О повести А.М.Бирюкова «Жизнь по горизонтали, или Воспитание целостного человека (Стенограмма одной командировки)»
Мои размышления над страницами повести Александра Михайловича Бирюкова «Жизнь по горизонтали, или Воспитание целостного человека (Стенограмма одной командировки)» продолжаются уже несколько лет, и всякий раз я убеждаюсь: ни в коем случае это произведение нельзя отнести к разряду шутливо-иронического описания одного из типичных событий журналистской жизни - командировки в отдалённый район.
Это не стенограмма командировочной жизни (хотя авторский подзаголовок как будто и разрешает читательскому сознанию двинуться в этом направлении), это и не форма «развёрнутого газетно-журнального очерка» со «множеством публицистических отступлений» (здесь я слегка полемизирую с очень уважаемым мною литературоведом М.И.Райзманом, написавшим предисловие к тому сборнику произведений А.М.Бирюкова, где повесть опубликована). На жанровой формулировке не буду настаивать (прислушаюсь к новым и новым оценкам и суждениям, которые, несомненно, обязательно появятся), но всё-таки выскажу своё мнение, которое за эти годы вполне окрепло: мы имеем дело с синтезом повествования и эссе. Этим определяется многоуровневость произведения, наличие и взаимосплетение верхних (наружных, сюжетных, событийных) и глубинных (собственно философских) слоёв авторского дискурса. Скреплены эти слои фигурой главного героя (он же повествователь) – вполне опытного журналиста, москвича по рождению и месту журналистской прописки, магаданца по вдохновению и месту долговременного жительства.
На уровне повествования – подробное, неспешное, щедро детализированное изложение финальной части журналистской командировки в один из оленеводческих центров Чукотки 70 – 80-ых годов, обозначенный как совхоз «Кегали». Все бытовые подробности не просто реалистичны – мы вправе говорить о точности исследователя- социолога и этнографа, и свидетели тех лет, знающие Магадан и Чукотку, опознают эти детали и с удовольствием, и со вздохом. Сюжет верхнего слоя прост: два журналиста (сам повествователь и его коллега, редакционный фотограф) намерены добраться до забойной площадки оленеводческого совхоза и сотворить там финальные строчки и финальные фотокадры. Не с первой и не со второй попытки им это удаётся, но именно избранное автором развитие сюжета и позволяет описать текущую жизнь как вызов и выбор. Пища и одежда, ночлег и погода, люди и животные, самолёты и вездеходы, проблемы оленеводства и смыслы искусства, приезжие и местные, мужчины и женщины, взрослые и дети, холод чукотской зимы и звёздное небо над головой – всё явлено как вызов, всё требует выбора, и все участники сюжета принимают решения, пролагая курс между стремлением выжить и страстью жить.
Современному молодому читателю уже не очень понятно, почему элементарный быт требует столь неэлементарных усилий, но герои повести Бирюкова в этом житейском и метафизическом круговороте органичны и не натужны, сохраняют чувство юмора и психологического равновесия, а, главное, мы, свидетели и участники той эпохи, начинаем понимать, что повесть не только о том, как завершается служебная командировка, а больше о том, как мы выживали и выжили в государстве, где личностное пространство обрезано, сужено, свёрнуто, где индивидуальность не выращивается, а пробивается сквозь бетон общего плаца, протискивается меж камнями разрушенных путей, несётся перекати-полем к миражам оазисов. Фантасмагорическая картина того, как мы стремились уцелеть и почему мы уцелели.
Повесть – о том, можно ли сохранить целостность в этом нецелостном мире, и как всё-таки сохранить, как вырастить и уберечь в себе человека. Очень важно подчеркнуть, что никакого лобового морализаторства в тексте нет. Александр Михайлович Бирюков никогда и не позволял себе опускаться до уровня житейских прописей, расхожих сентенций, менторских рекомендаций. Он предложил нам сочное, вкусное повествование о северной командировке со множеством персонажей, названных по имени и безымянных, счастливых и не очень, жизнь со слезами и смехом, сюжет с элементами буффонады и гротеска, с бальзамическими травами любви и нежности, со смолистым дымом судьбы и печали. Чуть-чуть сгустил колорит, чуть-чуть сместил ракурс, но нигде не солгал. Это и есть жизнь, наша жизнь на окраине Отечества, результат провинциальных (или даже маргинальных?) воплощений социальных фантазий Метрополии.
Воспитать человека целостного – как это сделать? Есть ли модель? Есть ли методика? Каков инструментарий? Ключ к ответу читатель получает уже в самом названии повести: жизнь по горизонтали – это и есть путь воспитания целостного человека. Стержнем, соединяющим в произведении повествование и эссе, является книга Нельсона «Проблемы дизайна». Герой-повествователь по давнишней привычке опытного командированного прихватил её с собой, но из детали быта книга становится конструктом архитектуры бытия. Разумеется, не книга как полиграфическое изделие, а книга как источник идей. Герой излагает эти идеи, проверяет эти идеи, обсуждает и развивает их. Ко всему увиденному, ко всему прошлому, к прогнозируемому и непрогнозируемому будущему он примеряет постулаты дизайнерства, извлечённые им из книги.
Сначала в рассуждениях повествователя речь идёт только о дизайне помещения: «Пока что интерьер обыкновенного, европейского типа, жилища во многом повторяет интерьер любого производственного помещения, где человек вынужден всё время сохранять вертикальное положение: ходить, стоять, сидеть, а ведь ещё древние японцы чувствовали, что человек в быту горизонтален, что именно горизонталь быта должна противолежать вертикали труда, как статика противостоит динамике». Но здесь уже есть фундамент для более широких социальных и философских обобщений. Сформулирована стартовая цель: «Привести интерьер в полное соответствие с естественным для находящегося здесь человека состоянием – вот главная задача дизайнера», и выстраивается цепочка дальнейших преобразований: перестройка интерьера «значительно изменит весь быт», «изменится, что ещё важнее, характер человеческих отношений – они станут более непосредственными, интимными и чувственными…». «И более продолжительными, наверное», - добавляет повествователь.
А затем, от «революции быта, морали, семейных отношений», герой и автор переходят к искусству, литературе, в сферу дизайнерского рассмотрения включаются досуг и ирония, женская красота и гостиничный быт, походное застолье и забой оленей, алкоголь и воспитание чукотских детей… И всё чаще звучит фраза, претендующая быть ключевой: «Жить надо по горизонтали…» Читатель оформляет для себя модель обсуждаемого существования, модель личного воспитания/самовоспитания (или личного спасения) – «жизнь по горизонтали».
Инструментами этой модели в рассматриваемом тексте выступают презумпция здравого смысла (обстоятельства принимаются как единственная реальность), ирония (ирония + самоирония + юмор) и искусство (в самом широком смысле: от ремесла до мастерства, от канона до эксперимента, от искрения до сотворения мира). Не единственные, конечно, это инструменты, но очень важные. И потому многократно обыгранное слово «дизайн» из термина производственной эстетики превращается в концепт бытия, обрастает эпитетами и смыслами, приобретает многозначность (это и расслабление, и лень, это оценка и философия, это программа и её выполнение).
Дизайн из ремесла (художественное конструирование) вырастает до теории конструирования человеческой среды, и дальше, дальше – до экзистенциальной проблематики произрастания и выращивания себя во времени и в вечности.
Жизнь на чукотском севере, описанная в повести, получает определение «полярный дизайн». Среда, в сущности, убога, бесчеловечна, абсурдна, но герои этого полярного бытования и бытия изо дня в день находят в себе силы очеловечивать пространство. Добывается еда, тепло и транспорт, играются свадьбы, зарабатываются деньги, закипают чайники и страсти, поются песни, приезжают и уезжают люди, вколачиваются гвозди, штопаются рубахи и отношения. Не так ли и у А.И.Солженицына действует Иван Денисович, каждый раз отыскивая и продлевая осмысленное среди бессмысленного?
«Авангардные» по жизненному дизайнерству Кегали (населённый пункт, описываемый в повести) выступают как метафора общероссийского существования. При советской власти эта повесть и не могла быть напечатанной, её реализм в глазах цивилизованного, как это принято обозначать, человечества должен выглядеть абсолютно сюрреалистично. Этого не могло быть, этого не может быть, люди в таком мире не могут сохраниться – это художественная фантазия и социальная фантастика! Но мы жили в таком общественно-экономическом пространстве и после некоторого не вполне капитального ремонта не так много и обновили. Мы стали ещё тщательнее оборудовать закуток своего личного пространства (теперь больше средств, больше возможностей, государство не так назойливо контролирует нашу частную жизнь), но за его пределами вызовов не стало меньше. А где вызов, там и выбор.
Мы по-прежнему выбираем – «жить по горизонтали» или «жить по вертикали»…
А если говорить об отнесённости произведения Александра Михайловича Бирюкова к какому-то литературному направлению, к какой-то стилевой манере, то справедливее всего, на мой взгляд, говорить о постмодернизме. Хотя сюжет вполне последователен, никаких структуралистских комбинаций с хронотопом нет, по бытовым деталям можно вполне достоверно изучать эпоху, но концентрат этих деталей и тип комментария таков, что о стандартном реализме говорить не приходится. И это вполне объяснимо – как иначе выявить абсурдистскую составляющую бытия?
Кроме того, в повести много приёмов, прямо свидетельствующих о современных литературных способах обработки материала. Например, для рассматриваемого текста характерна интертекстуальность – вполне обжитая черта современного постмодерна. Причём у Бирюкова это не натужно, не для вербального жонглирования или пижонства, а в естественных границах создаваемого образа: герой – рефлексирующий шестидесятник, знающий и ледниковые периоды, и ожоги общественных пожаров, и времена «оттепели». Прямое и скрытое цитирование, явные и неявные отсылки, аллюзии, россыпи имён собственных – это и повседневная среда российского интеллектуала, и заповедник российской интеллигентности, постоянно находящейся в диалоге с мировой культурой.
По этим вкраплениям читателю нетрудно обозначить для себя границы личного пространства главного героя: круг его чтения, предпочтения и отторжения, особенности занятий, биографические подробности и, главное, разглядеть аксиологические вешки, т.е. выявить систему ценностей, которая в фундаменте описываемого варианта «жизни по горизонтали». Систему ценностей не только героя, но и самого писателя. Согласна с М.И.Райзманом, что за образом главного героя угадывается облик самого автора. Но, разумеется, только в части своей натуры, а не целиком. Писатель Александр Бирюков неизмеримо крупнее, и всем нам ещё предстоит выявить истинный масштаб этого незаурядного человека.
Особого внимания заслуживает языковой колорит повести. Как писателя Александра Михайловича Бирюкова отличает стилистическая широта и точность, лексическое разнообразие, языковая игра со словом. Здесь и изящное, весёлое жонглирование «советизмами», публицистическими штампами (все эти «стабильные производственные показатели», «передовой метод оленеводства», «прочное экономическое положение», «широкие перспективы», «передовик производства» м мн. другое), и многоликие иноязычные вкрапления (чукотские, английские, немецкие, украинские и др. слова), уместно введённые научные термины и жаргонизмы (журналистские профессионализмы, по преимуществу, - например, «усадьбу мы уже отработали»), разнообразные просторечные формы. А рядом легко соседствует и чуть архаичная литературная лексика – преимущественно во внутренних монологах героя-повествователя. И окказионализмы встречаются: например, «дизайцы», «человеко-элементы», «мура-пыль-эстетика», «тарелко-блюдце» (двойные и тройные корневые повторы типичны для этой повести), «коньякизация населения» и др. И нигде герой не высокомерен, нигде не противопоставляет свою образованность, свой сложный мир окружающим. Это исходная парадигма, и при этом (парадокс!) тоже «горизонтальная»?
Но почему бы не прийти к выводу, что вызовы нашей жизни нужно встречать вровень с обстоятельствами, продлевая себя «по горизонтали»? Живущие по горизонтали целостны, гибки и долговечны. Они не подличают и не льстят, видят летящие с горы камни и берегут пересыхающие родники. Они охраняют и сохраняют своё личное (личностное!) пространство, уважают это право в других и тем самым увеличивают общечеловеческое пространство осмысленного и невраждебного Бытия.
Спасибо Александру Михайловичу Бирюкову, ведь его колокол звонил по каждому из нас.