Могут ли влюбиться тринадцатилетние пацаны? Могут, да ещё как! Я был влюблён с двенадцати лет, то есть у меня был год стажа, а мой друг Лёшка узнал это чувство только сейчас, за пару месяцев до окончания седьмого класса, когда уже буйствовала весна. Травка зеленела, земля подсыхала после схода талых вод, солнце грело изо всех апрельских сил, и на деревьях набухали почки. Лёшка же набух из-за неожиданного прилива тестостерона. Когда ему стало уже невмоготу, лопнул, и влюбился в Людку Селезнёву. Влюбился по-настоящему, со всеми необходимыми последствиями: вздохами, изменением выражения лица, сверканием глаз, и цветами, которые он засовывал за дверную ручку её квартиры. После этого Лёшка нажимал на звонок, и, как кенгуру, прыжками через три ступеньки, сбегал по лестнице, и прятался в колясочной. Я в это время, как понятой, стоял на площадке, и следил за происходящим. Людка открывала дверь, кивала мне головой, забирала букетик, а я спокойно спускался вниз. «Взяла?! Она взяла цветы?!» - Лёшкин голос из колясочной звучал, как будто из склепа. Это повторялось каждые два дня. Любовь стала переходить в страсть. Должно было что-то случиться. Оно и случилось. Нехорошее.
Два нехороших. Первым нехорошим было то, что мы с Лёшкой собрали уже все бутылки в округе, сдали их, и потратили на Лёшкины цветы первых двух недель его любви. К началу страсти деньги закончились. Мой друг стал нервничать, худеть и подбивать меня на возможные неприятности с законом. Нам это было не впервой, но мне было в это время лениво. Я тоже любил, но дарил «Раковые шейки» из маминой заначки. На третий день безденежья, у входа в школу, Люда отвернулась от Лёшки. Он побледнел, и схватил меня за руку. «Ты видел это? – дрожащий голос выдал его отчаяние – Серёжа, что мне теперь делать?! Она скоро уедет в деревню к бабушке!» «Угости её конфетами - дал ему совет – у меня есть с собой!» «Она терпеть не может «Раковые шейки»! Я пробовал!» - Лёшка сник, и я потащил его в класс. Всё шло своим чередом до второй перемены. На этой перемене случилось второе нехорошее.
Мы стояли у окна с Лёшкой и Володькой Грибовым, и обсуждали, где можно найти стеклотару на сдачу. Вдруг, к нам подошла Людочка, и ангельским голосом сказала: «Серёженька, у тебя есть с собой «Раковые шейки»? Так хочется…» Я машинально достал из кармана конфету. «Спасибо, Серёженька – сказала Людочка – а ты пойдёшь сегодня вечером гулять с Домби?» Она повернулась, и пошла в класс. Лёшка побледнел…потом покраснел, и хриплым голосом мне сказал: «Пошли в туалет…Поговорим…» И мы втроём пошли в туалет, хотя писать мне не хотелось. Совсем.
Немного о физиологии. У меня не было в детстве рахита, но я был взращён на искусственном питании, что дало негативный результат, из которого я только начал выходить с помощью стального восьмикилограммового лома и гантелей чугунных. Стоило посмотреть на Антонину Степановну, маму Лёши, как становилось понятно, что у него в детстве с питанием было всё схвачено. В тринадцать лет Лёшка имел первый разряд по плаванию, а ростом он был выше меня на полголовы. Зато, я был весьма темпераментен, и в некоторых кругах известен под кличкой «псих». Лёшка походил на молодого Олялина, я на юного раввина, Людочка на Ларионову. Расклад был более, чем понятен, но…женщины…доведут и до разборок в туалете общеобразовательной школы №599.
Мы молча вошли в туалет. Повесили на крючки пиджаки, и стали развязывать пионерские галстуки. Грибов выгнал из кабинок малолеток, успев перехватить у одного из них чинарик папиросы. Он затянулся, выпустил дым из носа, и в это время в туалет забрёл учитель физкультуры, напоивший за две недели до этого своего кота валерьянкой на собственной свадьбе до такого состояния, что он бросился на невесту. С какой целью не известно, но поговаривали разное. Физрук молча оглядел нас с головы до ног, и мрачно сказал: «Грибов со мной в учительскую, а вы, брысь отсюда…» Грибов поплёлся, куда было сказано, а мы с Лёшкой холодным тоном договорились «стыкнуться» вечером, когда стемнеет, на детской площадке, с приглашением секундантов. Через считанные минуты весть о поединке разнеслась по всей школе. Моя возлюбленная тревожно смотрела на моё лицо, которое украшали очки, надетые на меня мамой, после падения с четвёртого этажа школы на мою голову оконной фрамуги. Людка ехидно улыбалась, разворачивая и, опять сворачивая «Раковую шейку» в обёртку. Небо за окном принимало предгрозовой оттенок.
Вечерело…В воздухе всё сильнее ощущался запах дождя, ветер усиливался…Надо было идти драться…Я посмотрел из окна на детскую площадку, и ахнул. Там собралась толпа, в которую входили: шпана местная, шпана примкнувшая, одноклассники, мужчины, возвращающиеся с работы, но остановившие свой ход, по причине интереса, и несколько девичьих силуэтов на приличном расстоянии от места будущего действия. Я переоделся в грязное, и пошёл к двери мимо комнаты родителей. Мама ещё не приехала из вечерней школы, а папа сидел за столом, и щёлкал на логарифмической линейке, смотря в справочник. «Куда собрался, на ночь глядя?» - спросил рассеянно папа. «Драться надо. Дело чести»- ответил я. «Чьей?» - уточнил папа «Не моей…» - сказал я. «А, ну, давай…» - папа продолжил расчёты.
С Лёшкой мы вышли из дома одновременно. Пожали плечами, глядя на смолкающую толпу, которая достигла внушительных размеров, и подошли к ней. Любопытные раздались в стороны, и мы вошли в центр круга. «Эй, мОлодежь, давай-давай, покажи-ка нам, мужикам, кто на смену идёт!! Давай-давай, начинай!» - начал подначивать один из зрителей, живущий в соседнем доме, жильцами которого, в основном, являлись переселенцы из бараков. В толпе замелькали шкалики, передаваемые из рук в руки взрослыми мужиками. Шпана облизывалась, одноклассники нервничали, девичьи силуэты раскачивались. Я снял очки, и положил их на бортик песочницы. «Ага! Начнётся сейчас! Понесётся сейчас! Я на кучерявого поставлю! Мне проигрывать интересно! - заёрничал тот же мужичок – Давай, славяне, зачинайте, а то дождь сейчас пойдёт!» Все согласно закивали головами. Кто-то принёс солёные огурцы.
Мы с Лёшкой сделали по шагу друг к другу. «Бейййй! В лоб!!» - заорал неприятный мужик. Я нервно икнул. «Чего развопился, крысак? -послышался спокойный мужской голос – Не видно, что ли, что мальцам непривычно драться при таком шалмане?» «Я крысак?!» - завёлся было крысак, и осёкся, опознав Родиона. Кем был Родион, никто не знал, но боялись его все. Барачные, ремеслуха, шпана военногородковая, шпана квартальная, деревенские и менты. Небольшого роста, огромной силы мужчина. Однажды я видел, как к девушке на автобусной остановке пристало трое грузчиков из портового холодильника. Подъехал автобус, из него вышел Родион, подошёл к пьяным хулиганам. Что-то им сказал. Они хохотнули в ответ, тогда Родион просто провёл рукой по их лицам, и они упали без сознания. Девушка убежала, но я был быстрей.
Крысак повёл себя умно, но его родной брат, оторвав от губ второй по счёту шкалик, подошёл к Родиону, и сказал: «Пшёл нах!» Братец-крысак взлетел в воздух, и упал задом на бортик песочницы. Я услышал хруст моих очков. «Ах, ты… … …!!!» - завизжал крысак, увидев зарывшегося лицом в песок, брата. Выбил ногой из горки доску, схватил её, и бросился на Родиона. К нему присоединились ещё несколько, ранее обиженных Родионом, мужиков. «Вчетвером на одного?!!» - закричал барачный в клетчатой кепке, и вколотил кулак в грудь одному из нечестных. Толпа раскололась на две группы. Шпана стала задом подавать назад, но опоздала. Что-то громко чмокнуло, как будто нечто ударило об стол огромным мокрым полотенцем, толпу закрутило в массовой драке, и шпану засосало в её эпицентр, выплёвывая по одному, как выжатый фрукт. Или, овощ. Ударила молния, прогремел гром.
О нас с Лёшкой все забыли. Мы остолбенело смотрели на происходящее, чувствуя себя зачинщиками жуткого побоища, к месту которого устремились кричащие женщины из близстоящих домов. Какой-то мужик вылетел из месилова, выплюнул из окровавленного рта зуб, и, посмотрев на него, что-то проорал, и залез обратно в кучу, потерявших человеческий облик людей. Стало страшно. Просто любопытные разбегались кто куда. Драться расхотелось вовсе. Мы переглянулись с Лёшкой, неловко улыбнулись, и пожали друг другу руки. Честь была соблюдена. Оба вышли на драку, но нам помешали взрослые, взяв эту функцию на себя. Кто бы спорил….Упали первые крупные капли дождя. Приехала милиция.
Когда я вкрался в квартиру, мама была уже дома, и жарила на кухне картошку. Она махнула мне рукой. Немного чадило, и мама открыла окно. Между разрядами молний и гулом грома, доносились истошные крики женщин, и избиваемых милиционеров, треск мотоциклов с ментами, спешащими на помощь своим. Мама прислушалась, и спросила папу: «Лёва, а что происходит на детской площадке?» «Там Серёжка дерётся!» - уверенно ответил папа. Я облизнул ложку со сметаной.