Александр ГЕРАСИМОВ
КАРТА
Что наша жизнь? Игра! …
(ария Германа из либретто М.Чайковского к опере П.Чайковского «Пиковая дама»)
1.
Нужная нам квартира располагается в третьем этаже доходного дома на Большой Зелениной улице Петроградской стороны. При входе следует обратить внимание на небольшой выступ у подоконника в прихожей. Это метка №0. Ничего особенного. Просто неровность стены.
Далее идет сапожный гвоздь с квадратной шляпкой. Это метка №1. На нем когда-то висела литографированная картина, изображавшая приезд в Самару Государя Императора Александра III и его встречу городскими властями. От литографии на обоях осталось темное пятно. Выше и слева, если хорошенько приглядеться, можно наблюдать тщательно подобранную под цвет обойной бумаги заплату. Она прикрывает входное отверстие от пули, выпущенной смертельно раненым снайпером.
***
Квартиру этажом ниже лет десять тому выкупил какой-то очень важный государственный чиновник. Он был сенатор. Собственно говоря, он купил себе целый этаж. В один день бывшие жильцы как-то очень организованно сели в подогнанные к дому автобусы, и их увезли. Как на расстрел. Никто, конечно, ничего плохого им не сделал. Просто чиновник всё хорошо организовал. Всем сестрам, как говорится, раздал по серьгам. Даже Половинкины, на что уж никчемная семья – алкаш на алкаше, но и те получили отличную отдельную квартиру в близком пригороде. В Токсово. Или Парголово, кажется.
После депортации жильцов в бельэтаже завелись гастарбайтеры. Полгода в квартирах круглые почти сутки стоял ровный строительный шум. К дому постоянно подъезжали грузовики и фуры со строительным материалом. А отъезжали «пухты», наполненные толстенными старыми досками, штукатуркой, кусками лепнины, печными изразцами, битым кирпичом и прочим квартирным ломом. По размаху строительства создавалось впечатление, что на втором сооружаются египетские пирамиды. Или бункер Гитлера.
Спустя время, шум стройки затих. А к парадной подкатились мебельные фургоны с витиеватой надписью «Fabian Smith». Дюжие мужички затащили на этаж короба с гарнитурами и бытовой техникой. В отремонтированном подъезде утвердилась будка консьержа. И всё. На этом до поры движения прекратились.
Вечерами к подъезду черными жуками подваливали тонированные «Гелендвагены». Из них высыпали озабоченные охранники. Минутой позже открывалась дверь «Mercedes-Benz Guard». Из машины, не спеша, вылезал небольшого роста человек в любую погоду одетый в неброское дорогое пальто и шляпу. Гвардейцы провожали его в парадную. Через некоторое время машины разворачивались и исчезали в темноте.
Одним днем, ничего особенного не предвещавшим, хозяин квартиры в бельэтаже завтракал поджаренным хлебом, сваренным «в мешочек» яйцом, кофе со сливками, морковным соком и фруктовым мармеладом. В столовой играла приятная музыка, кажется «Serenade from Swan Song №4» Франца Петера Шуберта. Впрочем, не берусь утверждать, я не специалист.
Вот кушает, значит, государственный чиновник яичко и в ус себе не дует. До встречи в мэрии еще минут сорок-сорок пять. «Успею», – думает. И яйцо серебряной ложечкой ковыряет.
А тем временем, буквально напротив его окна, на строительной площадке возводимого в рамках программы «Социальное жильё» дома, на постеленном на пыльный бетонный пол брезенте устроился некто Сергей Леонидович Честильников. Кличка ему была «Сережа Чистый», и был он снайпер и наемный убийца, нанятый специально для истребления нашего чиновника.
«Чистый» плотнее ухватил левой рукой приклад СВД, поймал в светящееся перекрестье панкреатического прицела Carl Zeiss бородавку на лбу заказанной жертвы, длинно выдохнул и стал плавно спускать курок. Из лестничного проема за его спиной медленно и бесшумно появился человек в черной лыжной маске на лице. Из-за этой маски опознать его не представлялось возможным. В вытянутых руках человек держал удлиненный интегрированным глушителем пистолет системы Стечкина. Выстрел его опередил снайпера. «Чистый» дернулся, винтовка завалилась, палец наконец дожал спусковой крючок и выпущенная из ствола пуля, угодила в открытое окошко квартиры этажом выше, пролетела гостиную и через дверной проем попала в стену прихожей.
Чиновник допил сок, аккуратно промокнул губы крахмальной салфеткой, встал из-за стола и направился к выходу. Охранник подал ему пальто. До встречи в мэрии оставалось еще полчаса. «Конечно успею», – подумал сенатор, глянул в зеркало, поправил галстук и вышел на лестницу.
Его застрелили через неделю.
***
От пули в стене нашей квартиры сделалась дырка. Приведшая в недоумение отсутствовавших в момент выстрела жильцов. Отверстие заткнули паклей и заклеили подходящей по цвету квадратной бумажкой. Если поставить на середине квадрата точку, то это и будет метка №2.
2.
Идем дальше. Чуть левее и ниже третьей метки расположилась выпиленная из фанеры кружевная полочка.
***
Лобзик Саше Матвееву купили в подарок на Новый 19.. год. Старший брат Виктор получил прибор для выжигания по дереву. Сперва Саша позавидовал брату, но прибор, в силу несовершенства конструкции, сгорел в первый же вечер использования. А лобзик – штука механическая. Сломалась пилочка, заменил на другую, всего и делов.
К инструменту прилагались: выкройка фигурной полочки, запас пилок, переводная копировальная бумага, шило и струбцина. Прежде, чем достигнуть сносного результата, Саша изломал весь запас пилочек, перевел кучу фанеры и изрезал себе все руки. Но упорство его было вознаграждено. Папа наждачной бумагой снял заусенцы, выкрасил кружевного уродца красным масляным лаком и намертво приколотил в прихожей. Позже полочке нашли достойное применение – на ней свернулся черным эбонитовым котом телефонный аппарат.
***
У основания кронштейна полочки следует поставить метку №3.
3.
Теперь перейдемте в комнаты. По дороге нам встретится метка №4. Здесь – ничего сложного. Отметина химическим карандашом сделана рукой доброго папы Саши Матвеева и находится на дверном косяке на уровне одного метра и двадцати сантиметров от пола. Надпись рядом с черточкой гласит: «Рост Саши Матвеева 1 июля 19... года».
Вообще, квартира раньше была коммунальной, и комнаты сдавались внаем от многих ее хозяев. В расположенной напротив входной двери, например, долгое время жила семья Матвеевых: отец семейства Лев Николаевич Матвеев, мама Руфина Семеновна и двое их сыновей, Виктор и Александр. Каждый год папа отмечал рост сыновей на выкрашенных масляной цвета слоновой кости краской косяках входной в их комнату двери. Рост Виктора на левом, а младшего, Саши на правом. Когда Саше исполнилось пять лет, папа поставил сына у косяка, велел приставить голые пятки к плинтусу, выпрямиться и не вертеться, послюнявил химический карандаш и сделал соответствующую росту заметку.
При входе в комнату к розоватым бумажным обоям пришпилена стальной портновской булавкой карточка моментальной фотографии. На ней запечатлен молодой человек с ранними залысинами и глуповатой улыбкой, какая бывает у смешливых людей, старающихся в момент фотографирования придать лицу значительное выражение.
***
В начале девяностых годов в городе появился занятный персонаж, одетый в табачного цвета пиджак и начищенные до неимоверного блеска башмаки фирмы «Dr. Martens» – англичанин лет тридцати, Найджел Феллоуз. Приехал он под эгидой культурно-образовательной программы городов-побратимов Питера. Думается, в те времена он был едва ли ни единственным честным, не имеющим плотного отношения к иностранной разведке нерусским в числе множества, допущенных к телу умирающей страны зарубежных миссионеров и культуртрегеров.
Явился Найджел из британского портового города Ливерпуль, где трудился на посту декана факультета художественного текстиля в тамошней художественной школе, Ливерпульском Колледже Искусств. В котором когда-то учился экс-гитарист «The Beatles» Джон Леннон.
Программа включала в себя цикл лекций, экскурсии и семинары. Но Найджела перехватили водимые безумным огненновзорым битломаном Колей Васиным фанатики знаменитого квартета. На этом его научная деятельность прекратилась, так и не успев начаться.
Напоенное водкой тело Феллоуза было похищено с вокзала, увезено в недра сквота на Пушкинской улице и опрометчиво представлено Колей «популярному механику» Сергею Курёхину. Так Васин потерял всякую возможность общения с англичанином. Тот попал в октопусовы щупальца короля концептуальной музыки. Сережа поселил Найджела в коммуналке на Петроградской стороне и приставил к нему круглосуточную охрану в лице бескорыстного поклонника «механики», отставного, отзывавшегося на имя «Лёлик», боксера-тяжеловеса.
На свою беду, дома, слывший среди соплеменников аккуратистом и педантом, Найджел на общественных началах руководил оркестром детских музыкальных инструментов. Состоящий из педагогов и студентов Колледжа коллектив исполнял на дудках, губных гармониках, свистках и пианолах несложные классические произведения. Курёхин включил Найджела и его «оркестр одиноких сердец» в свой проект. С той поры след англичанина теряется.
На память о нем осталась крошечная моментальная фотография. Если снять карточку со стены, след, оставленный булавкой, можно обозначить меткой №5.
4.
Комната, о которой идет речь светлая и довольно просторная. Шесть, приблизительно, с половиной шага в ширину и семь с половиной в длину. На южной и западной стенах два и одно окно соответственно. Именно наличием такого количества оконных проемов и объясняется ее изрядная освещенность. На южной стороне для завешивания от излишнего солнечного света имеются плотные плюшевые портьеры. В углу между западной и восточной стенами устроена железная, выкрашенная кремовой эмалью голландская печь. В верхней ее части находится медная дымовая заслонка «вьюшка». В закрытом положении из печи торчит только небольшая с круглой дыркой ручка. Это отверстие будем считать меткой №6. Оно декорировано привязанной к нему красной шелковой кисточкой на витом снурке. Но к нашему делу она отношения не имеет. Просто украшение.
Никто не помнит когда и кто, на западной стене здоровым болтом и железными скобами прикрепил велосипедное колесо. Стены оно не украшало, но повешено было столь основательно, что после нескольких попыток его снять, занятие это бросили. К колесу привыкли, и было бы даже странно, если бы оно в один прекрасный день каким-нибудь необыкновенным образом исчезло.
***
Игорь Горецкий учился в институте инженеров связи. Учебное заведение занимало бывший дом терпимости на набережной Мойки и носило имя инженера Михаила Бонч-Бруевича. На плафонах институтских лабораторий темперными красками были изображены откровенные любовные сцены. Но их отмечали лишь первокурсники, да и то, на первых только порах. Горецкий поступил в институт при откровенном протежировании педагога физвоспитания Ивана Лиховцева.
Причина была в том, что Игорь занимался велосипедным спортом. Профессионально. Ну, не то, чтобы денег этим делом зарабатывал, а просто с «коня» своего в буквальном смысле не слезал. Очень, понимаете, любил это дело. Педали крутить. А Лиховцева сношал во все дыры городской Спорткомитет. Вынь им да положь чемпиона Универсиады. А где его в ЛЭИСе возьмешь, чемпиона-то? Бабы одни да очкари. А тут, в кои-то веки в институт крепкий парень поступить собрался, племянник его, Лиховцева, подружки. И что, что не местный? Зато, ноги, как галифе. Вот он заявился к ректору в кабинет и говорит. Или вы, Иван Митрофанович, зачисляете хлопца на курс, закрывая глаза на, мягко говоря, неполное знание электротехники, или — вот вам мое, говорит, заявление на стол. И пускай, говорит, вам ваш Бруевич… Бонч физическую культуру на должный уровень поднимает. А в Министерстве Высшего, понимаете, Образования «галочки» за физвоспитание никто еще не отменял.
Так Игорь Горецкий, не слезая, можно сказать, с велосипеда, попал в институт. И стал там понемногу учиться.
Лиховцев не подвел. Не только помог поступить, но добился стипендии и устроил жить в квартире на Петроградской. До сих пор Игорек и не видал таких комнат. Полы паркетные. От стены до стены — семь верст киселя хлебать. Потолок — шапка слетает. Учеба тоже не напрягала. В основном, спортивные сборы и соревнования. Дело привычное — сиди на тренажере, накручивай километры, а зачеты идут «автоматом».
Незаметно подошло время Универсиады. В институте совсем появляться перестал. Какими-то, только ему известными путями, в обход Спорткомитета Лиховцев выбил ему право на получение фантастической машины, последней модели Renault F1 XL. Такого Игорь не видал даже на картинке. Велосипед отливал шелком благородной графитовой масти и изобиловал красивыми надписями на французском языке. Подобную красоту в музее выставлять, а не громоздить на него свою задницу, — подумал Горецкий и тут же уселся на нового коня…
Шоссейная гонка Универсиады оказалась последней в карьере спортсмена. В решающий момент, за два километра до финишной линии гонщик из Текстильного института предпринял атаку. Случился завал, разделивший пелетон на две группы. При падении Игорь серьезно повредил ключицу и руку и был вынужден сняться с гонки из-за травмы. В руку вогнали здоровенную спицу, а велосипед… пришлось пристрелить. Заднее колесо почти не пострадало, и Горецкий мощным болтом прикрутил его к стене снимаемой комнаты. Вроде памятника. На этом спорт для него закончился. Игорь запил, перестал появляться на тренировках и в институте. Его отчислили…
***
Через втулку велосипедного колеса проведем вертикальную линию. От низу отсчитаем семь спиц против часовой стрелки. Место соединения седьмой спицы с ободом — метка №7.
5.
Вообще-то, честно говоря, мне не очень нравятся обои, которыми оклеена комната. Они никому не нравятся. Даже люди, наклеивавшие их, испытывали к обоям некоторую неприязнь. Что за узор? – возмущался первый оклейщик. На розовато-охристом фоне неумелая рука фабричного художника изобразила некое подобие свадебных, перевитых лентами букетов. Раздвоенные концы лент развевались и напоминали о прическе Медузы Горгоны. Да-а, – соглашался с ним напарник, – Вкус у кого-то, того… И качал головой. Но в конце концов, не их это дело, – решили рабочие и оклеили розовой бумагой всю комнату. Когда притерли последний кусок, они даже решили, что вышло вполне мило. Но так всегда бывает, когда приладишь оставшуюся полосу.
Рисунок и действительно, ниже всякой критики. Но, отчего-то, обои не были переклеены. Как будто кто-то их охранял. В общем, несмотря на то, что со временем бумага повыгорела и местами засалилась, ничто ее не брало. И хорошо. Так как середина одного бутона уродливых цветков нам необходима. Это, как вы, наверное, уже догадались, точка, на которой мы поставим метку. Определить ее не очень сложно. Достаточно отсчитать четвертый кусок от стены и мысленно опустить линию по его середине до пятого букета сверху. В букете семь цветков. Из них три лилии и четыре розы. Розы опускаем. Они не понадобятся. Нам нужна вторая лилия, та, что ближе к правому краю. То есть, она не с самого краю. А скорее, ближе к середине букета. Но ее нельзя спутать с той, что ближе к левому краю… В общем, думаю, я подробно и толково всё объяснил. И ошибки быть не должно. Короче говоря, вершина третьего, если считать слева, лепестка лилии – это метка №8.
6.
Если отодвинуть прочь, невесть зачем поставленный туда, заполненный годовыми подшивками старых газет сундучок, то в правом углу комнаты откроется покрытая медной накладкой вентиляционная отдушина. В ней сделаны отверстия в виде небольших, поставленных в шахматном порядке крестов. В середине накладки круглая дырка. Это метка №9.
***
В мае 19... года семья Жуковых наконец нашла достойную квартиру в Большой Зелениной улице на Петроградской стороне. Ивану Николаевичу больше всего понравился роскошный фасад только что возведенного здания. Дом в стиле модерн построили по проекту архитектора Теодора фон Постелса. Заказал строение известный благотворитель и меценат герцог Лейхтенбергский. На фризе лицевого фасада лучший мозаичист Петербурга изобразил сцены возрождения промышленности России. Получилось очень красиво. Однако, жить с видом на Зеленину улицу Жуковым было несколько дороговато. Да и то сказать, лишний грош у Ивана Николаевича в кармане не валялся. Квартиры же назади дома были гораздо дешевле, а по удобству и освещенности не уступали фасадным. За честь проживания на парадной стороне платить было по меньшей мере глупо. Да и воздух во дворах гораздо чище. Так решило семейство и взяло внаем прекрасное помещение в третьем этаже.
Тата Жукова пробежалась по еще не до конца отделанным комнатам и нашла, что им с кокою* досталась лучшая. Конечно, взрослые не хотят жить против входа. А ей, так очень даже удобно!
Первым делом она устроила свою куклу Мусю на широком подоконнике. Муся была ее фавориткой. Любимая из любимых. Даже немножечко любимее зайца Тиши, полученного по наследству от тети Кати, одноглазого, усатого, одетого в щегольские клетчатые панталоны плюша. Главные свои сокровища: колечко с хризолитом (от сглаза), хрустальный шарик, синее стеклянное яйцо от Пасхи, кусочек кружева с платья Императрицы Александры Федоровны (может быть, конечно, кружево не самой Императрицы, а какой-нибудь из ее фрейлин, но все равно, вещь несомненно ценная) и, вырезанная из «Нiвы», сложенная вчетверо заметка о выступлении Хора 14-й Женской Гимназии на Благотворительном, в пользу неимущих семей, вечере в помещении Ее величества Пажеского Корпуса танцовальной залы, Тата запрятала в очень удобное, как ей показалось, место, в превосходную и очень потайную отдушину в полу…
Когда в следующий раз Тата появилась в комнате, оказалось, что рабочие медными винтиками прикрутили на отдушину фигурную крышку. Того более, кока Надя взгромоздила в этот угол дорогой ее сердцу цветок, кливию в рыжем глиняном горшке. Вот и ладно вышло, – решила девочка, – сокровища целее будут.
*Кока – крестная мать, часто, она же, няня, приживалка, компаньонка.
7.
Теперь перейдемте к окну. Собственно прежде нам понадобится не само окно, а узорчатая чугунная отопительная батарея.
***
Зима 19... года выдалась затяжной и суровой. Мороз достигал порой сорока с лишком градусов. В комнатах было прохладно. При дыхании изо рта выходил явственно видный пар. Кочегарка центрального отопления не справлялась. Стекла обросли инеем, придав окнам торжественный и несколько сказочный даже вид. Отцу пришла в голову мысль подтопить квартиру старинными печами. Некоторые жильцы, въезжая на жительство, ломали печи, уповая на современное водяное отопление. От слома каминов и печек к тому же освобождалось дополнительное место, появлялись удобные ниши, в которых устраивали полки для хранения домашних заготовок и всякого ненужного барахла.
Никитины печи ломать не стали, справедливо полагая, что они придают дому уютный обжитой вид. Антон Леонидович открыл топку в угловой комнате и, зажегши газету, проверил тягу. Тяга была и преотличная. То же повторилось и в других комнатах. Сыновей, Митю и Генку, отрядили на поиски дров. Время спустя в голландской печи, поедая пивные ящики и лом венской мебели, бушевало красно-желто-синее пламя. Сухое дерево оглушительно трещало и вышвыривало на латунный лист припечья горячие угольки. Свет кругом погасили. Древние шаманские тени заплясали по стенам. Стало тепло и уютно…
От тепла пришли светлые мысли. Подумалось, что скоро праздник Нового Года. Из лесу привезут пахнущую папиным одеколоном ёлку, на нее повесят шары и бусы, и укутают, будто снегом, кусочками ваты, и под ёлкой утром будут лежать подарки, а в комнате будет стоять запах хлопушек, и жизнь продолжится, и будет длиться вечно…
Первым утром пробудился старший из мальчиков, Митя. Генка сопел еще, уткнувшись носом в угол набитой гречневой шелухой подушки, и досматривал, должно быть, важный сон. Митя достал из кармана курточки заготовленный заранее пятак и отправился к окну плавить «зрачки». Монета нагревалась на батарее и приставлялась к морозному узору. У трубы, что ведет к радиатору, есть ручка регулятора и кружок с выдавленными смешными словами: «Хол.» и «Гор.» Если пятак нагревался достаточно, в белом поле появлялось слезливое окошко. Через него отлично было видно, что творится на улице: дворник сгребает снег двуручным жестяным скребком, время от времени останавливаясь и грозя кому-то невидимому кулаком, ворона с куском корки в клюве скачет боком подальше в угол двора – зарыть добычу до лучших времян, тетеньки-продавщицы из угловой «Молочной кухни» бегут и смеются, и смешно раскидывают обутые в обрезанные валеночки ножки – так бегают, когда весело. Если монета не совсем нагрелась – тоже не беда. На стекле отпечатывается в обратную сторону: «5 копеек СССР» и узор из колосков.
***
Регулятор подачи в батарею горячей воды – метка №10.
8.
Владимир Иванович Ревзин раньше плавал на сухогрузе «Василий Седов». Вернее сказать не «плавал», а «ходил». Списавшись по болезни на берег он получил приличное содержание и комнату в третьем этаже с окнами во двор. Под окном рос красный «американский» клен, на который Ревзин, будучи охотником до птичьего пения, пристроил, самолично им изготовленную из найденных на стройке лишних обрезков доски, скворечню.
От зарубежных поездок и приличного оклада старшего механика Ревзин накопил кой-какой капиталец. Взявши еще небольшой банковский кредит, он завел себе, как теперь говорили, «малый бизнес» – снял в аренду помещение в первом этаже дома на Гатчинской улице, собрал необходимые справки и разрешения, сделал посильный ремонт, купил столы, стулья, плиту, морозильник, другое необходимое оборудование и открыл симпатичный ресторанчик. Недолго думая, назвал первенца «Мореман».
Посетители по-первости ломились в заведение. В обед крохотный зальчик наполнялся привлеченной недорогим и вкусным меню служащей публикой, вечерами яблоку негде было упасть от желающих скоротать вечерок за кружкой разливного, под копченую рыбку, пива. Со временем Ревзин добился лицензии на торговлю крепким алкоголем. Подсвеченная светящейся «змейкой» буфетная стойка украсилась бутылками с различными водками и ликерами. На самом верху выстроились дорогие сорта коньяков и виски.
Дела пошли еще лучше. Опытный в человеческих отношениях Ревзин, вместо предложенной ему бандитской «крыши», предпочел платить отступного милицьонэрам. Подумав, что ментам так и так, а платить все равно придется, он сэкономил небольшую копейку.
От прибытков Владимир Иванович по сходной цене приобрел в Белоруссии, пригнанный из Германии почти новый белый «Opel Combo». Прикинув баланс и рассудив, что справится, новоиспеченный ресторатор решил открыть вторую «точку», посолиднее первой, с бизнес-ланчем и приличными винами. Да… Взял под это дело кредит. В долларах.
И тут, как на грех, случился "черный вторник". Страну накрыл печально знаменитый дефолт 19... года.
Черт же его дернул взять кредит накануне рублевого обвала! Деньги буквально превратились в пыль. Упредить катастрофу никак не удалось. Все средства были вложены в строительство нового ресторана. Механизм был запущен, а Ревзин узнал о дефолте, будучи в Украине. Всё, ****ец! – подумалось Владимиру Ивановичу, – Приехали. Не забывайте свои вещи в вагоне электропоезда…
Внутренний голос не солгал. Всё случилось именно так, как он и предрекал. За долги пришлось отдать и ресторан, и автомобиль, и всё, что было заработано. Совершенно неясно, как уцелела комната. Да и это было уже неважно. Ревзин сломался.
Не выдержав удара, «мореман» покатился под откос, как с горки на салазках. В его комнате как-то сам собой образовался алкоголичий притон. С рассветом под окнами раздавался разноголосый хор: «Вовка! Вовка-а! Мореман!.. Дверь открой нахуй! Открывай, сука – окна повышибаем!»
Пьянка… Потом, тяжкое похмелье… Опять пьянка… Пили всё: самогон, «паленую» водку, фальшивый портвейн, «Снежинку», «Иней» – на что денег хватало. Мореману (иначе его уже не называли), как хозяину «хаты», наливали с полной душой. Жизнь протекала в плотном, темно-красном, как лежалое мясо, тумане. Просветления наступали, когда уже сил не было открыть рот, чтобы глотать ужасную отраву. Организм отказывался работать. В отличие от чудовищно опухших собутыльников, Ревзин исхудал и как-то весь высох. Однажды он дотащился до стоявшего в общем коридоре старого трюмо. Из треснувшего зеркала белыми, как у дохлого судака, глазами на него тупо таращился незнакомый ему человек…
В день своего рождения Мореман, с трудом перешагивая через тела забывшихся прямо на облезлом заблеванном ковре «товарищей», добрался до окна, привязал к прочному оконному шпингалету шелковый кушак от чудом уцелевшего шлафрока, трясущимися пальцами кое-как сделал петлю, затянул ее на высохшей своей шее и подогнул ноги...
Пробудившиеся от тяжелого забытья «йэху»* обнаружили Моремана висящим в петле, срезали его со шпингалета и даже пытались как-нибудь привести неживое высохшее тело в чувство. Но, смутно и с трудом осознав тщетность таких попыток, разбежались от греха по своим щелям, как тараканы. Милицию вызвали соседи.
***
Фигурная ручка шпингалета с остатками на ней шелкового снурка, стало быть, обозначена нами, как метка №11.
* Йэху – человекоподобные существа, описанные ирландским писателем Дж.Свифтом (Jonathan Swift) в романе «Путешествия Гулливера»
9.
Стряхнем с ресниц остатки печали и обратим наше внимание на простенок между окнами на южной стороне. И что же мы видим? А видим мы, уважаемый читатель, ничто иное, как ходики «мушкетер», вещицу замечательную во всех отношениях! Настенные часы с маятником и кукушкой имеют на фасаде картинку с поясным изображением мушкетера в шляпе. Во время качания маятника, водимые хитроумно устроенным механизмом фарфоровые глазки кавалера очень забавно бегают туда-сюда.
***
- Мамочка, голубушка! Поди скорее сюда! Посмотри, какое чудо! Прелесть! Ты – душка, папочка! – Анечка Фалина была в совершенном восторге. Уже неделю она не вставала с постели. Бушевавшая на улицах города «испанка» краешком своего черного крыла затронула маленькую фигурку. Три дня и три ночи девочка металась в жару между жизнью и смертью. Матушка и нянька, не смыкая глаз, переменяли влажное белье, делали Ане уксусно-водочные обтирания и молили Богородицу даровать доченьке жизнь: «Матушка Владычица! Прости наши прегрешения! Заступись перед Всевышним за невинное дитя! Спаси и сохрани!» Божья Матерь вняла их стенаниям и вознаградила – третьего дни болезнь перевалила через высшую свою точку, кризис. Анечка проснулась ослабевшая, почти прозрачная, но градусник известил, что дело идет к поправке. Прохор Никитович Фалин, трое суток тоже почти не спавший (только курил в кабинете короткие черные сигары, сердито хмурил брови и прихлебывал из большой синей кружки крепчайший кофе), исчез из дома и вернулся с большим, закутанным в старую нянькину шаль бумажным свертком. Из него Прохор Никитович извлек звенящий и брякающий, похожий на икону в киоте домик. За стеклом на середине круглилась яичная скорлупа циферблата с усами из черных, пиковой масти, стрелок. Из-за него выглядывал бесстыжеглазый усатый кавалер в шляпе с пером, неделю с лишком тому назад приведший в изумление Анечку. После долгих торгов он был куплен папой в антикварной лавке «Миль и сыновья». Господин Миль, собственной персоной, не хотел уступать: «Редкая вещь! Конец прошлого века! От сердца отрываю!» Но Прохор Никитович был тоже не промах – служил на Бирже и знал всему на свете настоящую цену.
***
С незапамятных времян висят в простенке эти часы. Механизм давно сломан, кукушка навечно застряла в полуоткрытой дверке, глазки кавалера остановились. Нет уже ни маятника, ни гирек на цепи. Время остановилось?..
Центр часового циферблата укажет нам на метку № 12.
10.
Следующей метке, как ни крути, а придется присвоить №13. Такова великая правда и закон нумерологии. Ничего не попишешь.
Ладно, разделаемся с ней побыстрее. Тем более, что ничего сложного в этом нет. Достаточно взяться за край подоконника. Чувствуете неровность? Теперь понюхайте пальцы… Удивительное дело – сколько времени прошло, а прилепленная к углу подоконника жевательная резинка сохраняет запах перечной мяты. Чудеса!..
Чуть не забыл! Этот пахучий бугорок, хотите верьте, хотите нет, и есть метка № 13.
***
Николай Константинович Мазаев отправлялся в рабочую командировку от Кулаковского завода. Казалось бы, что особенного? А вот, подишь ты! Командировка была непростая, а зарубежная. В США. В самое, как говорится, гнездо империализма. У нас тогда и в Польшу с Болгарией не особенно-то пускали. А тут, целая Америка!
Собирали Мазаева, как на Луну, всей квартирой. Рукины выделили солидный кожаный чемодан. Багаж – лицо всякого путешествующего. От Гагариных взяли малиновые дедушкины башмаки, его же касторовую шляпу и галстук. На обязательном в интеллигентном обществе предмете туалета была изображена танцующая на одной ножке балерина. Над ее головой в ткань для пущей красоты был вделан небольшой блестящий камешек. Галстук крепился на шею при помощи специальной резинки, что было очень удобно. Матвеевы за неимением чем снарядить, ограничились советами: Быть повнимательней. Народ за границей неизвестно какой. Того и гляди без багажа оставят. Деньги и документы держать всегда при себе – целее будут. И всё, что увидит, вечером записывать в отдельную тетрадочку. Пригодится. Например, политинформацию в Красном Уголке провести или… ну, мало ли…
Из поездки Николай Константинович приехал в новом полосатом галстуке, шляпе панамской соломки и стоящей колом крахмальной манишке. Всё это он получил в дар от американского пролетариата. Жене Мазаев привез невиданной красоты коробку с набором косметики и косынку с нарисованной на ней Статуей Свободы. Гагарины и Рукины получили по крохотной бутылочке американского лимонада «Coca-Cola». Гагарины тут же выдули напиток прямо из горлышка и решили, что гадость. Рукины отнесли бутылку в комнату и поставили за стекло в сервант. К празднику. Матвеевских пацанов Витьку и Сашку Николай Константинович торжественно наградил пластинками жевательной резины «Wrigley’s». Преотличная оказалась штука! Никак ее было не прожевать. В конце концов Виктор резинку проглотил. Запасливый Саша прилепил комочек к подоконнику. На потом...
11.
На оконном стекле без труда можно наблюдать причудливую трещину. Похоже в окно кто-то бросил камушек, но не особенно удачно. Трещина идет по дуге. Еще от центра расходятся менее значительные трещинки. Всё это хозяйство заботливо заклеено пожелтевшими газетными полосками. Кое-где силикатный конторский клей выступил за края бумаги и застыл помутневшими от времени молочно-серыми каплями.
***
Новый 19... год встречали у Витьки Матвеева. А что? В кои-то веки образовалась свободная комната. Предки уехали в Минск, хоронить папашину бабку. Вовремя преставилась старушка!
Помещение украсили спертыми из института бумажными флажками и гирляндами. Девчонки нарезали из старых конспектов звездочки и снежинки. Вместо елки, игрушки и лампочки навесили на старые лосиные рога. Получилось очень даже ничего.
Лариска принесла из дому непременный «оливье», маманя Машки Петровой расщедрилась на две тарелки своего знаменитого холодца, все остальные натащили кто что мог. Заботу о выпивке взяли на себя представители сильного пола. И не подвели. Стол получился сказочный! Жалко, только хлеба мало и шампанского одна бутылка. Однако – это не беда. Шипучку открывают только раз, в полночь.
Без четверти двенадцать проводили Старый Год. Ни дна ему, ни покрышки. Двадцать восьмого декабря был траурный день. Журков, сука, чтоб ему ногу сломать, завалил весь курс по термеху. И сказал, «добрый человек», что каждый будет сдавать зачет по полному курсу. И что устроит собеседование. Без билетов! Совсем озверел, старый хрен! Ну, чему быть, того не миновать, Остается уповать на Господа Бога и грамотно изготовленные «шпоры».
Шампанское взялся открывать опытный в этих делах Казимиров. Спорили, когда стрелять пробкой – с первым ударом курантов или с последним. Постановили – наплевать! Кира Мальцева заставила всех написать записочки с пожеланиями. Их полагалось сжечь, смешать с шампанским и выпить. Тогда загаданное точно должно сбыться. Сашка зачем-то потряс бутылку, пробка вылетела с орудийный хлопком и угодила в окошко. В углу образовалась изрядная трещина. Достанется Витьке от предков, мама не горюй!
***
Эпицентр трещин в оконном стекле обозначим меткой №14.
***
- Котик!
- Лена, я занят. Мне к четвергу нужно сдать отчет. Ты же не хочешь, чтобы я остался без места?
- Ну, бусинка! Котё-онок!
- Елена, я серьезно. У меня работы невпроворот, а ты со своими пустяками!
- Хорошенькие пустяки! Я может всю жизнь мечтала о таком столике. Противный кот!..
Молодожены – это особенный от других сумасшедших род людей. Начиная с безумного решения сойтись вместе на одной территории, они постоянно поступают вопреки всякой логике и разумному смыслу. Они ведут себя, подобно обезьянам в зоосаде. Все время держат друг дружку за лапки, «ищут» в голове, гладят по плечам и спине, поминутно вытягивают губы в трубочку и целуются на глазах ошарашенной публики.
Нет, они еще хуже добрых приматов. Те, по крайней мере, не несутся по магазинам и не тратят последние сбережения на всякие пустые, но, по их мнению, совершенно необходимые в зарождающемся совместном хозяйстве вещи.
Молодая пара Сидоренок, увы, не была исключением из правила. Вот и вчера, вместо того, чтобы купить что-нибудь толковое на пожертвованные приглашенными на свадьбу гостями деньги, они приобрели в «комиссии» совершенно бестолковый и жутко дорогой туалетный столик. И притащили его в снятую на первое время комнату. Аренду оплатили за год вперед. Это было единственное разумное действие четы Сидоренок.
Комната была большая и светлая. И расположена очень удобно. В Большой Зелениной улице. Практически рядом с местом службы главы новоиспеченной семьи. Константин Сидоренко работал на Каменном острову под началом Натальи Бехтеревой. Изучал свойства человеческого мозга. Вот вам парадокс. Вроде бы молодой перспективный ученый, а дурак дураком.
Неисповедимы пути твои, Господи! Ведь нельзя же перемешать масло с водой, а два таких противуположных человека, как аспирант Института мозга Академии Наук Костя Сидоренко и пустышка Леночка Астапова, соединились. И ничего себе. Живут.
Константину кровь из носу к четвергу нужно было завершить отчет о какой-то там тонкой паутинной оболочке мозга лабораторного орангутанга Тихона. Мучают бедную скотинку, креста на них нет! Леночка же, теперь уже Сидоренко, требовала немедленной установки туалетной мебели. То есть даже не установки, а повешения, так как столик был собственно не столик, а консоль с выдвижными полками и зеркалом.
Как всегда, верх взяла дама. Поняв, что жена не отстанет, Константин Егорович со вздохом захлопнул папку с отчетом и поволокся к соседям спросить пробойник и молоток. Своего инструмента Сидоренки еще не завели.
***
От висевшего у окна зеркала на стене остались три незаживающие раны (наши метки №№15, 16 и 17). Все-таки Сидоренко был аспирант, а не плотник. Он пробил под деревянные пробки такие дыры, что в них можно было кулак просунуть.
12.
В полуметре от окна из стены торчит старинная толстенькая электророзетка. Эдакий памятник лампочке Эдисона-Яблочкова-Ильича. Расположена она самым неудобным образом. Ни Богу, как говорится, свечка, ни черту кочерга. Отчего-то в старые времена эти полезные коробочки навешивали нарочно так, чтобы они находились под столом либо за шкапом, либо еще как-нибудь, чтобы было невозможно без сквернословия воткнуть в них штепсель электрического прибора.
Наша розетка приделана именно таким образом. Для того, чтобы до нее добраться, придется несколько отодвинуть от стены древний кожаный диван с устроенной наверху зеркальной полочкой. Прежде на ней стояли семь мраморных слоников, привлекая в дом счастье и благополучие. Теперь слоники разошлись по миру и лежат: который-то в чулане, который-то в куче себе подобных в шляпной коробке выставленной в витрине антикварной лавки, который-то обрастает тиной на дне Александровского пруда, куда забросила его беспечная рука соседского мальчишки, а один, самый махонький, заменяет утерянного шахматного «слона». Отодвинув неподъемный диван мы можем лицезреть искомую вещь. Это метка № 18.
***
- Опять эта проклятая розетка коротит! — Владлен Олегович Лагин сердится. Попытка выгладить брюки не удалась. А ему непременно сегодня нужно прилично выглядеть. У него свидание. С дамой. Очень, кстати, приличной особой. Так что с вытянутыми коленками не заявишься.
Почти что всё готово. Выстиранная с вечера сорочка отвиселась и высохла на стуле — любо-дорого посмотреть. В налитом водой ведре стоят разнокалиберные цветки, наломанные Владленом Олеговичем ночью в городском саду. Еле от сторожа ноги унес. До сих пор свисток в ушах стоит. Надо же! Чуть было не попался.
- Да-а, со штанами, заковыка, — Лагин вышел на черную лестницу выкрутить пробку. Не ровен час, шандарахнет электричеством так, что волосы карандашами встанут.
Перочинным ножиком Владлен Олегович открутил эбонитовый кружок розетки. С другой стороны стены была просто дыра. На Лагина пахнуло скверным плотным духом человеческой жизнедеятельности. Комнату за стеной снимали цыгане.
13.
Вообще-то, дом Лейхтенбергского задумывался, как доходный для «чистой» публики. Часть помещений в верхних этажах и мансарды отводились под мастерские художников. Так и было. До известных событий. После выстрела Авроры Крейсер, всё пошло иначе. Просторные квартиры разделили перегородками и превратили в знаменитые Питерские коммуналки.
Цыганы жили в двух комнатах как раз за такой, довольно тонкой перегородкой. Комнаты им сдал дядя Саша Прохоров. Бывший подводник и военный водолаз, непьющий седенький дядя Саша постоянно жил за городом в небольшом деревянном домике. Две комнатки в коммуналке раньше принадлежали его замужней сестре Надежде. Надеждин муж, заведующий какими-то складами, велел жене прописать брата в квартире с тем, чтобы, буде кто помрет или еще какая-нибудь приятная неожиданность, им, как нуждающимся, отошла бы свободная площадь. Однако в Блокаду все дяди Сашины родственники померли. Дело тогда для наших широт обычное. Голод…
Пустующие помещения добрые люди надоумили отдать внаем. Всё, какие-никакие, а деньги к пенсии. Не помешают. А тут, как раз подвернулись цыганы. Заплатили вперед.
Первым делом ромалэ вынесли из комнат всё, вплоть до оконных стекол и одежного гвоздя. И, ничтоже сумняшеся, продали. В комнатах стало, хоть в кегли играй. Окошки от природы забили фанерами и стали жить.
Вечерами бывало шумновато. Время от времени на цыган жаловались в милицию. В квартире появлялся участковый, маленький чернобровый гагауз в несоразмерно с его ростом громадной, как у южноамериканского диктатора фуражке. Его не пускали. Малыш милицейский, наклонив голову, стоял под дверью и костяшками пальцев тихонько постукивал в дверной косяк.
На переговоры к дверям подходила старая цыганка Заза. Она громко материла мильционэра, но на порог все равно не пускала. Участковый присаживался у двери на корточки, пристраивал на коленках папку с официальным бланком и, высовывая розовый, как у котенка, язычок, прилежно писал протокол. Подписав бумагу у соседей, подсовывал один экземпляр под цыганскую дверь, другой заправлял в тощую ледериновую папочку и, вздохнув, удалялся восвояси.
После ухода участкового уполномоченного мильционэра, в доме на день-два становилось потише. Потом всё шло по накатанной колее.
***
Майор запаса войск ГБ Валерий Сухавый возвращался домой в приподнятом настроении. Правительство поощрило отставников повышением пенсии. Как всегда, по дороге Валерий Федорович остановился у овощного киоска и купил два кило антоновских яблок. Военврач ведомственной поликлиники, подполковник медицинской службы Аарон Григорьевич Бельский посоветовал. У вас, говорит, Валерий Федорович, железа в организме недостает. Гемоглобин низкий. Прямо беда. Ниже, говорит, допустимого уровня. Что странно. Обычно такое явление случается у некоторых женщин. Во время обильных месячных. С кровью вымывается. А вы, говорит, мужчина. И это тем более штука необычная.
Озаботившись диагнозом, Сухавый стал ежедневно покупать два килограмма антоновки. Для восполнения железа в ослабленном организме. Напрётся яблок и сидит, воздух портит. К здоровью прислушивается.
Вот идет наш майор, сетка-авоська в руке. В авоське яблочки. У парадной глядит – ребятишки в пыли возятся. Цыганята. Соседские детишки. У них в квартире цыгане поселились. В Прохорова Сашки комнатах. Сам на даче живет, на свежем воздухе. А в комнаты цыган пустил. Мать-героиню. Здоровенная старуха. Зазой зовут. Вон, сколько ребятни навыпукивала. Целый табор.
Из кучи выбежал один пацаненок. Черный, как жук майский. Худющий. Кожа да кости. Подошел к майору. Смотрит голодными глазенками. Сухавый вынул из сетки яблоко и протянул пареньку.
Следующим днем история повторилась. Так и повелось. Стал цыганенок майора поджидать. Яблоко схватит и бежать. Валерию Федоровичу даже понравилось такое постоянство. Вот, думает, зарождается новая традиция. Как в Англии. Вроде смены караула у Букингемского Дворца.
Однажды, подойдя к киоску, Сухавый фруктов не купил. Закрыто на учет. Что там учитывать? Ящик яблок да картошки мешка два? Но, как ни стучал майор в фанерное окошечко, так ничего не добился. Ушел, не солоно хлебавши.
Подходит к подъезду – на крылечке мальчонка сидит его дожидается. Майор руки в стороны развел – нет, дескать, гостинца. Тут цыганенок как вскочит! И на Сухавого, с кулаками. Визжит, плюется, за руку укусил, бесенок. Куда, кричит, сволочь, моё яблоко дел?!
Вот, брат, как…
Явился майор Сухавый на квартиру. Раненую руку борной кислотой промыл, наложил сам себе три шва «цыганской» иглой и руку армейским санитарным пакетом для верности перевязал. Потом прошелся по доступным ему комнатам коммуналки и в каждой из них молча приколотил на стены жестяные гигиенические плакаты. На пенсии майор трудился в системе Гражданской Обороны. Сидоренкам достался лозунг: «Не пей метилового спирта!»
На железной картинке масляными красками с помощью трафаретов художник навалял следующий пейзаж: на багровом фоне изображены цистерны с ядовитыми над ними испарениями в виде черепа. На переднем плане палочкой ощупывает дорогу слеподырый мент в черных, какие у кота Базилио были, очках. Вроде он Джон Леннон. Который сторожил состав и нечаянно угостился уже опасным напитком. И ослеп, как крот в «Дюймовочке». Очень симпатичная и познавательная листовка получилась. Я лично, когда увидел, пол-дня успокоиться не мог, так хохотал. Чуть родимчик со мной не случился.
***
На месте укрепления плаката мы смело ставим метку №19. Для этого мысленно или карандашом «стеклограф» из углов жестянки проведем диагональные линии. Их пересечение даст нам нужную точку.
14.
Всё хорошее когда-нибудь кончается. Близится к завершению и наше повествование. До смыкания круга осталось всего две метки. Невыразимая печаль охватывает мое сердце, когда я думаю о скором расставании с тобой, дорогой читатель. Если ты добрался вместе со мной до двадцатой метки, мой маленький друг, значит вернее тебя только моя черепаха. Зовут ее Зина. И сейчас она находится в полусомнамбулическом состоянии. Эдакая у нее, знаете ли, чуткая каталепсия. Раз в неделю я вынимаю ее из домика, стучу согнутым пальцем по панцирю, просыпайся, мол, и кормлю с руки нежнейшими побегами китайского салата.
Но я, кажется, отвлекся. Простите.
Итак, метка № 20. Предпоследняя. Не менее важная, чем ее ранее описанные подруги. Так случилось, что на месте этой метки прикреплен к второй входной двери здоровенный кованый крюк, соединяющий двери и запирающий намертво вход от посягательства незваных гостей – злодеев, татей и мильционэров в форме цвета маренго. Кстати, pardon, друзья мои, не знает ли кто-нибудь, отчего у этих, и без того несчастных, представителей рода человеческого такое ужасное платье?.. Вот и я тоже никак в толк не возьму.
***
Игорь Сергеевич Курятников проклинал тот день, когда на свет родился. И за что на меня такая напасть? – рассуждал он, – добрые люди сейчас пива напились и лежат себе, к примеру, на пляже у Петропавловской крепости. И ухом не ведут. Вот ведь беда! А я торчи тут меж дверей, как шпрота балтийская в банке, и ни одна сволочь на свете мне не поможет.
В питерских квартирах есть одна милая особенность – двойные двери. И тамбур меж них, в каком обычно хранится всякая ненужная дрянь или картошки мешок стоит, или же устроены полки с вареньями, соленьями и прочими маринованными грибами. Лыжи еще, бывает, висят. Старые, разнокалиберные обои и разобранные на части велосипеды.
В нашем междверном закутке ничего не хранилось. Постоянно сменяющиеся жильцы не смогли договориться между собой. Поэтому полезное пространство пустовало.
Но Игорю Сергеевичу от этого было не легче. Ситуация выходила пиковая. Курятников приехал в Старую Столицу из Торжка. И был неопытен в обращении с мощным питерским коммунальным хозяйством. У них там, в Торжке, никаких двойных дверей и в помине не было. Открывай дверку ключиком и заходи. Или наоборот: Вот тебе Бог, а вот – порог!
Только что вселившийся в квартиру провинциал понятия не имел о французских замках. А такие замки, как известно, имеют коварное свойство захлопываться. Там есть такой язычок, который даже от легкого прикосновения норовит, подлец, защелкнуть дверь. И потом нипочем ее не отопрешь.
Курятников открыл первую дверь и оставил связку с ключами в замочной скважине, потом он поставил баул с нужными ему документами, двумя чистыми, забранными из английской прачечной, сорочками в тамбур и совсем уже собрался выйти, с тем чтобы продолжить обряд отпирания. Но дверь, собака, ведомая летним сквозняком, его опередила. Поддала Игорю Сергеевичу в корму доброго пинка. И остался наш герой зажат, выражаясь высоким штилем, между Сциллой и Харибдою.
Наибольшая глупость положения заключалась в том, что Игорь Сергеевич был мужчина в теле. Росту тоже соответствующего. И нипочем ему было в междверье не развернуться. Тем более, что полная темнота. Не видно ни черта. Воздуха хватало. Но на этом плизиры заканчивались. На крики никто не отзывался. Должно быть на работе все, – решил бедолага, – А то бы непременно кто-нибудь явился на помощь.
Как ни напрягался Курятников, двери не поддавались, стояли намертво. Это вам не в Торжке, где на входе дрянь какая-нибудь стоит. Из картона или еще какой-нибудь слабой трухи. Такие двери сто лет продержались и еще сто лет простоят. Уж будьте покойны!
Разрешилось всё очень даже просто. Слабеющей рукой Курятников нащупал крюк. И машинально рванул его кверху. Жало вышло из ввинченного в дерево кольца, осталось небольшое еще усилие, один удар филеем, чтобы сорвать из гнезд дверные щеколды.
Самое забавное было в том, что квартира не была пустой. Просто живущий в ней народ, как на грех, состоял из стреляных воробьёв и тертых калачей. На вопли несчастного никто не вышел. Все покрепче позадвигали комнатные запоры, предпочтя не вмешиваться в человеческую трагедию.
15.
Итак мы подошли к концу нашего пути. От места крепления крюка к дверной филенке опускаем отвесную линию и попадаем… в крысиную норку. Эти незатейливые, пришедшие на сушу с пиратских кораблей, зверьки – явление обыкновенное в наших местах. Как бандерлоги в Храме Обезьян в Танах Лоте, или священная корова на горе Арианахал, или кенгуру и эму на восточном побережье Австралии. Их у нас порядочно. Не так, конечно, как когда-то в Гамельне, но тоже в достатке.
О крысах можно много рассказать. Хотя бы то, что появились они на земле черт-те когда. Тридцать миллионов лет назад. Можете себе представить? Гораздо раньше человека. Что обычная серая крыса в случае грозящей ей опасности может подпрыгнуть вверх на метр, а то и больше. Что это животное может жить без воды и пищи до полумесяца…
Однако это дело биологов. Мы же останавливаем наше перо. Достаточно будет только сказать, что небольшое отверстие в каменном полу между двух дверей в квартире дома на Большой Зелениной улице в Петроградской стороне славного города и есть ни что иное, как метка № 21. Круг замкнулся. Blackjack! Gentlemen, make your bets!*
*Blackjack! Gentlemen, make your bets! (англ.) - Блэк Джек! Господа, делайте ваши ставки!
16.
Эпилог.
- Доброе утро честной компании! Вижу, вчера хорошо погуляли.
- …
- Фима, ты оцифровал метки?
- Дык…
- Что, «дык»? Оцифровал или нет?
- Вадик…
- Для вас, Фима, не Вадик а Вадим Сергеевич. Ну?…
- Вадим, это… Сергеевич, я всю ночь сидел…
- Понятно. Витя возьми, будь добр, от этого урода диск с метками, и чтобы к вечеру всё было готово. Заказчики торопят.
- Бу зде! Только, Вадик, мне кажется что место закладки сокровищ уж больно легко определить. Я через Фимино плечо посмотрел – простовато будет.
- Ну, запутай, как-нибудь. Возьми, альтернативные координаты подкинь. На метках, скажем…№3... 7... 11 , 15 и 19, поставь зеркала, что ли… ну там, выгнутые, вогнутые… Пускай подумают, какие куда… Да, и добавь этих… ну, монстров своих побольше… жуко-драконов, что ли?..
- Жуко-скорпионов.
- Вот-вот, чтобы жизнь сахаром не показалась. И к восемнадцати нуль-нуль, мне на стол в 3D формате. Vous comprenez?
- Компрене, компрене… А как мы назовем игру?
- Ну… не знаю… Давай хоть... «Карта».
- Простенько и со вкусом. Коротко очень...
- Ну, не хуже, чем, например, «Doom». Да, кстати – с наступающим вас Новым Годом, господа!
Спб, Декабрь 2009 г.