- Зима прямо за углом, - сказал Гарфлёр с необычным для него беспокойством.
- И что? – спросил Зигмунд.
Он только что закончил переписывать счета и теперь с наслаждением разминал окаменевшие от усталости пальцы.
- Много что, - сказал Гарфлёр. – Во-первых, мы с тобой должны обновить гардероб зимней одежды. Для этого придётся писать в Лондон пошивщику, да притом ещё ехать туда – брать эскизы у модельера и прочее. Опять же, чинить сани. Закупать паклю для щелей. Дровяной склад, я видел, наполовину пуст. Десмонд, чтоб ему облысеть и запаршиветь, высосал насмерть кухонного уборщика. Да потом этот проклятый праздник, Чёрная ночь.
- А когда он? – спросил Зигмунд, поспешно пролистывая память и к позору своему ничего подходящего там не находя.
- Двадцать третьего, - сказал Гарфлёр, опускаясь в кресло. – Сразу перед человеческим Рождеством. Рождество-то ты знаешь?
- Вампирам вроде бы запрещены христианские праздники?
- Разумеется. Но он и не христианский. Это самая долгая ночь в году, зимний солнцеворот. То, что Рождество следует за ней, символизирует собой возникновение света из тьмы и хаоса. То есть, без тьмы не было бы света, и прочее. В мистике и символике я не силён. Если интересно, спроси у Джентли, он-то коня подковал на разных там церемониалах. Чёрт, будь я проклят! – воскликнул Гарфлёр. – Уж скорее бы всё закончилось!
- Вот, - сказал Зигмунд, роясь в сундуке, - письма за прошлый год: пошивщику, закройщику, галантерейщику, торговцу холстом, продавцу пакли… Достаточно будет их переписать. Насчёт саней распоряжусь. И я думаю, Десмонду следует взяться за уборку кухни самому, пока мы не выберем нового подметальщика. О дровах, кстати, я взял на себя смелость позаботиться: вчера вилланы подвезли первую дюжину возов. Что же ещё?.. – И шальная надежда загорелась в его сердце: что, если ему позволят съездить в Лондон по делам дома? Пусть даже дадут сопровождение, это неважно, он уж как-нибудь сумеет обмануть бдительность своего спутника.
- Я ожидал от тебя усердной работы, но твоя рачительность творит чудеса, - произнёс Гарфлёр с нескрываемой благодарностью. – К модельеру лучше всего отправить Джентли Рыжего. Но один он спустит все деньги, поэтому…
- Я мог бы сопутствовать ему, - не выдержал Зигмунд.
- Нет, - ответил Гарфлёр невозмутимо, - ты слишком полезен тут, в замке, мне некем будет тебя заменить.
Большая белая луна заливала улицу стальным сиянием. С обеих сторон, у домов, притаилась тьма, разбитая надвое блеском мостовой.
Мужчина взглянул на башню. Часы показывали без четверти десять. Он опять пришёл слишком рано.
Мягкая ладонь коснулась его шеи. Обернувшись, он увидел, к своему удивлению, неизвестную даму. «Ишь, как зажрались, курвы, - промелькнуло у него в голове, - разодета в пух и прах, прямо королевна. Если б я мог подарить моей Бонни хоть один такой браслетик…»
- Оставь меня, - сказал он. – Я со шлюхами не связываюсь.
- Мне не надо платить, - ответила Либертина и нежно, осторожно прокусила ему горло.
- Собственно, нас так мало, - рассказывал Джентли, - что ночь сотворения любого вампира становится памятной. В библиотеке лежит огромная книга с жизнеописаниями всех, кто вошёл во тьму ранее 1400 года. Её не поленился написать некий Рабенхильд Криворукий… Главнейшими же нашими праздниками являются, как известно, Чёрная ночь, Самайн, он же Хелловин, Ночь Джона Крестителя, Вальпургиева ночь, День Мёртвых, который справляется второго числа ноября, Падение Сатаны во Тьму, Пир Летучей Мыши (это старый языческий обряд), Рождение Праматери Лилит и наступление нового года. Всё-таки время для нас течёт так же, как и для смертных.
- Какой такой праматери Лилит? – спросил Зигмунд.
- Есть различные легенды о сотворении первого вампира, - ответил Джентли, задувая свечку. – Две основных: языческая и сатанинская. Язычники – неумершие диких племён с севера и востока – считают, что вампира родила женщина, совокупившаяся с летучей мышью. Те, кто веруют в Единого Бога и сатану – к ним, мы, собственно, и относимся – почитают Лилит. Это первая женщина, упоминающаяся в Библии, откуда следует, что зло возникло раньше добра и непременно оттеняет его. Эта девица должна была стать женой первого человека, Адама, но он её отверг.
- Почему?
- Потому что вход в её вагину защищали зубы, - сказал Джентли. – Бедный Адам, конечно, испугался такой преграды. Да и в остальном она его превосходила. Поэтому для Адама сотворили Еву – из его ребра, чтобы она служила ему, как часть его тела, – а Лилит попросили удалиться. Покинув райский сад, Лилит нашла себе возлюбленного в лице Люцифера, то есть сатаны. Он не уступал ей ни в чём и оказался храбрее человека. К тому же он страдал от одиночества, ведь как раз в то время его и низвергли с небес. Уже потом он навербовал себе демонов из числа ангелов, недовольных законами Создателя. Лилит породила во тьму множество тёмных существ, более слабых, чем демоны. К ним относился и первый вампир. Этот вампир своей кровью создал несколько себе подобных. Далее, они стали размножаться, вовлекая во тьму смертных, выделявшихся своей красотой и умом. Их стало слишком много. Начались великие Войны и междоусобицы древних неумерших. Конец им положила Ночь Мира – тоже, кстати, большой праздник – в эту ночь был составлен и подписан Кодекс тёмных тварей, создан Великий Совет Тринадцати, а было это пятого мая пятьсот восемьдесят шестого года от Рождества Христова.
Ты мог видеть Лилит на картинках – желтоволосая женщина с когтями и хвостом, кормящая кровью из левой груди первого вампира, ещё младенца. Этот сюжет называется Чудо Сангвинации.
Зигмунда и Джентли постепенно окружили другие вампиры. В полной темноте их тихое дыхание и бледные лица придавали сказанному Джентли какой-то сказочный, мистический оттенок.
- Демоны были созданы Богом, они его дети, и младшие братья сатаны. Потому как все они – бывшие ангелы, предавшие своего небесного отца и восставшие против него. Лилит тоже дочь Бога, равно как и Ева, и Адам. Вампиры, тем самым, выходят как бы внуками Создателя и племянниками первого человека. Вот почему мы слабее, чем демоны, и не так свободны в своей воле, как люди. Смертный властен выбрать между добром и злом, мы же лишены этого выбора.
Существует ещё предание, что спустя две тысячи лет от Рождества Христова – ждали, что это случится всего через тысячу лет, но как-то не получилось – родится Антихрист, он же Зверь. Тогда произойдёт великая битва между добром и злом, и всех грешных существ, вампиров в том числе, ждёт гибель. По другой версии, Иисус и Зверь подпишут договор, по которому будут официально разделены полномочия добрых и злых сил. Но, поскольку до этого события нам остаётся ещё пятьсот восемьдесят лет, думаю, пока не стоит беспокоиться.
Либертина окунула перо в чернильницу. Этот наглец Марциан должен подчиниться воле Великого Совета. Законы едины для всех.
Она написала:
«господину в-ру Марциану,
Старшему советнику Великого Совета Тринадцати,
Девятому Бессмертному, Сангвисорберу в первой крови,
Патрону вампиров Северного моря и прилегающих земель,
Почётному члену Сообщества вампиров,
Третьему Члену Общины Старейших Неумерших,
Заслуженному Миротворцу и Защитнику Закона,
Кавалеру Орденов Летучей Мыши I степени, Золотого Зуба, Лунного Серпа и др.,
Герцогу N, графу X и Y».
Либертина приостановилась. Сочинение писем не относилось к её талантам.
«Милостивый государь» - вывела Либертина после минутного раздумья.
«Милостивый государь,
Имею к Вам нижайшую просьбу: не соблаговолите ли Вы выдать мне некую персону, находящуюся у Вас в замке, а именно, молодого неумершего по имени Зигмунд? Довожу до Вашего сведения, что Великим Советом Тринадцати он приговорён к уничтожению, ибо является незаконнорожденным вампиром. Рассчитываю на Ваше понимание и содействие.
С нижайшим поклоном, и проч., и проч.,
в-ша Либертина».
Вначале письмо показалось ей недостаточно почтительным, но затем она решила, что краткость и твёрдая логика письма подействуют сильнее, чем пышные эпитеты и мольбы. Либертина согнула лист, окунула печатку в расплавленный сургуч, прижала её к бумаге. Затем самолично оседлала лошадь и, соблюдая должные предосторожности, выехала в сторону замка. Содержание письма не позволяло ей доверить доставку кому-либо другому, непосвящённому в тайну Сообщества Летучей Мыши.
- Чего это ты мрачный, как лунное затмение? – спросил Джентли.
- Всё мне надоело, - ответил Зигмунд, приваливаясь к каминной стене. – Как мне дальше жить? Неужто я буду до скончания веков прислуживать старому гоблину? Я бросил семью, я учился музыке, чтобы пробуждать в людях веру и любовь к… а я даже имя Его не смею произнести! Поистине, я словно мертвец. Неужели так и будет всё идти век за веком: пить проклятую кровь у бедных людей, влачить существование во тьме, без надежды, без веры, и защищать свою жалкую плоть, пока не настанет, наконец, День Страшного Суда! Зачем всё это нужно?
- Кто знает, - заметил Джентли. – Наш ум убог. Не следует противиться воле Того, кто нас создал.
- Он нас не создал, - сказал Зигмунд, - мы всего только плод развратной связи между двумя его худшими творениями. И чем дольше я размышляю, тем чаще мне кажется, что это какая-то ужасная болезнь, вроде проказы. Она поразила наш аппетит, наши внутренности, нашу кожу, так что нежнейший солнечный луч прожигает её, и наш разум, и мы обезумели, и стали вести себя как чудовища. О, если бы я только знал, как исцелиться!
- Природа рождает много странных тварей, - ответил Джентли. – Взять, к примеру, гиену…
- К чёрту природу. Ни один зверь не сравнится с нами в свирепости. Вот господин Марциан – он же в дюжину раз хуже этой… как там её?..
- Гиены, - подсказал Джентли. – Да ведь ты никогда не видел ни одной.
- Какая-никакая, я уверен, она и добрее, и красивее его, - сказал Зигмунд. – Что бы я ни делал, я слышу в ответ только ругань и угрозы. Этой ночью он сказал мне, что я выродок, и что у меня ещё первая кровь на губах не обсохла. А уж эти его нравоучения…
- Успокойся, Зиг. Пусть себе ругается. Ругань никому ещё кости не перешибла.
- Ах, когда же это закончится!
- Всё когда-нибудь закончится, - сказал Джентли примирительно. – А сейчас успокойся. За слезами следует смех, а за дождём – солнце.
- Этого-то я и боюсь, - ответил Зигмунд, но Джентли глядел на него с так сочувственно, так жалостно, что он невольно рассмеялся.
Господин Марциан прислал ответ с нарочным. Либертина поспешно разорвала дорогой конверт. Расправив бумагу в руках, она с возмущением прочла:
«В-ше Либертине.
Милостивая государыня,
К моему величайшему сожалению, вынужден отклонить Вашу просьбу, так как намерен решить судьбу упомянутого вампира Зигмунда без Вашего вмешательства, поскольку сам в течение многих лет являюсь членом Совета Тринадцати, приговором которого упомянутый вампир якобы подлежит уничтожению.
С величайшим почтением,
в-р Марциан,
Девятый Бессмертный,
Сангвисорбер в первой крови,
Старший советник и заслуженный член Великого Совета Тринадцати,
Патрон вампиров Северного моря и прилегающих областей,
Третий Член Общины Старейших Неумерших,
Заслуженный Миротворец и Защитник Закона,
Почётный член Сообщества вампиров,
Кавалер Ордена Золотого Зуба, Ордена Лунного Серпа, Ордена Летучей Мыши первой степени,
Магистр философии, Бакалавр семи свободных искусств, в т.ч. Доктор риторики,
Профессор Школы Неофитов,
Председатель Общества «Вечная Память», член Общества «За чистую кровь»,
Герцог N, граф X и Y».
Либертина была вне себя от ярости, которая подстёгивалась ещё и страхом перед Судом Великого Совета. На секунду ей почудилось, что солнечные лучи уже вонзают в неё свои жала – но она глубоко вздохнула, заставила себя собраться с мыслями и затем написала:
«господину в-ру Марциану,
Старшему советнику Великого Совета Тринадцати,
Девятому Бессмертному, Сангвисорберу в первой крови,
Патрону вампиров Северного моря и прилегающих земель,
Почётному члену Сообщества вампиров,
Третьему Члену Общины Старейших Неумерших,
Заслуженному Миротворцу и Защитнику Закона,
Кавалеру Орденов Летучей Мыши I степени, Золотого Зуба, Лунного Серпа и др.,
Герцогу N, графу X и Y.
Милостивый государь!
Имею честь напомнить Вам, что Вы – не единственный член Совета Тринадцати, коим был осуждён вампир Зигмунд, в связи с чем предостерегаю Вас от нарушения решений Совета. Если же у Вас возникают сомнения по поводу вынесенного приговора, прошу Вас связаться с Председателем Совета Тринадцати в-ром Гедионом, Третьим Бессмертным, Сангвисорбером в первой крови, Восприёмником вампиров, Первым регистратором кровопитающихся тварей, Учредителем Ко¬декса и Коалиции, Верховным Судьёй, Сеньором патронажей Северного моря, Франкского коро¬левства, земель Римской империи, Средиземноморского побережья, Азии, Московии, Терра Уль¬тима и диких земель и пр., Первым членом Общины Старейших Неумерших, Заслуженным Миро¬творцем и Защитником Закона, Почётным членом Сообщества вампиров, Кавалером Ордена Тём¬ной Крови, Египетского Креста, Алой Капли, Ордена Золотого Зуба, Ордена Пр. Вельзевула II степени, Короны Лилит, Ордена Пр. Смолкина, Верёвки Пр. Иуды, Ордена Пр. Фраттера, Кольца Большого Змея, Ордена Пр. Велиала, Ордена Пр. Мархозия, Ордена Пр. Астарота, Ордена Двена¬дцати Чудовищ, Ордена Летучей Мыши I степени, Ордена Пр. Бегемота, Пентаграммы I степени, Зуба Дракона, Ордена Меча, Золотого Глаза Совы, Магистром римского права, Магистром семи свободных искусств, Почётным Императором армии, Диктатором, Главой Ведомства Блюдения Лояльности.
Всегда к Вашим услугам,
в-ша Либертина».
На этот раз письмо показалось ей чересчур вежливым.
На другую же ночь Либертина получила ответ от Марциана. Ей было показалось, что это добрый знак – пока она не начала читать:
«В-ше Либертине.
Милостивая государыня!
Осмелюсь возразить Вам, что, будучи одним из влиятельных членов Совета, а также ближайшим другом в-ра Гедиона, я отнюдь не нуждаюсь в Ваших напоминаниях и предостережениях.
Искренне Ваш,
Девятый Бессмертный,
Сангвисорбер в первой крови,
Старший советник и заслуженный член Великого Совета Тринадцати,
Патрон вампиров Северного моря и прилегающих областей,
Третий Член Общины Старейших Неумерших,
Заслуженный Миротворец и Защитник Закона,
Почётный член Сообщества вампиров,
Кавалер Ордена Золотого Зуба, Ордена Лунного Серпа, Ордена Летучей Мыши первой степени,
Магистр философии, Бакалавр семи свободных искусств, в т.ч. Доктор риторики,
Профессор Школы Неофитов,
Председатель Общества «Вечная Память», член Общества «За чистую кровь»,
Герцог N, граф X и Y,
в-р Марциан».
Либертина бессильно опустилась на скамью. Она чувствовала себя безвинно оскорблённой и одновременно совершенно беспомощной. Что ему, проклятому старому негодяю, до её жизни и смерти? Одной молодой вампиршей больше или меньше – мир не рухнет. Его драгоценное благополучие – вот что заставляет солнце вращаться вокруг Земли. Господи, солнце…
Либертина застонала и схватилась за нашейный крест, сжав его так, что алмазы расцарапали нежные пальцы.
Просидев в оцепенении несколько минут, она взяла лист бумаги, и, плохо сознавая, что именно пишет, начертала:
«Господину в-ру Марциану,
Девятому Бессмертному,
Сангвисорберу в первой крови,
Старшему советнику и заслуженному члену Великого Совета Тринадцати,
Патрону вампиров Северного моря и прилегающих областей,
Третьему Члену Общины Старейших Неумерших,
Заслуженному Миротворцу и Защитнику Закона,
Почётному члену Сообщества вампиров,
Кавалеру Ордена Золотого Зуба, Ордена Лунного Серпа, Ордена Летучей Мыши первой степени,
Магистру философии, Бакалавру семи свободных искусств, в т.ч. Доктору риторики,
Профессору Школы Неофитов,
Председателю Общества «Вечная Память», члену Общества «За чистую кровь»,
Герцогу N, графу X и Y.
Милостивый государь!
Создателем в-ра Зигмунда являюсь непосредственно я. Таким образом, он официально считается моей личной собственностью. Тем самым Вы становитесь нарушителем права частной собственности. Закон на моей стороне, и Ваши дружеские отношения с в-ром Гедионом не могут изменить установленных традиций. По Закону же в-р Зигмунд подлежит немедленному уничтожению. В противном случае, ежели Вы будете препятствовать исполнению Закона, освящённого веками, я буду вынуждена обратиться в Великий Совет Тринадцати с надзорной жалобой.
С уважением,
в-ша Либертина».
Пусть теперь старый упырь попробует засунуть её письмо в нужник! Она была полна решимости. Она и в самом деле подаст надзорную жалобу и встречный иск. Что ей, собственно, терять? И чего старик так вцепился в этого маленького бродягу? Уж не песенками ли Зигмунд так очаровал его?
Либертина, несмотря на своё бедственное положение, засмеялась.
Ей представилась трогательная сцена: юный Зигмунд, исполненный почтения, играет на гитаре для вальяжно развалившегося в кресле Марциана, а тот (вылитый покровитель высоких искусств) отечески взирает на него из-под мохнатых бровей.
- Зиг, расскажи ещё раз про изгнание злых духов!
- Обычно, - продолжал Зигмунд, несколько смущённый (вампиры катались по полу от смеха, хотя с его точки зрения он говорил вещи обыкновенные), - священник беседует со злым духом, вселившимся в тело. Человека, заражённого демоном, привязывают к кро¬вати, потому что злой дух при виде священника начинает буйствовать. Священник спрашивает у демона его имя и звание, и демон отвечает ему.
- А если не ответит?
- Всегда отвечает. Должно быть, у демонов так принято – ведь священник всё-таки слуга Господа. А затем демон опять-таки начинает буйствовать и изрыгать богохульства, ибо таково его нормальное состояние. Но священник не должен обращать на это внимания; он читает молитвы: «Демон такой-то, оставь тело грешного раба Господня имярек» и так далее. Собственно, имя он спрашивал затем, чтобы вставить его в молитву. Кроме того, он брызгает тело одержимого святой водой. Демона от этого начинает корчить, и он изрыгает богохульства с удесятерённой силой. Но если священник будет достаточно упорен, он переупрямит демона. Хуже, если бесов окажется штук семь или восемь. Тогда с ними замучаешься.
- Зигмунд, как убивают вампиров?
- Известное дело: вбивают в сердце осиновый кол.
- А если человеку вбить кол в сердце, он выживет?
- Нет, - сказал Зигмунд, - просто это такая традиция… Если тебе вбили кол в сердце, и ты умер, значит – вампир. Опять же крест и чеснок хорошо отгоняют вампиров.
Раздался новый взрыв хохота.
- Ещё бы, - сказал Джентли, - стану я кусать человека, от которого воняет чесноком. Ненавижу людей, которые не следят за собой.
- Хороший христианин не должен ухаживать за собой, - ответил на это Зигмунд. – Он ходит в рубище, ни в коем случае не душится и не использует красок. Потому-то разряженные грешники и привлекают внимание вампира и прочих адских отродий. Украшение себя есть обман, противный Господу, ибо он создал человека таким, каким считал нужным.
- Почему бы тогда не ходить голым?
- Потому что это будит грешные страсти в людях, - ответил Зигмунд.
- Но ведь это Господь создал их такими соблазнительными?
На это Зигмунд не нашёлся, что ответить. Слово взял Джентли:
- Недавно прочёл запрещённую книгу – тем не менее, в нашей библиотеке она имеется – под названием «Золотая Легенда». В этой благочестивой книге собраны краткие жития святых, история Христа и апостолов, и прочие сакральные вещи. Там описаны такие ужасы, после которых поведение вампира или другого злого существа кажется вершиной милосердия. У христиан больше всего ценятся люди, которым не везёт в жизни: нищие, больные, бездетные. Чтобы прославиться, им обязательно нужно пройти через различные пытки. Своих святых на картинках они изображают изуродованными, чтобы пробудить в людях желание так же ужасно страдать. Святую Люцию, например (ей вырвали глаза), так и рисуют держащей в руках блюдо с глазами. Она словно предлагает зрителю полакомиться ими. Вообще, святых там держат за нелюдей и как только не издеваются! Варят в кипящем масле, разрывают лошадьми. Если тебе просто отрубили голову – можешь считать себя счастливчиком. Несчастную Святую Агату расчленили на части, и её мощи покоятся в шести разных церквях. Святого Блэйза изодрали металлическим гребнем, поэтому после смерти он стал покровителем чесальщиков шерсти. А покровительнице дантистов, Святой Аполлонии, перед смертью вырвали все зубы, один за другим. Нелегко давались святым их небесные должности! Но хуже всего обошлись со Святым Себастьяном. Вначале бедного мальчика расстреляли из луков, но, хотя и нанесли ему великое множество ран, среди них не оказалось ни одной смертельной. Себастьян потерял сознание от боли, и его сочли мёртвым. Однако добрые люди подобрали его, перевязали и вылечили. Едва встав на ноги, Святой Себастьян вновь отправился к тому самому римскому императору, который отдал приказ о расстреле. Себастьян заявил, что, оставив его в живых, Господь явил чудо. Но император-то, будучи подлым язычником, погрешил на похмельных солдат. Поэтому он распорядился забить Себастьяна палками до смерти. Нежный юноша вновь лишился чувств. Его труп (как они думали) вышвырнули из дворца, но не тут-то было! Себастьян и не подумал умирать от какого-то там бичевания. Спустя некоторое время он в третий раз явился или, вернее, приполз во дворец к мерзавцу императору и явил тем самым ещё одно чудо. На этот раз император оказался столь гнусен, что утопил его в главном канале для слива нечистот города Рима – так называемая Клоака Максима. Оттуда Себастьян уже не выплыл. Но, конечно, не всем так улыбается удача: если уж тебе не посчастливилось захлебнуться в фекалиях или заживо лишиться глаз, необходимо, по крайней мере, регулярно заниматься флагелляцией, морить себя голодом и бессонницей, называть себя собакой, грязной тварью. Лишь тогда ты станешь истинным праведником. Я читал и всё думал: как это люди укоряют нас за то, что мы пьём их кровь? Рассуждая логически, мы только помогаем им приобщиться к славе Господней, притом ценой вполне умеренного мучения.
Кроме того, я прочёл и «Календарь», где описаны обряды христиан. И основным из них является евхаристия, при которой добрые христиане едят плоть и пьют кровь своего Бога. На мой взгляд, это какой-то древний каннибальский ритуал.
- Совсем нет, - робко возразил Зигмунд, - ведь тем самым они приобщаются к Господу своему.
- Тогда и я приобщаюсь к праведникам, когда пью их кровь? – сказал Джентли.
Зигмунд не снизошёл до ответа.
- А что это за странный обычай варить и красить куриные яйца на пасху?
- Яйцо символизирует вечную жизнь и воскрешение, - пояснил Зигмунд.
- То есть, заживо сварить зародыша цыплёнка и затем съесть его символизирует вечную жизнь?
- Должно быть, тут следует видеть Страсти Христовы, - совсем растерявшись, сказал Зигмунд.
- Лишь бы этот цыплёнок потом не воскрес в желудке, - заметил Джентли, вызвав новый взрыв хохота у слушателей.
- Это ещё что за безобразие? – закричал Марциан с порога (его появления никто не заметил). – Кто это вам, жалкие твари, разрешил богохульствовать? Кто вы такие – скользкие грязные змеи, ворошащиеся во тьме, – пред лицом Великого Создателя? Хватит того, что вы преступаете закон Божий самим своим существованием!
Воцарилась мёртвая тишина.
- Вампир Джентли, - продолжал Марциан, словно выплёвывая каждое слово, - соизвольте пройти со мной и быть наказанным за свои отвратительные речи.
Джентли, незаметно подмигнув, вышел из комнаты.
Едва дверь закрылась, как все согнулись в новом приступе беззвучного, но неудержимого смеха.
Зигмунд вынул из набитого бумагами ящика письмо с необычной чёрной печатью – и вскрыл. Господин Марциан нуждался в отдыхе и приказал Гарфлёру самому рассматривать все письма и официальные бумаги. Но Гарфлёр, в преддверии зимних морозов, закупки шуб и одеял, рубки дров, конопаченья, Чёрной ночи и прочих радостей этого времени года носился по замку точно молния, натёртая жиром, и совсем потерял голову. Зигмунд остался в канцелярии за старшего. Вот почему он распечатал письмо с чёрной печатью.
Зигмунд прочёл:
«Г-ну в-ру Марциану,
такому-то сякому-то всякому разному и проч.
Милостивый государь!
Создателем в-ра Зигмунда являюсь непосредственно я. Таким образом, он официально считается моей личной собственностью. Тем самым Вы становитесь нарушителем права частной собственности. Закон на моей стороне, и Ваши дружеские отношения с в-ром Гедионом не могут изменить установленных традиций. По Закону же в-р Зигмунд подлежит немедленному уничтожению. В противном случае, ежели Вы будете препятствовать исполнению Закона, освящённого веками, я буду вынуждена обратиться в Великий Совет Тринадцати с надзорной жалобой.
С уважением,
в-ша Либертина».
Несчастный Зигмунд был потрясён.
Он уже привык, что его личной свободой все пренебрегают, но в письме о нём говорилось не как о слуге или рабе, а как о вещи. И чем столь ужасным он провинился, что «подлежит немедленному уничтожению»? Упоминание же Закона, Совета и какой-то неизвестной ему надзорной жалобы наполнило его сердце тоскливым ужасом. Нет, не зря его мучили предчувствия, не зря он ожидал беды! Ему осталось жить совсем немного, а после смерти он попадёт прямо в ад.
Первое, о чём Зигмунд подумал, когда собрался с мыслями – никто не должен знать, что он читал и вообще видел это послание. Взяв свечу, он с грехом пополам запаял печать. Куда же деть письмо? Выбросить? Но отправитель пришлёт ещё одно. Зигмунд не понял и половины из того, о чём говорилось в зловещей записке. Что ему делать, с кем посоветоваться? После долгих колебаний он решился сделать вид, что ничего не подозревает, и отнести письмо Гарфлёру.
Зигмунд нашёл его на чердаке, среди кучи сломанной мебели и старых вещей, которые Гарфлёр ругательски ругал самыми светлыми и добрыми словами. При виде Зигмунда поток его брани поменял направление и переключился непосредственно на нарушителя его одиночества.
- Пусть сатана зажарит эти шубы на своей самой страшной сковородке! Кто их только свалил здесь в таком беспорядке! Чтоб у негодяя отсохли его паршивые руки! А тебе что надо? За каким ангелом ты полез на чердак?
- Письмо, - осмелился сказать Зигмунд.
- Письмо, и что?
- Надо его открыть и ответить.
- Так открой его и ответь!
- Но оно не от человека. Оно от неумершего.
- Так и ответь, херувим тебя побери, этому неумершему.
- Я не могу на него ответить.
- Да почему, свинья тебя сожри?
- Не могу, - в отчаянии сказал Зигмунд, и на глазах его показались слёзы.
- Дай-ка сюда письмо, - сказал Гарфлёр.
Он повторно сломал печать, изуродовав её теперь до неузнаваемости, и развернул бумагу. Взгляд его бегал по строчкам, затем остановился. Гарфлёр задумался.
- Ты читал письмо?
Зигмунд заколебался.
- Конечно, читал. Потому-то ты и нёс такую несусветицу… Тем лучше: рано или поздно ты должен был об этом узнать. Теперь слушай меня внимательно. Никому не говори, что ты читал письмо. О том, что я сейчас тебе скажу, тоже никому не говори. Согласно приговору наших старейшин, госпоже Либертине, твоей невольной создательнице, поручено под страхом смерти препроводить тебя в тюрьму либо умертвить тебя.
- Но почему? – прошептал Зигмунд. – Что я сделал?
- Ты виноват уже тем, что родился, - ответил Гарфлёр. – Ты имел несчастье самовольно стать неумершим. Видишь ли, приятель, по Кодексу вампир имеет право на создание только одного себе подобного, а у Либертины ты, волею судеб, второй. Посему, ты являешься незаконнорожденным вампиром, бастардом, и подлежишь смертной казни. Это что-то наподобие того, как если бы ты построил дом на чужой территории, не имея на то разрешения владельца земли и властных органов. Тебя обяжут снести этот дом, как незаконно выстроенный. Помнишь, я тебе рассказывал: если Нумерий Нигидий на земле, являющейся собственностью Авла Агерия, построил некое здание или возвёл иное сооружение без согласия Авла Агерия…
- Но я-то не сооружение! – закричал Зигмунд.
- Разумеется, нет. А избавиться от живого существа, приятель, значительно легче и дешевле, чем снести дом. (Зигмунд молчал, стараясь сдержать слёзы.) У тебя есть только одно средство избежать смерти: оставаться в нашем замке как можно дольше. Господин Марциан, да славится его имя в веках и милях, может позволить себе игнорировать приговор Великого Совета. Ведь он сам – один из Тринадцати. Он, например, может заявить, что не был приглашён на заседание. Конечно, он не посещал заседаний уже несколько сотен лет кряду, но, следуя букве Закона, приговор придётся пересматривать в его присутствии. Не исключено, что в этом случае будет вынесено другое решение. В любом случае, у Марциана останутся его личные связи. Волк волка не ест. Если же твоя создательница или первый рождённый ею вампир отдадут дьяволу душу раньше, чем тебя казнят, ты станешь полноправным, законнорожденным членом нашего сообщества. - Но Гарфлёр был не таков, чтобы не подбросить в свой бальзам муху: - Так или иначе, сам ты ничего не можешь изменить. Посему предоставь реке течь. Знаешь, забота убила кошку. Все мы рано или поздно попадём в пасть Левиафана, и следует радоваться тому, что имеешь. Ешь, пей и веселись, ибо завтра ты умрёшь.
Зигмунд молчал.
- На эту ночь ты освобождён от работы, - добавил Гарфлёр. – Я распоряжусь, чтобы тебя не беспокоили. Иди.
- А починка? А пакля?
- Пакля без тебя не умрёт. Полежит себе одну ночку в одиночестве.
Зигмунд был ему благодарен.
После того, как он родился во тьму, одинокие ночные прогулки научили его смирению. Какое значение имеет человек? Что сам он значит, ничтожная букашка, придавленная огромным звёздным небом? Сегодня он разрывает чьё-то горло, а завтра другие насекомые сожгут его на костре во славу Божию.
Если человеком он считал свою душу бесценной, достойной войны между дьяволом и Богом, да и телесные нужды были для него неоспоримо важны: не подлежало никакому сомнению, что он должен жить, есть, пить и работать, – став проклятым, Зигмунд прошёл пытку одиночеством и отчаянием. Теперь Бог и всё мироздание являлись для него чем-то неизмеримо великим. Одно движение, один миг – и он будет стёрт с лица земли, и даже память о нём будет не дольше полуденной тени. Да и что с того? По сравнению с небом и вечностью что он, что муха, что его молитвы и слёзы, что чириканье воробья – всё одинаково мало, одинаково неразличимо из небесной дали. Кто это там копошится? Зигмунд, музыкант? Один из тысячи тысяч?..
Ешь, пей и веселись – ибо завтра ты умрёшь.
Он не хотел умирать.
Зигмунд понимал, что не имеет права на жизнь. И приговор неумерших был справедлив, и по законам Божиим его следовало уничтожить, и среди людей он не заслужил ничего, кроме мучительной смерти, да и сам чуть не довёл себя до самоубийства – но жажда жизни (а ведь ему ещё не исполнилось семнадцати) пересилила разум и волю.
Он похолодел от страха (как сказал бы Гарфлёр, «бабочки заметались в его животе») при мысли о том, что всё было готово к его побегу. По правде говоря, ему невероятно повезло с этим письмом. Приди письмо Либертины двумя-тремя ночами позже, будь Гарфлёр не столь занят, не пожелай господин Марциан побездельничать – и он выпрыгнул бы со сковородки прямиком в огонь. Если бы побег Зигмунда удался, никто не дал бы за его жизнь и ломаной монеты.
Несчастный невежда! Каждую ночь он проклинал своё пленение, а оказалось, что ненавистные стены замка уберегли его от смерти. Зигмунд нашёл в себе благоразумие поблагодарить судьбу. Раз уж счастливый случай спас его, нельзя оскорблять удачу легкомыслием. Нужно искать способ выжить.
Зигмунд взял лист бумаги. Оттолкнувшись от письма, мысль его пошла по прямой, без поворотов. Он решил обратиться к госпоже Либертине. Она умнее и старше, чем он. Да и зачем ей убивать его? Всё дело в судебном приговоре. Но ведь Совет угрожает ей в той же мере, что и Зигмунду. По существу, они союзники. Оба они ни в чём не виноваты. Всё случилось само собой.
«Милостивая государыня!» - написал Зигмунд.
«Уповаю на Вашу благосклонность и прошу простить мне дерзость моего обращения. Но обстоятельства вынуждают меня отнять несколько минут Вашего бесценного времени. Так как вампиром я стал невольно и не по своей вине, и надеясь на Вашу беспристрастность и милосердие, обращаюсь к Вам с предложением использовать жестокость судьбы с большей выгодой для нас обоих. Вдвоём нам будет легче защититься от приговора суда, чем поодиночке. И, поскольку Вы являетесь моей тёмной создательницей, моей второй матерью, я клянусь Вам в вечной преданности, и обязуюсь служить Вам, пока моё бессмертие не пресечётся. Прошу Вас изложить условия, на которых Вы согласны сохранить мне жизнь, не нарушая при этом как традиций, так и Ваших интересов.
С уважением и величайшим почтением,
Всегда к Вашим услугам,
Зигмунд».
Он вздохнул. Должно быть, мадам Либертина ненавидит его. По справедливости наказанию подлежит она, а совсем не Зигмунд. Либертина воспользовалась его незнанием и невинностью, превратила в тёмную тварь, столь же злобную, как и она сама – но, на его счастье, была пьяна как лорд, и забыла замести следы своего гнусного деяния. Но не может же он умереть только для того, чтобы доставить ей удовольствие! Нет, Зигмунд так не думает. Он напишет самому председателю Совета, пресловутому Гедиону.
Ему нечего бояться. Чистую руку незачем мыть. Вне всяких сомнений, его оправдают – и вызволят из застенка господина Марциана. С чего бы, в самом деле, господину Марциану рисковать своим положением и нарушать столь чтимый им Закон ради спасения какого-то слуги? Нельзя верить всему, что говорит Гарфлёр. Гарфлёр мог обмануть его, мог и нечаянно впасть в заблуждение. Чтоб язва разъела марцианову мерзкую рожу! Но он ещё узнает, где солнце ночует. Как говорится, петух храбр на своей навозной куче. На Великом Совете Тринадцати он заскачет, как кошка на горячих кирпичах. Нет такого закона, чтобы держать Зигмунда под замком.
«Господину в-ру Гедиону,
Третьему Бессмертному,
Сангвисорберу в первой крови,
Восприёмнику вампиров,
Первому регистратору кровопитающихся тварей,
Учредителю Кодекса и Коалиции,
Председателю Великого Совета Тринадцати,
Верховному Судье,
Сеньору патронажей Северного моря, Франкского королевства, земель Римской империи, Средиземноморского побережья, Азии, Московии, Терра Ультима и диких земель и пр.,
Первому члену Общины Старейших Неумерших,
Заслуженному Миротворцу и Защитнику Закона,
Почётному члену Сообщества вампиров,
Кавалеру Ордена Тёмной Крови, Египетского Креста, Алой Капли, Ордена Золотого Зуба, Ордена Пр. Вельзевула II степени, Короны Лилит, Ордена Пр. Смолкина, Верёвки Пр. Иуды, Ордена Пр. Фраттера, Кольца Большого Змея, Ордена Пр. Велиала, Ордена Пр. Мархозия, Ордена Пр. Аста¬рота, Ордена Двенадцати Чудовищ, Ордена Летучей Мыши I степени, Ордена Пр. Бегемота, Пен¬таграммы I степени, Зуба Дракона, Ордена Меча, Золотого Глаза Совы,
Магистру римского права, Магистру семи свободных искусств,
Почётному Императору армии,
Диктатору,
Главе Ведомства Блюдения Лояльности».
Вот когда ему пригодились бессонные дни над заданиями Гарфлёра!
«Мудростью тёмного бога нашего господин Председатель Совета, господин Верховный Судья, Сеньор всех заселённых земель, Почётный Император, Диктатор, Ваше Всемогущество Гедион!»
Зигмунд не был уверен, что именно так следует обращаться к первому среди вампиров, но справиться было негде.
«Только в силу исключительных обстоятельств и своего отчаянного положения осмелился обеспокоить Вас своим никчёмным письмом, в чём немедленно (у Зигмунда сломалось перо, он схватил новое) приношу глубочайшие извинения. Я являюсь незаконнорожденным вампиром Зигмун¬дом, созданным вампиршей госпожой Либертиной, в чём не было никакой моей вины. Решением Великого Совета Тринадцати я был приговорён («к уничтожению» - хотел написать Зигмунд, но не смог) к смерти. Поскольку в случае, если («Вашим милостивым…» - «Вы милостиво…» - за дверью послышался шум, и перепуганный Зигмунд, уже не раздумывая, поспешно продолжал) если (на этот раз закончились чернила. Господи! тёмный бог мой!) если мне будет сохранена жизнь, я мог бы принести некоторую пользу («чего не произойдёт, если меня казнят…» - нет, какое он имеет право ставить условия?), умоляю Вас проявить милосердие, снизойти к моей просьбе и пересмотреть решение Великого Совета Тринадцати. Если Вы будете столь благородны, что («не откажете?») соблаговолите сохранить мне мою жалкую жизнь, уверяю Вас, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы оправдать Ваше («что? милосердие, благородство?.. Кто помогает в сочинении писем? Святой Августин, кажется, но ведь он не может молиться святому. Но пусть хоть кто-нибудь поможет!..») Вашу доброту и заслужить право на («жизнь? бессмертие? Боже мой, проклятье!») существование.
С упованием на Ваше Всемогущество,
Ничтожнейший из рабов Ваших,
Зигмунд».
К счастью, никто так и не вошёл в комнату, и оба письма были благополучно дописаны.
Чтобы не вызвать подозрений, Зигмунд озаботился подделать почерк и печати на конвертах. Бедняга не отличался даром интриги. Он никогда не узнал, что лишь благодаря попустительству Гарфлёра – который ни на мгновение не обманулся в этой неловкой фальшивке – его послания и полученные на них ответы миновали бдящее око хозяина замка, сам же он избежал господского гнева, а, может быть, и более незавидной участи.
Зигмунд жил теперь от руки ко рту.
Он оказался вне всех законов. Он был не просто малая тварь, буковка в огромной Книге судеб; он – глупая ошибка, описка, ненароком закравшаяся в стройную прежде фразу. Всё пошло кувырком, но скоро Зигмунда вычеркнут, и повесть зазвучит по-прежнему прекрасно. Ничего не поделаешь, таковы правила грамматики.
Некоторые грамматисты считают букву «Z» лишней в алфавите. Так сказал Гарфлёр. Забавно, что даже его имя начинается с неправильной буквы.
Каждая ошибка боится, что её исправят.
«В-ру Зигмунду.
Уважаемый сер,
С прискорбием сообщаю, что Закон не терпит исключений, посему вынуждена отказать Вам в Вашей просьбе, тем более что не вижу, какую бы Вы могли принести мне выгоду. Прошу Вас учесть, что, какие бы действия Вы ни предпринимали, они никоим образом не повлияют на приговор Великого Совета Тринадцати.
В-ша Либертина».
«Проклятая волчица, испугалась за свою шкуру» - подумал Зигмунд, прочтя это письмо. Какие бы действия он ни предпринимал! Уж конечно, ни одно из этих действий не придётся ей по вкусу. Если раньше он пребывал в каком-то оцепенении, с ночи на ночь ожидая отказа и смерти, то теперь в сердце его расцвела надежда. Если Либертина боится поступков, которые он мог бы предпринять, – а иначе зачем бы она упомянула о них? – значит, он и в самом деле способен оказать некоторое влияние и на приговор Суда, и на участь самой своей создательницы.
Ему и в голову не приходило, что Либертина воспринимает его всего лишь как некий негативный фактор, как досадное обстоятельство, которое отвлекает её от повседневной жизни. Чем упорнее это обстоятельство будет противиться, тем более долгим и мучительным будет его устранение – долгим и мучительным для них обоих – и только.
Несколько развязный тон её письма был продиктован смертельной усталостью.
Казалось, уже века прошли с тех пор, как Зигмунд отправил письмо в Совет, а декабрь едва перевалил за середину. Должно быть, река времени оледенела от зимних морозов.
Если смотреть за горшком, он никогда не закипит. Нужно было отогнать беспокойные мысли. Зигмунд решил занять себя повседневными заботами. В его положении они не имеют никакого значения, но тем похвальнее будет справиться с ними безупречно.
Кроме того, умами обитателей замка завладела грядущая Чёрная ночь. Все ходили беспокойные, взбудораженные. Выдвигались покрытые пылью сундуки, начищалась посуда, люди получали двойную порцию яиц, рыбы и молока (христианский пост не должен был испортить праздничное пиршество), Зигмунд ночи напролёт торчал во дворе, считая прибывающие ящики, Джентли таскался с тряпичными цветами, масками, красками и сценарием пьесы – в которой Зигмунду, к его вящему неудовольствию, досталась роль евнуха-слуги. В ночь на двадцать второе в лес отправилась экспедиция за ёлкой и побегами омелы. Немногие оставшиеся дома доколачивали деревянного зверя. Зигмунд был занят за глаза и забыл о письме – благословенная передышка.
Праздник должен быть замечательным.
- Ещё одно чёртово письмо, - сказал служитель и посол господина Гедиона, вампир Гумберт Грустный. – Их уже огромная гора.
- Просто полный ларец, - вздохнула служительница и посол господина Гедиона, вампир Катарина.
Гумберт вскрыл письмо. Чем дальше он читал, тем сложнее ему было сдерживать смех.
- Читай вслух, - попросила Катарина.
Гумберт прочёл, запинаясь:
«Господину вампиру Гедиону, великому-превеликому – титулы и прочее.
Мудростью тёмного бога нашего господин Председатель Совета…»
- Неплохо начато!
«…господин Верховный Судья, Сеньор всех заселённых земель, Почётный Император, Диктатор, Ваше Всемогущество Гедион!»
- Его Всемогущество! – кусая губы, сказал Гумберт.
«Только в силу исключительных обстоятельств и своего отчаянного положения…»
- Ой-ой-ой, бедненький! Кто этот несчастный? – воскликнула Катарина.
- Сейчас узнаешь, - сказал Гумберт и продолжал.
«…осмелился обеспокоить Вас своим никчёмным письмом…»
- Проклятье! Да как он смел беспокоить нас, да ещё не просто письмом, а никчёмным?!
- Подожди, дальше он просит за это прощения.
«…в чём немедленно приношу глубочайшие извинения».
Гумберт и Катарина фыркнули.
«Я являюсь незаконнорожденным вампиром Зигмундом, созданным вампиршей госпожой Либертиной…»
- Ага! – сказала Катарина. – Ты видел когда-нибудь этого Златоуста?
- Нет, - ответил Гумберт, - но судя по слухам, это редкостный олух.
- Ещё бы, - произнесла Катарина. – Да разве Либертина создаст что-нибудь хорошее?
- А помнишь её первого вампира? Вот уж болван так болван!
«…в чём не было никакой моей вины».
- Да уж конечно! – в один голос воскликнули Гумберт и Катарина.
«Решением Великого Совета Тринадцати я был приговорён к смерти. Поскольку в случае, если мне будет сохранена жизнь, я мог бы принести некоторую пользу…»
Катарина согнулась от смеха, а Гумберт едва не выронил письмо.
- Спаситель Сообщества! Как мы раньше обходились без тебя!
«…умоляю Вас проявить милосердие…»
- Гедион милосерден – такой шутки я ещё не слышал.
«…снизойти к моей просьбе и пересмотреть решение Великого Совета Тринадцати».
- Бедняжка, ты, видно, думаешь, что, услыхав твою просьбу, весь Совет так и бросится наперегонки снисходить к ней и пересматривать своё решение! Да поможет тебе дьявол! Если ты этого добьёшься, то станешь величайшим из вампиров, созданных после Рождества Христова…
«Если Вы будете столь благородны, что соблаговолите сохранить мне мою жалкую жизнь…»
- То есть если мы не сохраним твою жалкую (как ты сам и сказал) жизнь, мы, выходит, уже недостаточно благородны?
«…уверяю Вас, что сделаю всё, что в моих силах…»
- А это, должно быть, ужасно много! – сказала Катарина, после чего их объял новый приступ смеха.
«…чтобы оправдать Вашу доброту…»
Гумберт не мог читать дальше – он только заикался, задыхался от хохота и жалобно стонал – поэтому Катарина взяла у него письмо и, вытирая выступившие слёзы, продолжала:
«…чтобы оправдать Вашу доброту и заслужить право на существование. С упованием…»
- Это уж слишком, - сказал Гумберт.
«С упованием на Ваше Всемогущество, ничтожнейший из рабов Ваших, Зигмунд».
Гумберт и Катарина плакали от смеха.
- Видишь, а ты ругал это письмецо. Как бы печально прошла эта ночь без него!
- Да, весёлое послание, - сказал Гумберт, отдышавшись. – Но, собственно, надо передать его господину. Всё-таки речь идёт о жизни и смерти, пускай даже раба, бастарда и кто он там ещё. Мы, пожалуй, некомпетентны в таких вопросах.
Зигмунд распечатал письмо и прочёл:
«Зигмунду,
бастарду Либертины.
Прошу более не докучать мне бесполезными письмами, так как моё время занято более важными вопросами, чем твоё незаконное существование и ошибочное появление во тьму.
в-р Гедион,
Третий Бессмертный,
Сангвисорбер в первой крови,
Восприёмник вампиров,
Первый регистратор кровопитающихся тварей,
Учредитель Кодекса и Коалиции,
Председатель Великого Совета Тринадцати,
Верховный Судья,
Сеньор патронажей Северного моря, Франкского королевства, земель Римской империи, Среди¬земноморского побережья, Азии, Московии, Терра Ультима и диких земель и пр.,
Первый член Общины Старейших Неумерших,
Заслуженный Миротворец и Защитник Закона,
Почётный член Сообщества вампиров,
Кавалер Ордена Тёмной Крови, Египетского Креста, Алой Капли, Ордена Золотого Зуба, Ордена Пр. Вельзевула II степени, Короны Лилит, Ордена Пр. Смолкина, Верёвки Пр. Иуды, Ордена Пр. Фраттера, Кольца Большого Змея, Ордена Пр. Велиала, Ордена Пр. Мархозия, Ордена Пр. Аста¬рота, Ордена Двенадцати Чудовищ, Ордена Летучей Мыши I степени, Ордена Пр. Бегемота, Пен¬таграммы I степени, Зуба Дракона, Ордена Меча, Золотого Глаза Совы.
Магистр римского права, Магистр семи свободных искусств,
Почётный Император армии,
Диктатор,
Глава Ведомства Блюдения Лояльности».
Зигги, сказал себе Зигмунд – с невольной интонацией Гарфлёра, – Зигги, приятель! Никогда не жарь не пойманного зайца. На что он надеялся, жалкий глупец? Добрая весть была бы чудом из чудес. Чудо не случилось. Он должен умереть, и никто ему не поможет.
Эта мысль наполнила его сердце покоем. Он вновь почувствовал себя песчинкой под прекрасным звёздным небом; он вспомнил, как стоял на набережной Саутгемптона, между ночью и морем, одинаково холодными и бесконечными. Пусть будет так, да свершится ваша воля, – сказал он небу и морю, чёрным как беспамятство.
Ешь, пей и веселись – ибо завтра ты умрёшь.
Погода подвела – дождь лил, как сказал Гарфлёр, «по-кошачьи и по-собачьи», луну скрыли тучи, и ночь и впрямь получилась чёрной.
Торжество началось с того, что Марциан объехал замок на четвёрке коней: белом, рыжем, чёрном и сером. Другие вампиры стояли под навесом, любуясь на своего господина и внутренне злорадствуя: плащ плохо помог Марциану от дождя. Зигмунд видел церемонию Чёрной ночи впервые. Тишина, шум воды, красивое зрелище, казавшееся немного колдовским, настроили его на мистический, экзальтированный лад, и, когда кони пронеслись мимо, его сердце скакнуло куда-то в горло, дыхание перехватило; только опасение нарушить парадность удержало его от крика.
Вернувшись к главному входу, Марциан торжественно сошёл с коляски. Ради праздника он облачился в мантию, слегка поеденную насекомыми (её наскоро починили), и корону. Рубины на рожках блестели как алая роса. В первый и последний раз Зигмунд испытал к своему повелителю какое-то подобие восхищения. Наряды остальных вампиров также соответствовали случаю. В одеяниях преобладали чёрный, красный и зелёный цвета; зелёный цвет был символом бессмертия. Когда праздничная толпа двинулась в залу, цепи, кольца, фибулы и браслеты, которыми они весьма обильно украсили себя, нежно зазвенели: будто крошечные кобольды захихикали по углам.
Зигмунд вошёл, и ему показалось, что он по волшебному мановению попал в сказочный каменный лес. Стены, потолок – всё было убрано зелёной омелой, ветками ели и рябины и ярко-алыми цветами. С ветвей свисали металлические диски, отполированные до зеркального блеска. На фоне лесной зелени они создавали иллюзию множества маленьких сияющих лун. Пол покрывал ароматный ковёр из свежесрезанной, ещё сочащейся, мелко порубленной травы.
- Гром тебя разорви, Гарфлёр, - прошептал Зигмунд. – Во имя подземного мрака! Где ты умудрился зимой достать цветы? Как они называются?
- Анемоны, - ответил Гарфлёр. – Цветы крови. Они искусственные, сшиты из шёлка.
- Чтоб я провалился в рай! – сказал Зигмунд.
Гарфлёр махнул рукой с ленивым пренебрежением мастера, но глаза его довольно заблестели.
Марциан сел в большое кресло и произнёс очередную неудобоваримую речь. Но все похлопали, отчасти искренне. В такую прекрасную ночь всё казалось восхитительным. Затем следовала театральная постановка, предмет страшных волнений Джентли. Актёров оказалось значительно больше, чем зрителей: в спектакле играли почти все вампиры мужского пола, обитавшие в замке. Дамы показались из своих покоев и чинно сидели, сложив руки на коленях. Разумеется, текст был перепутан, а декорации скособочились. Но ведь это была комедия, и не всё ли равно, над чем смеются зрители.
Затем следовал гвоздь церемонии, луна Чёрной ночи – крысиный бой.
Двух крыс, чёрную и белую, выпустили в зарешёченный садок. Увидев друг друга, они заняли стойку: встали на задние лапы и быстро перебирали передними, чтобы успеть ударить когтями ту, которая бросится первой. Усы их шевелились. Зрители затаили дыхание; стало так тихо, что они слышали шум дождя за дверями. Наконец, одна из крыс – белая – упала на четвереньки и кинулась к чёрной. Удар лапой разорвал бы ей шкуру, не прыгни она вверх, точно подброшенная. Крысы, вереща, сцепились и покатились по полу так, что садок зазвенел.
Сражение окончилось спустя несколько секунд. Зигмунд не успел рассмотреть, как чёрная крыса убила белую: побеждённое животное оказалось разорвано почти в клочья, и чёрная триумфаторша торопливо пожирала его.
Вампиры радостно завопили. Победа чёрной крысы над белой, символическое торжество ночи над днём, означало для них удачный год.
Гарфлёр взял садок и исчез с ним. Приближалась заключительная фигура.
В дальнем конце залы вдруг зажёгся свет. Чёрные пажи несли факелы, а между ними на звере с семью головами и десятью рогами въехала женщина, облачённая в пурпурные и алые одежды. В руках она держала огромную золотую чашу, всю в изысканных узорах.
Хотя Зигмунд и знал, что Зверь сделан из дерева и шкур, а тянут его на верёвке, женщина же – одна из дам-вампиров, всё-таки сердце его замерло от страха и восторга. Богопротивное зрелище ужасало его, и вместе с тем притягивало; и в эту минуту он стал истинным проклятым, ибо готов был на коленях молиться тому, от чего добрые люди с омерзением отвернутся.
Женщина на Звере приблизилась, в чаше оказалась кровь. Она протянула руки ниц, и вампиры в глубоком молчании по очереди отпили из чаши по глотку.
После нечестивого трепета всех охватило буйное, горячечное веселье.
В залу ввели смертных пленников, многие из которых были пьяны до беспамятства. Для неумерших настало время насладиться безумием винной крови. Началось пиршество Чёрной ночи. Ешь, пей и веселись – сказал себе Зигмунд. Не прошло и часа, как зала превратилась в кромешный ад: там умирали и целовались, изрыгали блевотину, в приступе пьянства катались по каменным плитам, рыдали, дрались, пытались танцевать с кем попало, не разбирая ни пола, ни возраста, ни положения, скользя подошвами по крови и рвоте на полу. Зигмунд плясал и пил вместе со всеми, зная, что, может быть, это последняя ночь, когда он пьёт и танцует. И страх смерти пьянил его сильнее, чем музыка, вино и поцелуи.
Оргия прекратилась несколько часов спустя криком неведомо почему трезвого Гарфлёра:
- Братья и сёстры по крови, слушайте меня! Настало время последнего таинства на сегодня – положения в гроб! Празднество окончено, всем немедленно спать! Скорее, скорее, братья и сёстры, скорее, пока не пришёл рассвет!
Ибо на рассвете ты умрёшь.