П Е Р В Ы Е Ч У В С Т В А .
Первая мысль, которую я помню, была во время крещения. Было мне не многим больше полутора лет. Возраст вычислялся, когда я была уже совсем взрослой и рассказывала своим родителям, что я помню своё крещение. Они, конечно посмеялись, и не поверили. Но я всё подробно, в деталях, рассказала: как слыша голос тёти Паши: «Не бойся, сейчас тебя из кружечки польют.» - я подумала-«Из маленькой зелёной кру-жечки», а представила себе зелёную эмалированную кружечку. Она явственно отпечаталась в моём воображении. Конечно, уже позже я дала ей эпитет «эмалирован-
ная». Может у нас дома была такая? Не знаю. Ещё рассказала , что запомнился запах и прикосновение пальцев к голому тельцу. Тогда мама поверила. Точно так при крещении священник помазывет младенца. А вот сколько мне было лет, никто точно не помнит. Давай вычислять. Получилось очень смешно.
Вспоминали как это было. Мои родители и ещё одна молодая пара строили дом на два хозяина. Дядя Ваня работал на ТЭЦ шофёром, там же работала моя мама медсестрой, а папа в отделе кадров. Как-то с Иваном, возможно на очередном субботнике на строительстве своего дома, ведь от фундамента до крыши они делали всё сами, они крепко выпили и решили породниться. А как это сделать? Ну и придумали: надо стать кумовьями. На две семьи я была одним ребёнком. Назначили дату, выделили деньги на крещение. Сумма была не большая, но любая трата была существенна, так как зарплаты не ой какие, а дом строили на ссуду, которую надо было вовремя выплачивать. К определённой дате денег в наличии почему-то не оказалось. Наши будущие кумовья незаметно их пропили, и моё крещение не состоялось. Тогда названная кума взяла дело в свои руки. Это была Фрося Черемисина, светлая ей память.
Вот о ком надо романы писать! Красавица украинка, всю жизнь обожавшая своего мужа Стёпочку, скольких детей одарила она своим теплом, лаской и заботой. Но не дано было ей вырастить своих. Пятерых родила, но никто не прожил больше пяти лет. Трудные годы были на Украине. Всех схоронила, а любовь щедро отдавала племянникам, крестникам, чужим детям. Потом уже все её звали просто Лёлей, Лёлечкой. И когда уже у дяди Вани с тётей Женей родился Борька, и ему было месяца три , Лёля, тётя Паша и мать Борьки тайно сходили и окрестили нас. Лёля стала нам с Борькой крёстной. Моей мамы на крещении не было, так как она должна была вот-вот родить. Юрик родился шестого апреля. Значит крестили меня в возрасте один год восемь месяцев.
Жили мы тогда ещё в бараке, это длинное одноэтажное здание с корридором посередине, а из него в каждую сторону выходили двери в квартиры. Квартира же представляла собой одну комнату. Семьи обычно были большие. Перед каждой дверью стояла керосинка. Запах керосина, чада и еды из кастрюль запомнился на всю жизнь.
Однажды я переползала к соседям через высокий порог и попала руками на мокрую тряпку. Ощущение холодного и мокрого было неприятным. Когда я маме рассказывала об этом случае, я удивлялась, почему я ползала, ведь я уже разговарива-ла? И она вспомнила, что после воспаления у меня отнялись ноги, и ходить начала снова только к трём годам. Но мне в этом эпизоде запомнилось ещё какое-то непонятное чувство. Теперь я его могу назвать: обида и недоумение. К соседям меня привлёк запах пирожков. На мой вопрос: « С чем пирожки?»- мне ответили- «С говном!» и... не угостили.
Ещё одно яркое воспоминание чуть более трёхлетнего возраста. С братиком, мамой и двумя тётушками мы на кукурузном поле. Тогда давали большие огороды и часть была засажена кукурузой, для нас малышей это было необозримое поле. Мы где-то взяли юрок ниток, побегали с ним и опутали всю кукурузу. Запах пыли, поднятый нашими босыми ногами, пыльцы с кукурузных початков стоял в носу, в горле. Вообще, запах алма-атинской пыли запомнился на всю жизнь и сыграл в последствии свою роль.
В сентябре сорок восьмого мы перезжали в свой дом. Громко сказано! Но я помню, как босыми ногами мы с бабушкой идём рядом с осликом, запряжённым в небольшую повозку с нашими пожитками. Горячая нежная пыль по щиколотку, ни единого камушка, идти приятно и весело. Теперь я думаю, почему была такая нежная пыль и сделала вывод: тогда наверное ещё не топили углём, а только саксаулом, и не было той золы, которую стали потом сыпать на улицы, чтобы не было грязи и во время гололёда. Машины по этой улице не ходили, только изредка подводы, запряжённые ло-
шадьми или осликами. Её и улицей-то трудно было назвать, так, тропинка среди лужаек. Дома не все ещё были построены, где-то участок пустовал, заросший травой, а
у кого-то яблони уже давали яблоки. Такой сад был у Нурлана, отца моей первой подружки Алмашки. Мы с ней были ровесницы, обе круглолицие, курносые, черноглазые. Папа всегда говорил, что он никак не мог нас различить: зимой подвязаны одинаковыми вязаными белыми платками – одни пипки носиков торчат; летом – чумазые, пузатые-полосатые, в пыли перемазанные. Полосатые, потому что всегда перемазаны соком каких-нибудь ягод или арбузов. В каждом дворе были горы арбузов, и мы ели их , как говорится, «от пуза». Летом бегали в одних трусиках, порой и мокрых, так что и ноги были полосатые.
А однажды грех случился зимой. Мой братик Юрик и Борька уже подросли и мы самостоятельно играли на улице. Я решила их к тётке Анне в гости сводить, а это километра три будет, не меньше. Дорога шла мимо ТЭЦ и директорского яблоневого сада. В зимнее время этот сад причудливо одевался в сказочное кружево инея, так как
недалеко был сброс горячей воды с турбин электростанции. Сходили мы благополучно, наверное нас там угостили. На обратном пути мы очень замёрзли, а тут и дом нашей крёстной. Пока мы достучались, со мной и случился «грех». Она нас обцеловала, с причитаниями раздела, застирала мои штаны, развесила всю нашу одёжку над печкой.
Мы отогрелись и катались по полу в полном блаженстве и покое от тепла и её любви к нам.
Чувство стыда и неотвратности наказания я испытала очень рано. Играя у одной из подружек, обратила особое внимание на маленькие игрушечные весы. Они были металлические, красные с белыми чашечками и стрелочкой. Настоящие, как в продуктовом магазине, но очень маленькие. Мне очень захотелось их иметь. Однажды я осталась в комнате одна, ставни были прикрыты и было почти темно. Я знала, где лежали эти весы, взяла их, спрятала под кофточку и пошла... На пути больно стукнулась о высокую металлическую спинку кровати и у меня откололся маленький кусочек переднего зуба. Бросила эти весы, было не так больно, как стыдно за своё воровство. Тогда я дала себе слово, что никогда не буду брать чужое и поняла, что была тут же наказана. Никогда никому не рассказывала об этом эпизоде, только щербинка на зубе напоминала об этом.
С этим же домом связано ещё одно воспоминание. Хозяева уже были другие. Это была большая цыганская семья. Мне запомнились только двое – мальчик Мотя и девочка Нюня, имя это её или прозвище мы не поняли, но плакала она постоянно. Мы были в возрасте пяти-шести лет, когда очень остро стоит вопрос : «Откуда берутся дети?» У меня была своя версия: мама ест кусочек масла, завязывается узелочек и в животике вырастает ребёночек, потом в больнице его достают. Родители поддержива –ли мою версию, но как-то многозначительно улыбались. Эта улыбка вызывала у меня сомнение в верности моей версии. Но Мотя нас всех авторитетно сразил: «Детей делают в тёмной комнате, надо чтобы мужики на баб ложились.» И решил нам это показать. Мы ватагой пошли к ним в дом, закрыли ставни... Что было дальше не помню, возможно кто-то был дома и затея наша провалилась. Семья эта вскоре уехала.
Дальше тяжёлые воспоминания. Хмурое утро, еле рассвело, я проснулась и хотела бежать за своей одеждой в кухню, где она висела на дверце духовки, там же спала бабушка. Папа перехватил меня и сказал, что мою «гуню» (почему-то так называли нашу детскую одежду) он принесёт сам. Плечи у него были опущены и вздрагивали. Я поняла, что что-то случилось. Папа сказал, что бабушка умерла и заплакал. Я тоже заплакала и всё думала: «Ну почему я звала её бабушка, а не бабулечка, ведь это так неласково –«бабушка»?» Долго не проходило чувство вины.
Потом это чувство закрепилось ещё больше после нашей семейной трагедии. Случилось так, что я заболела скарлатиной. Катались с горки на санках и я въехала в ручей, промокла. На третий день меня увезли в больницу. И уже когда я выздоравливала, и мне сказали, что за мной приедут родители, я отнесла свои оставшиеся гостинцы мальчику в бокс. Это было, стеклом отделённое от общей палаты, помещение, куда нам было строго запрещено заходить. Меня забрали домой, но через несколько дней я заболела снова – дифтерия. Значит я заразилась от мальчика в боксе и принесла эту инфекцию домой. Мой братик заболел тоже. У меня болезнь протекала в лёгкой форме, а его в тяжёлом состоянии увезли на скорой. Мама все дни была в больнице, приходила домой только за тем, чтобы что-то взять отнести малышу. В один день она собирала ему яблоки, ярко красные грушовки, мне очень захотелось этих яблок и я даже позавидовала, что Юрику будут эти яблоки, а мне нет. Вечером мама пришла из больницы, выложила на стол эти яблоки и сказала, что ему они уже не нужны. Вся семья очень долго не могла оправиться от этой трагедии, я же ещё считала себя виновницей. Все говорили, что Юрик был умный , не по годам. А ему не было и пяти.
Потом началось ожидание малыша в нашей семье. Все очень хотели мальчика. Так и произошло. Я назвала его Мишей. Перебирали много имён, а он что-то капризничал, я подошла к нему, назвала Мишаней, погладила, и он замолчал. Единогласно решили: пусть будет Михаилом, в честь маминого папы и своего деда. Я долго ходила гордая, что это я выбрала имя и оно ему понравилось. Очень полюбила своего братика и была ему хорошей нянькой. Мне уже было семь лет.
Однажды летом, в послеобеденную жару, прибежала домой, так как друзей на улице никого не была. Во дворе тоже никого, ставни закрыты и тишина. Значит все в доме отдыхают. Тихонько налила в тазик воды, помыла свои пыльные ноги, встала на прохладное крашеное чистое крыльцо и почувствовала гордость за себя, что я такая «аккуратистка» ( ведь крыльцо тоже я мыла) и такое счастье! До сих пор не могу понять, почему именно чувство счастья меня охватило, но оно переполняло всю мою детскую душу, и мне хотелось любить весь мир.
Прошло много, много лет. Мы с сыном и мужем оказались в Германии. Весной в Штуттгарте мы пошли с сыном смотреть выделенную нам квартиру. Цвели акации, начал накрапывать дождь. И вдруг... Знакомый запах, запах алмаатинской пыли, перемешанный с запахом акации. Я говорю: «Сынок, слышишь, как Алма-Атой пахнет!» Он постоял, понюхал и говорит: «Точно, Алма-Атой!» Мы обнялись и стояли несколько минут счастливые. Так Штуттгарт вошёл в нашу жизнь.
17 марта 2007 года . Штуттгарт.