Штык карабина СКС по форме - сужающийся плоский клинок, в нашем рассказе занимает особое место.
В тот воскресный мартовский день на посту у продсклада топтался курсант школы младших авиаспециалистов (ШМАС) рядовой Тарас Дзюба.
Вчера солдаты долго скребли лопатами бетонные дорожки вокруг складов, отдирая их от зимних наледей, и оглашая окрестности звоном скребущего о камень металла.
Под лучами мартовского солнца снега на окружающих полянах серели, беременея талой водой, и выпускали из плена пучки бурьяна, сохранившего свою зелёную силу под снеговой шубой, а те самые бетонные дорожки, которые вчера невозможно было отскоблить ото льда, сегодня исходили паром, так что казалось бетон не просто горячий, а кипит и сам испаряется.
Смена подходила к концу. Запах, доносящийся из открытого узенького окошка, стал непереносим. Дзюба встал "на цыпочки" и заглянул в глубину «охраняемого объекта».
.
Прямо от оконной рамы куда-то вдаль была натянута проволока. А на ней уходящий в туннельную перспективу ребристый шланг из колбасных колец, сверху подсвеченный всё ещё низким солнышком. Дальний конец его терялся в таинственной черноте, и весь он был похож на притаившуюся и готовую к прыжку ребристую анаконду.
Тарас стал действовать в соответствие с Боевым Уставом Пехоты: оценил обстановку – проверка постов уже была: принял решение – использовать подручные средства, то есть – карабин.
Первая попытка успеха не принесла. Приподнятое над проволокой кольцо колбасы сначала приблизилось к окошку, а потом скользнуло по дуге клинка штыка и не просто вернулось на прежнее место, а привело в движение всю анаконду. Змея удалилась от окна, и при этом сжалась, готовая к прыжку.
Советские солдаты не сдаются! Теперь Тарасу пришлось, чтобы дотянуться до тупой башки анаконды, балансируя на цыпочках, держать карабин за приклад, так что круглая заглушка в торце приклада, прикрывающая пенал с принадлежностями для разборки и чистки карабина, теперь маячила перед самым носом.
Вес карабина – три с половиной килограмма, такой приемлемый, пока оружие за плечом, сейчас многократно умножался за счёт рычага.
Архимед сыграл с Тарасом злую шутку: пальцы Тараса разжались и карабин упал внутрь продовольственного склада, исчез в таинственной черноте глубокого ущелья. Или колодца? Он даже не звякнул, просто исчез, как будто его и не было. Конечно, на складе были мешки… Тарас об этом не думал. Карабин исчез. Аннигилировал. Превратился в воздух!
Тарас подтянулся, ухватившись за край окошка. Из глубины склада въедливо улыбалась ликующая морда анаконды.
Для тех, кто никогда не ходил в караул, стоит пояснить, что есть часовой.
Не все знают, что часовой на всём пространстве необъятной страны является единственным лицом, которому р-а-з-р-е-ш-а-е-т-с-я у-б-и-т-ь ч-е-л-о-в-е-к-а.
И он за такое убийство не то, что не будет наказан, а будет поощрён. Если , конечно, действовал по "Уставу гарнизонной и караульной службы".
А вот караульный такого права не имеет. Если караульный застрелит человека, никакие смягчающие обстоятельства не уберегут его от судьбы уголовника.
В свете вышесказанного существенную роль играет тот кратчайший миг, при котором караульный превращается в часового, а прежний часовой – в караульного. Этим мигом является последнее слово в команде разводящего "С поста шагом … марш!".
"Марш!" – и ты уже особое лицо "с правом на убийство".
"Марш!" – и ты опять простой смертный.
Когда пришла очередная смена, часовой Дзюба, лицо "с правом на убийство", но без орудия для осуществления этого права, шатался возле охраняемого объекта.
Ни сержант Зыкин, и ни один из солдат смены за всё время, пока заступающий на пост караульный и всё еще часовой Дзюба осматривали двери, окна, замки и печати – деревянные колодки с пластилиновыми оттисками, не обратили внимания на отсутствие у часового оружия.
Наконец подоспел миг перевоплощения и Зыкин начал:
- Курсант Дзюба, с поста шагом…- тут сержант приобрел вид человека, споткнувшегося на ровном месте, - а где твой карабин?
- На складе, - ответил Дзюба совершенно бесцветным голосом.
- Не понял… когда ты сдал на склад… чёрт, на каком-таком складе?
- Ну, на этом… - и Тарас кивнул, а потом и пальцем показал на открытое окно.
В те годы в стране существовал один выходной день – воскресенье. Дежурный по части на дежурной машине привёз-таки завсклада. Чего это ему стоило, догадаться нетрудно. Старшина сверхсрочной службы, фронтовик с медалями за геройство на войне и ранения… он и в будни поддерживал тонус тем самым спиртом, который выписывался килограммами, а со склада отпускался литрами, потому как ни один уважающий себя завсклада не станет взвешивать спирт.
Сверхсрочник "выдал" со склада злополучный карабин, сопровождая процедуру тирадами в орнаменте народной лексики:
- Мать, вашу, салаги, вечно вы не нажрётесь. Я, такие-растакие (опять же – в том самом орнаменте) это дело так не оставлю, напишу рапорт комдиву!
И написал. За что от комдива получил… под стать той анаконде, что соблазнила Тараса, и в то самое место, которое давеча так часто упоминал. Нечего оставлять окна склада открытыми и провоцировать молодых солдат!
Комбат подполковник Леонов сначала угрюмо смотрел на этого неуклюжего солдатика, захотевшего лётчицкой колбасы.
- Ну, я слушаю, слушаю, докладывай!
По мере того, как Тарас докладывал, описывая солнечное воскресенье, запахи весны и колбасы, манипуляции с карабином и непослушную колбасную анаконду, подполковник начал как-то ёрзать на стуле, потом встал, подошел к открытому окну, дальше слушал стоя к Тарасу спиной. Плечи его тряслись. Еле выговорил, не оборачиваясь:
- Идите, будете наказаны!
Наверное, очень много работы у комбата, если наказать Тараса он начисто забыл. Или – пожалел, вспоминая других таких же… не вернувшихся к мамкам…