Утро… На сизых остывающих углях его раннего взора неистовая пляска тускнеющих звезд, чем-то похожих на умирающих светлячков, угасала среди облачного рванья. Еще сонные облака в какой-то безнадеге повисли на востоке, пронзенные пурпуром, аки дымящаяся кровь на дамасском клинке…
Он любил тебя, Утро, за покой, который ты предоставляло после тревожно-бессонной ночи, неистово радуясь тебе как мальчишка, как всякий смертный, что чудом воротился из преисподней…
Вернувшись из ада, где оскал ночного боя обнажился от света твоих лучей, на дымящейся латуни гильз источался покой робкий и недолгий, но, достаточный для того, чтобы устало прислонясь к мокрому катку, запрокинув голову на гусянку с обвисшими траками, прикрыть глаза и пребывать в блаженстве, и утонуть в нирване твоего покоя…
Янтарный бисер капелек августовской росы переливался всеми цветами радуги на влажных паутинках, натянутых меж стеблями пожухлой травы.
В усталое мутное сознание тонкой нитью вплетались птичьи рулады, оживала покалеченная огнем и пулями зеленка, мир обретал свои привычные звуки жизни, в коих надсадно и глухо звучали охрипшие голоса бойцов и командиров. Чумазые пацаны в хабешных доспехах устало свалив с себя бронники, перегретые стволы, всякую другую муть экипировки, падали, словно замертво, чтобы предаться короткому сну …
Проваливаясь в зыбкий сон, Он, небритый и почерневший от пороховой гари, видел, как Она соткалась из трели Её собственного голоса, грудного и низкого в пределах до боли знакомых ноток, словно охрипшая земная флейта…
То вдруг звучало Её радостное сопрано и Он догонял Ее, убегающую в легком ситце со свободно развевающимися волнистыми волосами… Ему казалось - то сад Эдема. Хотя все деревья и были вполне земными, но ласково тянулись к людям своими ветвями, наполненными кружевным дыханием новорожденных лепестков.
Зеленые ладушки листвы словно протягивали им спелые плоды, а земные цветы бессовестно глазели своими разноцветными бутонами в ресницах лепестков на их любовь… Когда ветви старой ивы стыдливо укрывали от любопытных взоров эту страсть двоих, колышущиеся головки цветов словно издавали протестующий свист, как в кинотеатрах совковых времен на старых сеансах, где киномеханик затемнял пленку с кадрами поцелуев Ретта Батлера с непокорной Скарлетт.
Запах пыльцы разрывал ноздри, вплетался в Её волосы, в ее красивое тело… И радость бытия, и яркость ощущений словно обволакивали Его сознание, уставшее от войны, отражаясь в мерцании бриллиантовой диадемы, блики от которой играли среди трепещущих занавесей теней.
Уже после, много лет спустя, в его сознание будут возвращаться эти сны, наполненные жаждой любви к Ней, словно страсть к теплой и горьковатой на вкус от обеззараживания влаге, которая томной струйкой стекала с его подбородка, струилась по двигающемуся кадыку, когда он жадно прикладывался пересохшими губами к горлышку почти опорожненной фляги…
«Приготовиться к бою!»
Короткие рубящие слова команды режущим лезвием клинка разрушили эту блажь, грубо вторглись в этот покой, впивались в сознание, разделяли мир на две противоборствующие грани, на два мира, в коих жизнь без Неё не имела смысла…