Один, два, три, четыре…
Шаг. Еще шаг.
Пять, шесть, семь, восемь, девять…
Иду к тебе. Бегу – по лужам, по листьям. До твоей двери 118 шагов.
Десять, одиннадцать, двенадцать…
-Который час? – голос сбоку. – Пять минут четвертого, - отвечаю.
Ночь.
Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…
Когда? Когда я понял, что ты исчезаешь навсегда? Может, в апреле? Тогда я написал тебе письмо. Не отправил. Отправлял кучу смс. Ответ не получил ни разу. Расстраивался, злился, плакал, писал снова – ответа не было. Злился. Прощал. Любил.
Шестнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два…
Мне тогда было двадцать три. Тебе – двадцать семь. Небольшая разница? Я – веселый, сумасшедший. Ты – моя противоположность. Ты – моя безумная выходка.
Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть…
Сегодня в два зазвонил - разбудил телефон. Твой номер помню наизусть. Смотрел на маленький экран, не верил. Прошло три года. Не виделись три года. Три года – это так долго. Три года не убили меня.
Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…
Сейчас тебе тридцать, со всеми вытекающими из этого последствиями – серьёзность, сдержанность, недоверчивость. Раньше все это тоже было в тебе. Но раньше были еще и любопытство, смелость, улыбчивость, трогательность, игривость. Интересно, а сейчас все как? Как ты живешь? Чем ты живешь? Кого ты любишь? С кем ты спишь, в конце концов? Любопытно, почему, откуда, зачем этот звонок спустя целых три года?
Тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять…
Сейчас я уже не болею. Не болею тобой. Люблю другого человека. Живу с ней. Сплю с ней, если тебе все это интересно. Главное, я не болею больше тобой: не плачу, не ищу тебя, не пишу тебе писем и смс, не звоню, не прихожу в гости. Не скучаю. Редко вспоминаю. Почти не ищу тебя глазами в толпе. Не люблю.
Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок, сорок один…
Не люблю. Окончательно и безоговорочно НЕ люблю.
Сорок два, сорок три, сорок четыре, сорок пять, сорок шесть…
Не люблю тебя за то безразличие. За ту пустоту, которая специально была сотворена тобой для избавления от меня. Не люблю за сказанное тобой «ой, ну не надо!» в ответ на «я тебя люблю». Обижаюсь? Нет. Конечно, нет. Я никогда не мог на тебя обижаться, никогда не смогу. Наверное, действительно никогда.
Сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят…
Ты – моя безответная любовь. Ты – стена, в которую я кидал своими чувствами, как снежками, но они не защищали ее своей открытостью, они отскакивали, превращались в камни и летели уже в мою сторону. Град из камней. Сердце - в камень. Вот тебе и перевоплощение. Вот тебе и любовь.
Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре…
Интересно, как ты сейчас выглядишь? Какие у тебя волосы? Светлые, наверное, выгоревшие за лето на солнце. Опять коротко стрижешься? Надеюсь, нет. Тебе лучше, когда чуть длиннее. Хотя и со своей дурацкой стрижкой ты – мой идеал красоты.
Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь…
Хочу курить. Ты не куришь. Тебе не нравится, когда курят вокруг. Тебе раздражало, когда курил я. То, что «это вредно для здоровья человека», я знаю. Странно, даже помню интонацию твоего голоса, все это произносившего. Порой, мне было даже как-то стыдно. Прятался от тебя по дворикам и закоулочкам, как школьник. При тебе старался много не курить, чтобы не расстраивать и не нарваться на поучительную лекцию о том, на что еще плохо влияет сигарета. В моменты, когда избежать нравоучений не получалось я, сдерживая смешок, наблюдал всегда одну и ту же картину: ты стоишь, спрятав руки в карманы, прикусываешь нижнюю губу, убираешь челку, смотришь в пол. Медленно поднимаешь голову и устремляешь на меня свой взор – глаза в глаза, никак по-другому, только прямо в глаза. Спустя несколько секунд я как всегда отвожу взгляд. Ты говоришь тогда: «Не отворачивайся, посмотри мне в глаза, не будь ребенком – я хочу донести до тебя нечто серьёзное». Я снова смотрю на тебя – ты довольно улыбаешься. Резко отряхиваешь волосами и - опять сама Серьезность. А потом твои брови встают домиком, и начинается, протяжно и заунывно: «Ну не кури, пожалуйста, ну, ты же знаешь, как это вредно для тебя, как это плохо и безответственно по отношению ко мне, как мне не нравится этот запах от тебя, как я за тебя волнуюсь...» И так долго-долго, нудно-нудно. А стыдно-то как становится.
Пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один…
Останавливаюсь. Подкуриваю. Выдыхаю густой, как будто влажный тяжелый дым. Руки, почему-то мокрые. Дождь.
Шестьдесят два, шестьдесят три, шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь…
Почему ты звонишь сейчас мне? Я решительно ничего не понимаю. Я несусь к тебе ночью через весь город, даже не зная, почему ты звонишь именно мне. Спустя три года. Три года, первым из которых был тот, когда я, написавшись и назвонившись тебе, понял, что с той стороны нет адресата. Там никто меня не слышит. Там уже нет никого – ушли, закрыв дверь только перед моим носом. Пропали. Исчезли. Потерялись. Стучусь в никуда.
Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьдесят, семьдесят один…
До твоей квартиры сорок шесть шагов. Ты так близко – от этого кружится голова. Кружится просто от мысли, что сегодня увижу тебя. Спустя три года.
Семьдесят два, семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь…
В твоем подъезде как всегда сломан домофон – привычно ныряю в темноту твоего дома. Ты живешь на втором этаже. До тебя два лестничных пролета – сорок шагов.
Семьдесят восемь, семьдесят девять, восемьдесят, восемьдесят один…
Сердце стучит громко. Так громко, что его стук эхом отскакивает от голых стен подъезда. Стучит в руках. Стучит в голове. Стучит в животе.
Восемьдесят два, восемьдесят три, восемьдесят четыре, восемьдесят пять…
Зачем я иду сюда? Я уверен, что меня кто-то ждет? Что ты хочешь мне сказать? Почему ночью? Что у тебя произошло? Как так получилось, что я бросил любимого человечка среди ночи и помчался к тебе? Для кого эта срочность?
Восемьдесят шесть, восемьдесят семь, восемьдесят восемь, восемьдесят девять…
«Привет, не разбудил? Не спишь? Пожалуйста, ну постарайся уснуть, я нескоро буду, может сразу на работу, потом объясню. И я тебя люблю. Засыпай». Так, главное не свихнуться. Держи себя в руках.
Девяносто, девяносто один, девяносто два, девяносто три, девяносто четыре…
Останавливаюсь – сильно давит голову – это от волнения.
Девяносто пять, девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять, сто…
Я знаю, что когда подойду к твоей двери, еще до того, как нажму кнопку звонка, ты, услышав шаги, тихонько прокрадешься в коридор, прижмешься к глазку и будешь с любопытством наблюдать, как я себя веду, пока решаюсь позвонить, как я себя веду, ожидая, пока ты откроешь мне.
Сто один, сто два, сто три, сто четыре, сто пять…
Почему так волнуюсь? Ничего не будет. Что может случиться? Мы никогда не станем друзьями. Мы больше никогда не будем больше, чем друзьями. Почему так волнуюсь о том, как я выгляжу? Почему продумываю, что сказать-кинуть при встрече? Почему хочу показаться лучше?
Сто шесть, сто семь, сто восемь…
Холодно. Нет, жарко. Чувствую, как по спине прокатывает горячая волна, оставляет за собой след, который тут же оккупирует дрожь. Эй-ей, осторожнее же надо – чуть не упал, зацепился ногой о ступеньку. Плохой знак.
Сто девять, сто десять…
Еще не поздно повернуть. Беги же, беги домой, что же ты тут делаешь? Нельзя испытать что-то дважды. Я же знаю это. Зачем я здесь? Зачем?
Сто одиннадцать, сто двенадцать…
Я знаю, что ты чувствуешь мое приближение. Я чувствую это.
Сто тринадцать, сто четырнадцать…
Вижу твою дверь – деревянную сменила железная.
Сто пятнадцать…
Становится труднее дышать.
Сто шестнадцать…
Я знаю, что ты уже у двери – наблюдаешь за мной.
Сто семнадцать…
Сто восемнадцать.
НЕ звоню. Стучу. Удары в дверь в такт ударам сердца.
Ты тихонько открываешь (скрипит) и говоришь: «Я уже давно жду. Чего так долго?». Улыбаешься, подходишь ко мне вплотную, нерешительно обнимаешь. Я таю.
Ты – мой идеал красоты. Ты необычайно вкусно пахнешь.
Я спрашиваю у тебя: «Что случилось? Почему ты звонишь? Почему ночью? Я не видел тебя три года…» Ты смотришь на меня – взгляд с хитринкой – и произносишь то, чего я больше всего боялся услышать от тебя сейчас – «мне было просто интересно, приедешь ты ко мне или нет».
…
Когда я понял, что ты исчезаешь навсегда? Может, в апреле?
Когда я понял, что все еще люблю тебя? Может, сейчас?