Жилец из мансарды, покончив собой,
отправил свою жизнь в окно,
Всю ночь провалялась она на земле,
как раненый воин в кино.
Наутро придя, полицейский патруль
устроил ей строгий допрос
И бедную за воротник подхватив,
к машине с мигалкой унёс.
Но после допроса, вины не найдя,
свободу ей дали менты,
И долго собаки бежали за ней,
задрав к небосводу хвосты...
Нырнула во двор и дрожала в углу,
в себя еле-еле придя,
И спать улеглась на ближайшей скамье
под мелкою сеткой дождя.
Вот утро глядит, и смеются лучи,
с младенцами няни идут:
«Ну что же такое, и чья это жизнь,
как мусор валяется тут?
А если взрывчатка в ней – это теракт –
доставлена кем-то извне?..»
Полицию снова зовут и солдат –
для схватки в неравной войне.
Расстрелянный, мутный, слабеющий взгляд
роняет понятия нить:
«Увы, мой хозяин, свершивший обряд,
не может ни есть и ни пить,
И после того, как сокрылся в ничто,
уйдя далеко, за предел,
К нему возвращаюсь – в печальный чертог
таков от небес мой удел.
Дорогу даю я всем жизням другим,
при этом теряя свою...» –
С трудом журналистам сказала она
в предсмертном своём интервью.
Сегодня в газетах сенсацией дня
взывает к народу строка:
«Расстреляна жизнь!» –
Чья-то жизнь...
Бегала без поводка...