Я в нашу институтскую столовку не хожу. Почитай, уже лет 15. Как-то не выносит мой желудок нежный того, что там с начала перехода к рыночным условиям стали производить.
А до перехода к рынку вполне была столовка, очень даже неплохая.
Так что обедаю я (а заодно и ужинаю) уже вечером. Дома. Сидя на диване перед телевизором.
Да. Знаю что это неполезно. В курсе. Но вот такая у меня дурацкая привычка образовалась. Ничего не могу с собой поделать. Слаб человек.
Надо заметить, что дело происходило как раз в ту пору, когда гарант нашей Конституции и первый президент всей России Борис Николаевич Ельцин преемника себе искал. Дабы тот продолжил его славное дело и все такое и в таком же вот духе.
Ну да. Сижу это я, значит, перед телевизором. На диване. После работы. Пищу принимаю. Даже помню что именно: кашку грешневую с этим… ну как его? с гуляшом. В столовках почему-то это блюдо именуют помпезно “беф-строганов с гречневой кашей”.
На экране дедушка-гарант чем-то сильно недоволен. То ли тем, что никак достойного себе приемника сыскать по сию не может. То ли общей политической ситуацией в стране недоволен.
А может просто головой с похмелья мается, а тут эту заседачку долбанную вести надо, а лучше бы пива холодного и вообще...
Ага. Сижу. Кушанькаю. Размышляю о своем, о наболевшем. Где же это я очередной раз в своей гениальной динамической модели хроматографического процесса ложанулся? На экран даже не смотрю. Так себе, слушаю вполуха, как там дедушка-гарант недовольствует.
И тут вдруг рев с экрана – “Не так сидим, Сергей Владимирович!” (полностью-то меня Сергей Владимирович зовут. А Вас как? Ага. Очень приятно! Рад знакомству.)
Испугано поднимаю глаза от кашки и встречаюсь взглядом с горящим недобрым пламенем взглядом первого президента. Дедушка-гарант на этот раз явно недоволен мной. Лично моей скромной персоной. И, надо думать, моим вызывающим поведением.
В самом деле, понимаэш. Мы тут судьбу России решаем, понимаэш, а он расселся неподобающим образом на диване, да еще эту… кашу жрет. Понимаэш.. Чавкает Понимаэш, ты...
“Не так сидим!” повторяет гарант, вращая глазами с экрана и не отводя от меня пламенеющего взора.
Встала мне тут кашка поперек горла. Заметался я с тарелкой в руке по дивану.
“Не так сижу!” Господи, боже ж мой! Как же мне это так в пространстве-то соорентироваться относительно первого президента?
До этого я строго посередине дивана сидел, напротив телевизора. А тут сначала резко влево пересел. Потом так же резко вправо принял.
“Не так сидим”. Боже ж мой! А как “так”? Борис Николаевич, миленький, скажите.
Да хоть намекните. Глазиком одним мигните хоть. Уж я-то сяду как надо! Так сяду… Будьте благонадежны!
Знать бы, как? Главное чтобы не “посадили” потом. Да что там сесть, я и постоять могу. В Вашем-то присутствии, я и стоя могу кашку поесть. Да я и лежа могу. Вы тока прикажите, Борис Николаевич. Скомандуйте.
“Пересядьте, Сергей Владимирович”, подобревшим уже голосом с какими-то отеческими нотками говорит с экрана гарант и делает приглашающий жест, указывая на место рядом с собой. Одесную, что называется.
Я опять заметался по дивану. На этот раз радостно.
Меня? К Вам туда? В телевизор? Блин! Что я несу? В Москву? В правительство? Преемником! О! Наконец-то меня заметили! Оценили мои таланты по достоинству! Мое государственное мЫшленье… Или все-таки мышление? А.. Один хрен. Не важно. Главное, наконец-то, я займу подобающее мне место! Сто тысяч одних курьеров!
Тут на экране изображение меняется. Камера съезжает куда-то в сторону и показывает какого-то очкастого дядечку. Дядечка встает со своего места и направляется к дедушке-гаранту.
Эй! Ты куда? Ты это куда собрался? Меня звали! Меня приглашали в преемники-то… Стояяять!
Но дядечка игнорирует все мои крики и садится на уготованное мне дедушкой-гарантом место.
Камера наезжает на него, показывает крупно. Внизу экрана появляется надпись.
Степашин. Сергей Вадимович.