хотел ещё и ещё убедиться что это не сон и видения а реальность. Я вышел на тёмную палубу. На корабле был зажжен только дежурный свет. Сторона галереи нашей палубы обращённая к городу освещалась фонарями набережной. Другая же сторона была погружена во мрак ночи. На тёмной воде Волги мелькали огоньки бакенов и двигались ходовые огни проходящих судов. Было тепло и безветренно. Моё внимание привлекла вода рядом с бортом нашего парохода. Из иллюминаторов нижнего трюмного помещения на воду ложились круги света. Присмотревшись, я увидел, что в этих кругах происходит какое-то интенсивное движение. Когда глаза привыкли к темноте, я понял, что это спинки рыб плавающих в большом количестве в луче света. Их было так много, что я даже опешил. Создавалось впечатление, что весь корабль стоит в огромном садке, наполненном живым серебром. Моё сердце рыбака от такой картины забилось учащенно, тем более что время от времени на свету проплывали довольно крупные экземпляры. Они бы стать предметом гордости любого рыбака и наших краёв. Чтобы половить такую рыбу мы с отцом плавали на лодке с мотором далеко по Каме, за город, а здесь и плавать-то никуда не надо. Выходи на берег в любом месте и лови. Успех обеспечен. Я не выдержал такого испытания моей рыбацкой натуры. Снастей у меня не было и я решил, что нибудь придумать. Вернувшись в каюту, я спросил у полусонной мамы, нет ли у неё булавок и ниток. Всё это у запасливой и рукодельной мамы, конечно же, было.  И вот я  согнул из портновской булавки с ушком некое подобие рыболовного крючка и, привязав его к чёрной нитке, прямо с катушкой пошел на палубу пробовать свою снасть в деле. Кусочки булки которую я прихватил с собой в качестве наживки были моментально съедены налетевшими рыбами. Другой насадки у меня не нашлось. Ещё от отца я слышал что обыкновенных червяков в Астрахани не найти нигде (почва солончаковая) кроме как на клумбах и газонах парка. Но их добывают в процессе работы садовники и продают поштучно. И тут я обратил внимание на плафоны палубного освещения. Вокруг них в большом количестве вились всякие крылатые насекомые. Они были мелкие и для моих целей не годились. Зато внутри плафона лежали уже засушенные неизвестно как туда попавшие оводы и крупные мухи. Я придвинул под плафон скамейку и, открыв плафон, набрал целую горсть сушеной насадки. И дело пошло. Мухи хорошо держались на крючке и я ухитрился подсечь несколько рыбок. Но вытащить добычу на палубу мне никак не удавалось. Самодельный крючок был без положенной бородки и трепещущие рыбки соскакивали при попытке поднять их наверх. Развлечение было бесполезным, но приятным и азартным. Кончилось всё в одно мгновение. Из глубины выплыла рыба весом около килограмма разинула пасть, в которой исчез крючок целиком, а потом спокойно ушла в сторону, оборвав мою самоделку, да ещё прихватив с собой длинный кусок нитки.
 Рыбалка окончилась, но оставила у меня приятные воспоминания. Теперь я мог со спокойной совестью говорить любому, что я ловил рыбу в Волге на Астраханском берегу.
И что у меня сорвалась большущая рыба. Это была обычная байка рыбаков. Всегда самая крупная добыча срывалась и уходила. Слушатели, обычно, сочувственно качали головами, но в глазах мелькало недоверие к рассказчику. Знаем мы, мол, этих рыболовов. Все они фантазёры.
   Я пошел спать. Корабельная машина не работала. Было тихо и тепло. Спалось на новом месте хорошо.

   Утром мы с мамой в первый раз пошли завтракать в ресторан. Всё было очень вкусно и не очень дорого. Приятно было сознавать, что мы можем позволить себе поведение нормальных туристов. Мы даже взяли с собой в каюту бутылку лимонада под названием «Ситро». Это на то время когда мы вернёмся в жару с экскурсии.
  На этот день мы наметили себе такой план:
- поход в кремль и краеведческий музей,
- потом в картинную галерею,
- возвращение на обед и отдых,
- выход в город на прогулку с посещением рынка и магазинов.

  Дорога до входа в кремль была нам уже хорошо знакома. Имея перед глазами такой хорошо видимый с любого места маяк, как колокольня, заблудиться было невозможно. Мы немного походили по внутренней территории кремля. Полюбовались вблизи величественным храмом и высокой колокольней. Особенно понравились мне резные металлические двери храма. Подобное ажурное литьё с чеканкой я видел только в Свердловске, где были представлены работы мастеров из города Касли.
  Но, надо было идти в запланированный на сегодня краеведческий музей. Тем более, что отец настоятельно рекомендовал посетить именно его. Там вы узнаете об истории  города и увидите такие экспонаты, которых не увидите больше нигде. По Советской улице мы довольно быстро добрались до музея. Не доходя его, находился тот самый кинотеатр, в котором росли пальмы. Но посещение кинотеатра не входило в наши планы.
  Музей, расположенный в старинном здании из красного кирпича, был действительно интересным.  Конечно же, как и во всех наших музеях, главная экспозиция посвящена революции и войне. Много материалов о Кирове и Ленине. После Ульяновского музея, честно говоря, смотреть было не так интересно. Но вот зато исторический дореволюционный период меня заинтересовал. Там даже была витрина с моделями астраханских судов и суденышек, о которых я слышал от отца. Именно здесь на табличке около модели я узнал, что большая лодка для перевозки живой рыбы называется – прорезь. А о реюшках и бударках я уже знал.
  С большим интересом я вглядывался в многочисленные фотографии, относящиеся по времени к началу века. К тому времени, когда семья отца проживала в Астрахани. Мне было интересно, каким видел город отец в ранней молодости. Многие места остались неизменными и по сей день, они хорошо узнавались на снимках. Но многое изменилось и не всегда, к сожалению, в лучшую сторону.
  Меня всегда интересовал  животный и растительный мир, а потому я увлеченно рассматривал чучела местных зверей и зверушек, больших птиц и птичек. Большое впечатление произвел макет-панорама дельты. Он давал возможность представить себе то, что мы, к сожалению, увидеть не сможем. До мест, где цветут эти бесподобные лотосы, нужно было бы плыть ещё почти день. Отец с дедом на катере выезжали на взморье «на раскаты» с ночёвкой и не на один день. Всё что мы там, в залах музея увидели за это короткое время не описать, да и не надо пытаться всё равно не получится. Вот только один  экспонат, который вызвал трогательное чувство. Крохотная птичка ремез, сидящая на камышинке около своего домика-гнезда.  Домик был больше самой хозяйки во много раз. Он был очень похож на рукавичку, сотканную из серого войлока с вкраплением веточек, соломинок, пушинок и прочего подходящего материала. Вход в домик находился на кончике оттопыренного «пальчика» рукавички и проникнуть внутрь могла только эта пташка, так он был мал. Сколько же труда вложила эта птичка в сооружение гнезда и как всё продумано. В холод в нём тепло в жару не жарко и по тонкой тростинке в него не заберётся никакой враг. У природы всегда есть чему поучиться.
  Мы вышли из музея уже порядком уставшие. Но не посетить галерею мы не имели права, так как она была записана в отцовском письме, как объект, обязательный и совет подлежал непременному исполнению.
   Добираясь пешком до галереи, мы прошли через Морской сад с красивым памятником морякам. Таким памятником-маяком мог бы гордиться любой приморский город. Когда мы, наконец, вошли в помещение галереи, нас окружила долгожданная прохлада. Старинное здание было хорошо приспособлено к местному климату. Картин самых известных художников было действительно много. Пейзажи жанровые сцены большое количество портретов. Конечно же, много произведений Кустодиева, имя которого, носит Астраханская галерея. Побродив по прохладным залам, мы совсем забыли о том, что ждёт нас на улице. А там было настоящее пекло по нашим северным меркам. Все наши мысли были лишь о том, как поскорее добраться до пристани. Автобус, раскалённый на солнце и нещадно пахнущий бензином со всеми открытыми окнами, тем не менее, показался нам благом. Он быстро вывез нас на набережную.
  Усталые и переполненные новыми впечатлениями мы вернулись на пароход. В нашей каюте по левому борту было довольно прохладно. Окно было обращено к Волге и в него задувал лёгкий ветерок. Сказать по правде, обедать в такую жару не очень-то и хотелось, но важен был принцип. Сегодня мы должны были полноценно пообедать за последние шесть дней (исключая обед  в Сталинграде). На наше счастье в меню была окрошка с квасом и мы полакомились самой, что ни на есть, южной едой с удовольствием. Котлеты и компот были так же сытными и очень вкусными. После такого обеда выходить в город совсем не тянуло и мы устроили «адмиральский час». Так называл этот вид отдыха мой знакомый моряк.
  Отдых немного затянулся. Мы совсем упустили из виду, что на рынок обычно ходят с утра. Оправданием нам могло быть лишь одно обстоятельство, что мы отправлялись туда не столько за покупками, а скорее на экскурсию. Уж больно много мы слышали хорошего об этом месте и от отца, и от родственников, и от просто побывавших там людей. Хотелось своими глазами увидеть, что такое настоящий южный базар под необычно звучащим названием «Большие Исады».
   По совету пожилой, местной, судя по характерному выговору, женщины мы сели на автобус и довольно скоро оказались перед главным входом рынка. Наш путь пролегал по уже знакомой улице Свердлова мимо картинной галереи только немного подальше.
   Необычна была сама архитектура здания рынка. С первого взгляда было ясно, что это старинное и очень продуманное в функциональном назначении здание. Войдя внутрь, понимаешь, что здесь всё предназначено для создания удобства и продавцам и покупателям. Несмотря на то, что жара ещё не спала, в большом торговом зале, освещаемом верхними окнами, было прохладно и светло. Колонны и арки, поддерживающие высокий потолок создавали зрительную перспективу и ощущение обилия воздуха.  В зале висел разноголосый гул. Покупателей было довольно много, но чувствовалось, что торговый день уже близится к концу. Мы без труда и толкотни прошлись вдоль торговых рядов и полюбовались выложенными на прилавках товарами. Впервые оказавшись на южном базаре, мы определённо растерялись. Продавцы, возвышавшиеся над грудами разнообразных фруктов, овощей, арбузов и дынь, пучков зелени, горами лежащими на прилавках, были весьма активны, даже я сказал бы агрессивны, в своём желании продать нам, именно свой, лучший на всём рынке товар. Они выскакивали из-за прилавков, хватали маму за руки и, буквально силой, подводя к своему товару, отчаянно жестикулируя, расписывали его достоинства. Совали в руки самые лучшие, по их мнению, яблоки, груши, абрикосы, персики, куски арбуза или дыни, убеждая тут же попробовать и убедиться в правдивости их слов. Видя, что мама не одна, а с ребенком, т.е. со мной, они обращали весь свой пыл в мой адрес, справедливо полагая, что мама захочет полакомить меня самым лучшим продуктом.  И хотя мама меня предупреждала, что есть немытые фрукты и овощи небезопасно, кое что пришлось съесть хотя бы для того, чтобы пройти дальше, как некую дань, взимаемую разбойником с забредшего в его края случайного путника. Обойдя лишь половину рядов, мы уже поняли, что на сегодня уже точно нам покупать ничего не надо. Последний абрикос я жевал уже без всякого удовольствия, хотя фрукт был превосходный и таял во рту. Наш интерес проявился только у прилавков с молочными продуктами, где были выложены разнообразные сыры и брынза. Брынзу, вся наша семья, опять же с папиной подачи, любила с давних пор. Но здесь её было так много разновидностей, что сразу не выберешь. В магазинах нашего города продавалась изредка просто брынза и брали её не разбираясь. В конце концов, мама, напробовавшись всласть, купила кусок, который показался её самым хорошим. И ещё уступая настойчивости  продавца армянина, она купила круглый слегка приплюснутый сыр колобок, который этот полный и улыбчивый южанин извлёк из бочки, как мне показалось, с молоком.  Он утверждал что ничего подобного мы в жизни не ели, а попробовав, не захотим есть что-либо другое. Мама согласилась взять этот сыр иначе мы бы не ушли.   В мясных рядах нам было нечего делать, и мы повернули обратно в надежде отыскать, где продают любимый отцом «калмыцкий чай».  Прошли мимо рыбных рядов с огромными связками сушеных лещей чехони и, конечно же, воблы.  И купили пяток рыбок, для того, чтобы сделать приятное отцу, при встрече дома.
  Уже у самого выхода в сторонке сидел пожилой человек со смуглым морщинистым обветренным лицом типично восточной внешности. На небольшом прилавке перед ним лежали: восточные сладости, орехи, сушеные фрукты, семечки пакетики с приправами и прочие мелочи. Отдельной горкой лежали рогатые водяные орехи, присыпанные солью. Это был тот самый чилим, который отец показал мне, выудив из пруда, неподалеку от пионерского лагеря «Трухинята» под Пермью. И именно на его прилавке лежала знакомая мне с детства «доска» спрессованная из нарезанных зелёных листьев и веточек. Когда мы расплатились и продавец заворачивал нашу покупку в бумагу, он, видимо проникшись к нам симпатией, произнёс фразу, которую я запомнил на всю жизнь.  «Уважаемая!» – сказал он, обращаясь к маме – «Вы приезжая и неопытная. Наверное, в первый раз на рынке и потому вам простительно. Дам вам совет. Если идёте на рынок то надо торговаться. На восточном рынке надо торговаться обязательно.  Покупатель, который не торгуется, не уважает продавца. Во-первых, это выгодно, а во-вторых, продавцу приятно, что с ним общаются, как с живым человеком. Научитесь торговаться и вы почувствуете особую прелесть восточного базара. А чай, который вы купили у меня, самый лучший. Он подарит вам вечную молодость и долголетие! Будете пить, чай вспомните мои слова»
  Он протянул маме покупку и сдачу с улыбкой на морщинистом широкоскулом лице. Мама передала «доску» мне и уже собиралась положить деньги в сумку, но обратила внимание, что их больше чем ожидалось. Но едва она подняла удивлённые глаза на продавца, как он опередил её словами – «Будешь торговаться красавица, всегда будет так. Это я вам урок дал и наградил за внимание. Ступайте и запомните мои слова. Аллах с вами!»
   Выйдя из пропахшего экзотическими запахами торговых рядов, здания рынка мы решили, что будет правильнее не толкаться в душном автобусе, а прогуляться на пристань пешком. Поклажа у нас была небольшая всего-то чай, сыр, вобла и  небольшой кулёчек абрикосов, который пришлось купить у продавца, бывшего особенно настойчивым. К слову, абрикосы действительно были отменные: красивые сочные и очень сладкие. Никогда позднее я не ел ничего подобного этому подарку южного базара.
    Мы выбрали дорогу вдоль Кутума. И не очень жарко на ветерке и для глаз приятно. Возвращаясь, мы шли по теневой стороне набережной и под деревьями, чтобы спрятаться от непривычного для нас солнцепёка. Набережная вывела нас кратчайшей дорогой к Волге. Идя по ней, мы обратили внимание, что в домах старинной архитектуры все окна закрыты деревянными ставнями, как в других городах закрывают на ночь. Здесь же это было сделано от жарких солнечных лучей. Листва деревьев была покрыта налётом пыли, хотя чувствовалось, что за каждым деревом ухаживают и поливают. Людей навстречу попадалось мало, все попрятались от солнца или перебрались поближе к воде. По улицам несколько раз проезжали поливочные машины, но вода на земле быстро высыхала, почти не принося прохлады.
  Так по набережной мы дошли до знакомого уже здания у места слияния Волги и Кутума.
Только подойдя ближе к последнему мосту через Кутум, я увидел, что уровень воды в канале существенно выше уровня в Волге, а под мостом находится стенка, разделяющая их воды. На волжской стороне канала была большая лодочная станция с моторными лодками. Большинство из них были бударки разного размера и конструкции, даже с небольшой рубочкой-каютой с окошками. Был субботний вечер и многие собрались в дельту на выходной день. На причалах и набережной было много людей в рыбацкой одежде и со связками удочек. Люди группами рассаживались по лодкам и, заведя мотор, отчаливали и выходили на волжский простор. Как я им завидовал! В здешних краях осень длится долго и навигация длинная, не то, что у нас, на севере.
  Пока уставшая мама присела отдохнуть на скамеечке под деревом, я спустился к воде Кутума напротив водной станции. Здесь сидел на складном стульчике пожилой мужчина с удочкой. Не обращая внимания на шум и волны от моторок и казалось совсем не чувствуя жары он наблюдал за своим поплавком. На голове его была широкополая соломенная шляпа и лица его я сверху не видел. Когда я спустился пониже по откосу набережной, он повернулся ко мне и приложил палец к губам. Я присел на траву в том месте, где застал меня его взгляд и стал тоже смотреть на его поплавок. Спустя недолгое время поплавок еле заметно дрогнул, шевельнулся и медленно поплыл в сторону. Рыбак плавно подсёк и после довольно упорной борьбы вытянул из воды сазанчика около полукилограмма весом. Влекомый любопытством я, в момент этой борьбы, невольно подошел поближе. Пойманная рыба была надета на кукан, где уже плавали два таких же экземпляра. Почувствовав, что настало время, я спросил у мужчины, почему в Кутуме вода стоит выше, чем в Волге и кто её туда накачивает. Рыбак внимательно посмотрел на меня и, поняв, что имеет дело с приезжим, пояснил. Вода в канале имеет уровень, которого достигает Волга во время весеннего паводка. «Вот где мы сейчас стоим, вода поднимается выше нашего роста и стоит недели две, а то и три. Потом спадает, а стенка под мостом удерживает воду в канале.   
Иначе бы он сейчас совсем пересох. Он неглубокий. Раньше в него могли заходить только плоскодонные лодки, но добирались они до самого рынка и дальше» – закончил он своё пояснение. Я поблагодарил и вернулся к маме. Вместе мы, пройдя знакомым уже маршрутом по набережной, скоро оказались на пароходе в своей прохладной каюте.
  Сразу пришлось лечь, так как сказывалась усталость насыщенного событиями дня. Мысль об ужине даже не приходила в голову. Пока мы отдыхали, солнце село и в вечерних сумерках разлилось некое подобие прохлады.
  Мы просто попили чаю и решили напоследок прогуляться ещё раз недалеко по набережной для завершения пребывания в Астрахани. Отправление парохода назначено на восемь часов утра и у нас, скорее всего, не будет больше времени на прогулки. Мы вышли на вечернюю набережную и присоединились к многочисленным жителям города, отдыхающим после жаркого дня и окончившейся рабочей недели. Было довольно много народу. Большинство было в светлых и лёгких одеждах. Выделялись только встречные моряки в форменной одежде. Откуда-то доносилась музыка. Звучал смех. Люди отдыхали.
 Мы с мамой незаметно для себя оказались около лебединого пруда. Обошли его по периметру. В небольшом кафе на берегу толпился народ, но все места были заняты, а желающих посидеть на открытом воздухе за столиком было явно больше. Скамейки бульвара так же были все заняты. Уже стемнело и зажегся уличный свет. В свете фонарей вились ночные мотыльки и мелкие мошки.  Начиналась южная ночь и мы поспешили домой на пароход. Душ, к сожалению, не работал, он работал только на ходу, а жаль.
  Мама легла спать, а я ещё раз вышел на палубу.
 На речной стороне палубы было довольно темно. Не  горел даже дежурный свет. Но зато была неплохо видна Волга в свете береговых огней. У острова, что посередине реки в разных местах просматривались силуэты лодок рыбаков. По огням вдоль берега было понятно, как далеко протянулся город в обе стороны от пристани. Особенно много ярких огней было в районе грузового порта. Работы там велись круглосуточно и даже в выходные дни. Транспортная речная магистраль страны не знала перерывов во время навигации. Когда я рассматривал огни порта, откуда-то снизу, я бы сказал из под парохода, до меня донёсся хрипловатый мужской голос – «Эй! На пароходе! Осетринки не желаете?» Голос доносился от кормовой части. Я всмотрелся в темноту у борта и увидел бударку, которая стояла бортом к нашему пароходу. На лодке были двое мужчин на носу и на корме. Посредине на крышке закроя была постелена светлая тряпка, на которой лежали две довольно крупные рыбины. Пока я рассматривал всё это, с нашей палубы другой мужской голос начал переговоры. В результате этой беседы вполголоса, на палубу полетела верёвка, к которой была привязана, уже завёрнутая в светлую ткань, рыба.   Обратно тем же путём была передана плата и лодка бесшумно отчалив, растворилась во мраке. Я узнал в мужчине покупателе одного из пассажиров, который плыл с нами из Перми. Он на каждой стоянке тащил в свою каюту сумки с покупками. Его поездка носила явно характер коммерческий и он мало чем отличался то того матроса, с которым я беседовал при подходе к Астрахани. Разные цели бывают у путешественников по Волге.
  Утром мы проснулись довольно поздно. Сказалась вчерашняя усталость. До отправки оставался один час. На пароход прибывали пассажиры. В коридоре и на палубе ходили люди. Как всегда кто-то в коридоре разговаривал на повышенных тонах. Кому-то опять не хватило каюты и возмущенные вновь прибывшие выясняли отношения с персоналом. Пока мы позавтракали, погрузка уже закончилась. Мы с мамой вышли на палубу, чтобы проститься с городом. Заработала машина и «РАДИЩЕВ» медленно отошел от причала. Мы задержались на корме. В утреннем солнце остающийся позади город был особенно красив. Особенно приятно было смотреть на кремль и старую часть города. Потом потянулись индустриальные пейзажи порта и восприятие изменилось. Исчез за поворотом железнодорожный мост, а затем и низкая городская застройка. И только колокольня да купола собора ещё долго были видны. Прощай Астрахань! Доведётся ли когда-нибудь оказаться здесь вновь?

ВОЗВРАЩЕНИЕ

   Обратная дорога была уже не столь интересна. Пароход шел медленнее, так как плыли против течения. В тех городах, где мы уже бывали, культурная программа дополнялась лишь посещением тех мест, которые не удалось посетить.
  Так в Сталинграде за то время пока мы там стояли, удалось побывать в новом планетарии. Я впервые видел это зрелище и оно произвело на меня большое впечатление. Сам планетарий и его оборудование, подаренное городу ГДР, были самыми современными. Лекция, кроме общих вопросов устройства вселенной, включала научно-фантастический фильм о скором проникновении человека в космос и посещении других планет. Тогда мы ещё не подозревали, что мы уже очень близки к началу этого процесса. Смотрелось интересно, но в голове вертелась мысль, что это конечно всё фантастика и комбинированные съёмки. Я в это время зачитывался научной фантастикой в журналах «Техника молодёжи» и «Знание – сила». Разглядывая тёмный купол планетария с бесчисленными звездами, я вспоминал тексты журнальных публикаций.
   В Камышине, куда мы пришли под вечер, мы с мамой, уже сами, купили два больших арбуза, для того, чтобы привезти домой и полакомить нашего астраханца. Для этой цели нами была взята папина охотничья сетка с широкой лямкой через плечо. Но нести эти арбузы пришлось вдвоём, вцепившись в сетку с двух сторон. Что интересно арбузы продавались не на вес, а поштучно. Продавец, сидящий около горы зелёных шаров на берегу, зрительно оценивал размер плода и внешность покупателя, потом называл цену.  Мама, вспомнив совет продавца чая, попыталась торговаться. Продавец сразу проникся к ней уважением. Он  снизил цену вполовину и при этом был очень доволен. Астраханский урок начал давать полезные результаты.
   По мере продвижения на север становилось прохладнее, но лето ещё не кончалось и днём припекало. В одну из ночей после жаркого дня, когда мы уже миновали Саратов. Я, по обыкновению, прогуливался по палубе перед сном. На галерею вышел тот самый мужик, что в Астрахани покупал осетрину. Пройдясь по палубе, он подошел к окну своей каюты и вытащил свёрток с рыбой. Подойдя к ограждению галереи, мужчина размахнулся и бросил его в Волгу. И, проводив взглядом, пробормотал – «Солёная! Довезёшь! Вот и довёз! Сплошные червяки и тухлятина!» - смачно плюнул вослед рыбе и ушел явно не в настроении.
  В Куйбышев на этот раз мы прибыли днём и у нас была возможность побродить по городу. Из увиденного там почти ничего не запомнилось. Вот только много лет спустя, когда мы уже жили в Ленинграде, гуляя в обеденный перерыв в окрестностях родного предприятия я встал, как вкопанный, увидев многофигурный памятник Чапаеву. Точно такой же памятник украшал площадь имени Чапаева в Куйбышеве. Но там это было хоть как-то понятно, народный герой воевал в тех краях. А в Ленинграде этот памятник украшал площадку со сквером перед  парадным подъездом Военной Академии связи имени Будённого. Что символизирует этот, довольно интересный и неплохой в скульптурном решении, памятник. Какое отношение имели эти два полководца к войскам связи для меня не понятно до сих пор.
   Шлюзование при дневном свете выглядело не так мрачно и таинственно, как в прошлый раз. Правда нам пришлось подождать пока шлюзовку пройдёт буксир,  толкающий перед собой две баржи. Ворота за ним закрылись и спустя некоторое время открылись вновь, но из камеры напоминающей огромную коробку фокусника в гигантском цирке, навстречу нам, вышел белый теплоход нового типа, совсем не похожий на наш, колёсный. Он был такой красивый и новенький, что это превращение выглядело, как невероятный фокус.
  Мы зашли в камеру шлюза и ворота за нами закрылись. При этом вода как бы закипела и вздыбилась хаотическими бурунами. Наш пароход подрагивал и то наваливался, то отходил от стенки шлюза. Постепенно по мере заполнения вода утихла и, наконец, совсем успокоилась. Верхние ворота открылись и мы вышли на простор Куйбышевского моря. Я не оговорился именно моря, потому что в прошлый раз ночью оценить в темноте размеры этого искусственного водоёма не представлялось возможным. Море. И как во всяком море поверхность редко бывает спокойной. Весь остаток дня, до темноты мы шли, подгоняемые сильным попутным ветром и сопровождаемые большими волнами. Волны были с пенными гребешками и наш пароход ощутимо покачивало, а по наветренной стороне палубной галереи невозможно было пройти без риска быть окаченным брызгами. Колёсам нашего парохода приходилось нелегко. Они, то почти погружались целиком в волну, то выскакивали на поверхность и быстро вращались при этом. Машина работала ощутимо неравномерно.
  Несмотря на то, что после Астрахани мы питались полноценно и регулярно, маму всё равно укачало. Это, наверное, от страха. Человек, которого однажды укачало, всё время боится этого вновь и сам провоцирует очередной приступ. Так оно и вышло. Мама всё это время лежала и не хотела встать и выйти на свежий воздух, как я её не просил. К вечеру ветер стих и уже в темноте мы подошли к пристани Ульяновска.
  Волга для нас закончилась глубокой ночью, когда пароход свернул на Каму. Мы этого не заметили и лишь утром я, выйдя на воздух, увидел, что река значительно уже. Вода в ней тёмная, а по берегам растёт густой лес, которого мы на Волге не видели. Даже на Жигулёвских горах был не совсем лес, а так, густые рощи. Природа Предуралья, несомненно, более разнообразна и живописна, чем берега Волги, особенно в нижнем течении.
   Спустя несколько дней, мы благополучно причалили у речного вокзала нашего родного города. Нас никто не встречал, но мы и не ожидали встречи. Своим ходом, на трамвае, мы добрались со всей поклажей до дома.
  Как хорошо оказаться снова в родных  стенах. И шума нет (кроме привычного трамвая за окном) и палуба, т.е. пол не качается.  Единственно кто был искренне рад нашему приезду, так это наша Мурка. Она была оставлена на попечение соседей, но постоянно навещала нашу квартиру, проходя по широкому карнизу и залезая в форточку. На месте, которое она облюбовала для ночёвок, на покрывале дивана образовалось чёрное пятно, покрытое шерстью. В углу комнаты была куча голубиных перьев. По всей вероятности ловкая кошка ухитрялась ловить садящихся на карниз голубей и тем самым разнообразила своё меню. Она была так рада нам, что бегала за мамой из комнаты в комнату, боясь снова потерять.
  Так закончилось наше первое и последнее путешествие на пароходе. Но впечатления были настолько яркими и так глубоко запали в память, что по прошествии многих лет, удалось всё изложить на бумаге и представить уважаемому читателю