Много лет назад в далеком теперь Афганистане "выполняли интернациональный долг" четверо десантников-спецназовцев: Геннадий, Сергей, Дмитрий и Андрей, Воевали они больше года, хлебнули "Афгана" полной мерой, хотя им фантастически везло - из всех боев, со всех заданий четверка возвращалась невредимой. Ушибы, царапины, вывихи и медленно растущее озлобление - не в счет.
Впрочем, везение четверых друзей кончилось одновременно, в один далеко не прекрасный день, точнее - в предрассветный час, когда душманы совершили внезапный налет на временную базу десантников. Все четверо чудом остались в живых, но были ранены, их удалось переправить в ташкентский госпиталь, где трое постепенно пошли на поправку. Четвертый, Геннадий, он же "Командир", он же "Дядя", из госпиталя отправился на местное кладбище, Трое выживших друзей в Афганистан не вернулись: война там для российских солдат, наконец, закончилась.
В последний раз сходили ребята на кладбище, помянули "Командира" и распрощались. Сергей уехал в Москву, увозя с собой молодую жену - милосердную сестричку Валю из ташкентского госпиталя. Андрей отправился в Сибирь - к своей землячке-невесте. А Дмитрий - в Молдавию, в родной тихий, солнечный, чистый городок, где давным-давно, еще со времен Великой Отечественной войны, не было ни выстрелов, ни взрывов. Ему - лучшему снайперу в отряде до тошноты надоели стрельба и кровь. А еще больше надоели скоротечные военно-полевые романы, которые сопровождали его повсюду. Красавец и убежденный холостяк - сочетание, убойно действующее на женские сердца вне зависимости от политической обстановки и от обстановки вообще.
Первое время троица более или менее регулярно переписывалась. Хотя склонности к "эпистолярному жанру" ни у кого не было, и письма напоминали скорее рапорты о мирной жизни, но связь поддерживалась. До тех пор, пока Приднестровье не оказалось зоной военных действий, и в этой зоне не затерялись следы Дмитрия. Теперь письма связывали только Москву и глухое сибирское село. Но через несколько лет Андрей получил из Москвы чуть более подробное, чем обычно, письмо от Сергея:
"Старик, скоро мне стукнет тридцатник. Хочется отметить по-настоящему, с самыми близкими. Так что жду тебя с супругой и никаких оправданий не принимаю. Телеграфируй время вылета и номер рейса, сам встречу на своей тачке. В Москве сейчас страшнее, чем в твоей тайге, или где ты там обретаешься. И вообще ты мне нужен - разобраться в одной бодяге, сам я не потяну. Дело вонючее, грязное, нас марает... В общем, жду. Серый."
В столицу Андрей полетел один: его жена ждала третьего ребенка и очень надеялась, что на сей раз будет девочка. Москва встретила сибиряка омерзительной погодой - не весна, не зима, не осень, а нечто такое, что определяется примерно там: сверху - сыро, снизу - грязно, посредине - безобразно". Бестолковая суета в аэропорту настроения не улучшила, тем более, что среди встречающих Сергея не оказалось. Андрей прождал полчаса, получил багаж, подождал еще около часа. Начало рассветать - Сергея все не было. И Андрей решил добираться до друга самостоятельно, коль скоро адрес имелся.
И в электричке, которая везла его из Домодедова до Павелецкого вокзала, и в метро, доставившем Андрея в Ясенево, новый район Москвы, находившийся от аэропорта чуть ли не в ста километрах, не проходило невнятное чувство тревоги. Не такой был человек Сергей, чтобы обещать - и не выполнить. А уж пригласить и забыть о своем приглашении - это вообще было совершенно невероятно. Если написал "встречу", должен был встретить во что бы то ни стало, хоть бы вся земля провалилась в тартарары.
Тарусскую улицу недалеко от станции метро и дом на ней Андрей нашел легко. Пренебрегши лифтом, взлетел на шестой этаж и... увидел на лестничной площадке гроб. На этаже - шесть квартир, отдать Богу душу мог кто угодно из Серегиных соседей, но Андрея будто ножом в грудь ударили: "Серый!" Афганистан ни для кого даром не прошел, его "крестники" приучились слышать смерть каким-то особым чутьем...
В общем, ехал к другу на день рождения, а угодил на похороны. Задержись самолет на пару часов, прожди Андрей еще какое-то время в аэропорту, и на похороны бы не успел. Зато позже, трезво оценивая случившееся, решил: перст судьбы. Не пригласи Сергей его в Москву - убийцы так и разгуливали бы чистенькими на свободе: улик никаких, если верить милиции. Жуткая обыденность нашей жизни - человека застрелили в упор у лифта в подъезде его собственного дома. Кто, зачем, почему - сплошные вопросы и никаких ответов. Работал Сергей механиком в автобусном парне, врагов не имел, денежных дел - тем более, от политики держался в стороне, даже газет почти не читал...
- Кому он помешал, ума не приложу, - тихо плакала на плече у Андрея вдова его друга, медсестра Валечка. - Добрее его человека не было! Да ты и сам знаешь...
Конечно, Андрей это знал. Знал, что необыкновенную свою физическую силу Сергей никогда не демонстрировал "для понту". Классный водитель и хороший стрелок, он отказался от больших денег, которые мог бы получать шофером-телохранителем у какого-нибудь "крутого" фирмача или коммерсанта, и предпочитал спокойно чинить автобусы за очень скромную зарплату. А уж представить себе Серого, ввязавшегося в какие-то аферы или махинации, было вовсе немыслимо. И все-таки эта фраза в его последнем письме о "грязном деле", в котором надо разобраться, вроде бы марающем "афганцев"... Какое дело? Валентина ни о чем подобном не слышала, покойный муж всегда был в ровном настроении, никаких признаков беды она не заметила...
- Куда стреляли? - спросил Андрей, вглядываясь в застывшее и спокойное лицо Серого. - В спину? В затылок?
Спросил не случайно. Они все прошли такую "школу выживания", что чувствовали направленный на них "ствол" за несколько сот метров. Они умели обманывать саму смерть, а она все-таки перехитрила одного из них. И не на войне, а в мирное время, в его собственном доме. И это добавляла к горю ощущение того, что была совершена какая-то неслыханная, невыносимая подлость.
- Его убили выстрелом в сердце. Он умер мгновенно.
До Андрея не сразу дошел смысл сказанной Валентиной фразы. А потом - будто ослепительная вспышка произошла в мозгу. Его убили выстрелом в сердце! Но ведь только три человека, кроме самого Серого, знали, что у него сердце - справа. То есть на несколько сантиметров правее, чем у всех нормальных людей. Обезумевшая от горя Валентина, конечно, этого не вспомнила. А Андрей вспомнил - и ужаснулся.
Командир - умер. Он сам, Андрей, был за тысячи километров от Москвы в ту минуту, когда прозвучал роковой выстрел. Значит... Но мысль была настолько страшной, что он отогнал ее от себя. Нет, не может быть! Просто убийца промахнулся, и промах оказался роковым. Иначе все становилось еще кошмарнее, чем было до этого. Иначе жить не стоило вообще, не стоило невредимым вернуться из Афганистана, не стоило давать жизнь двум сыновьям и ждать рождения дочки, не стоило даже дышать...
Потом был вынос тела, кладбище, речи... Было что-то жуткое в том, что хоронили Сергея в день его рождения, который он собирался отметить "по-настоящему, с самыми близкими". И на поминках были и самые близкие, и те, кто работал вместе с Сергеем, и те, кто знал его еще до Афганистана. Не было только Дмитрия, так и сгинувшего, похоже, в огне Приднестровья.
Когда все разошлись, Андрей оставил Валентину на попечение двух подруг и вышел на улицу. Хотелось вдохнуть свежего воздуха, отвлечься немного от невыносимо давившего чувства несправедливости. В Афганистане он похоронил многих товарищей, похоронил и близкого друга, почти брата. Но впервые столкнулся с гибелью в мирное время, в большом городе, и не в бою, не в перестрелке - от подлого выстрела из-за угла... Только - из-за угла ли? Как мог Серый подпустить к себе убийцу? Как мог позволить себя убить?
Долго Андрей не выдержал. Москва - не тайга, долго по ней гулять, особенно вечером, на окраине - не большое удовольствие. Да и мысли не отступали, вопросы цеплялись один за другой, а ответа ни на один из них не находилось. Да и был ли ответ?
В подъезде, когда подходил к лифту, почувствовал, что за спиной кто-то есть. И чисто автоматически резко отпрянул в сторону, повернулся, готовый прыгнуть, выбить из рук противника нож или пистолет, подмять под себя... Но никого опасного не оказалось. На площадке вообще никого не было, лишь в дальнем углу, под лестницей, кто-то не то простонал, не то вздохнул...
Это оказался невероятно грязный мужик неопределенного возраста, хлипкий и тщедушный, до глаз заросший сивым волосом. Судя по всему, он ночевал тут, причем довольно часто, если не постоянно. А если так, то...
- Давно тут прописался, отец? - спросил Андрей как можно более миролюбиво.
"Отец" молчал, но с явным интересом глядел на пачку сигарет, которая торчала из кармана Андрея. Тот понял и протянул сигарету бомжу, который и схватил ее с нескрываемой жадностью и с еще большей жадностью затянулся. Запах от него шел такой, что Андрей, немало повидавший в жизни и успевший понюхать и пороха, и кое-чего похуже, невольно поморщился и даже машинально отступил на шаг назад. Но тут же вернулся: ведь этот бродяга был единственным человеком, который мог что-то видеть. Или хотя бы слышать.
Осторожными намеками, с виду незначительными фразами Андрею удалось навести разговор на своего покойного друга и на его загадочную гибель. Бомж посетовал на то, что хорошие люди долго не живут, и добрым словом помянул "Серегу-афганца", который и сигаретами всегда угощал, и на пиво иной раз давал. И вообще не приставал, как другие, чтобы убирался и не поганил подъезд. А куда убираться до весны-то? На помойке подыхать?
Осторожно, будто пробираясь по минному полю, Андрей начал исподволь выяснять, не заметил ли "подъездный житель" чего-нибудь необыкновенного в вечер убийства. А то на милицию надежды мало - следов никаких, зацепок нет. Да и кто будет стараться, если чуть ли не каждую неделю таких людей убивают - подумать страшно. А тут какой-то механик... Но ведь друг погиб, а убийца так и остался безнаказанным. Это разве справедливо?
Похоже, прием был выбран верный, поскольку бомж в конце концов предложил кое-что рассказать в обмен на традиционный "пузырь". А достаточно крупная денежная купюра, оказавшаяся в руке у Андрея, вообще сделала его собеседника очень разговорчивым. Правда, он честно предупредил, что видеть-то никого, кроме самого Сереги, не видел, но кое-что слышал. К "ментам" же предпочел не соваться, чтобы не дразнить их зря и не вводить в искушение вышвырнуть из теплого подъезда и запрятать в кутузку.
- И так ночь пришлось на чужом чердаке мыкаться. Ну, это к делу не относится. Значит, дружок твой с работы всегда в одно время приходил. Я его по шагам узнавал. Народ тут разный, есть и такие, от кого схорониться не мешает. А от него я не прятался, нет.
Значит, слышу - идет. Я только шевельнулся, хотел сигарету стрельнуть, слышу - еще кто-то в подъездвошел. Ну, думаю, ети-твою... Затаился, конечно, от греха. Шаги того, другого, почти бесшумные были, но твой дружок их, видно, услышал. Развернулся - ну вот точь-в-точь как ты сделал, замер - и тут хлопок негромкий, вроде как шарик лопнул. Серега упал, а тот - бегом из подъезда...
Ну, а минут через пять тут уже тарарам начался. Я прикинулся в стельку пьяным, чтоб менты не вязались. Ну, они мне со злости пару фонарей поставили и отвязались. Что с алкаша возьмешь? Так что не видел я, кто стрелял. Но, наверное, тот еще красавец. Почему так думаю: дружок твой одно слово успел сказать до выстрела, как выругался: "Рожа!". Вот я и решил, что харя была та еще...
Второй раз за этот нескончаемый день Андрея пробрал внутренний озноб. Рожа... Серый сказал: "Рожа"! Теперь Андрей знал точно, кто застрелил Сергея. Он сам назвал своего убийцу.
Кличку "Рожа" Димке Рожкову прилепили с первых же дней армейской службы. Во-первых, конечно, из-за фамилии. А, во-вторых, из-за того, что был он картинно, почти неправдоподобна красив. Женщины от него теряли головы мгновенно, а мужчинам оставалось только завидовать. Правда, многие не знали, что внешность этого херувима очень обманчива. Рожа был патологически жесток, причем не только в бою с вооруженным противником. Возможно, он был одним из лучших снайперов в Афганистане, но пару раз ребята видели, как он обращался с пленными. Эти изящные руки с пальцами пианиста за несколько минут превращали живого, сильного мужика в мешок с костями. И страшнее всего при этом была неизменно нежная улыбка на его припухлых, по-детски нежных губах...
И вот Серегу убивает некто, кого он знает, если не почувствовал опасности, и кого он машинально назвал не по имени, а кличкой. Как обратился бы к покойному командиру: "Дядя", а к Андрею - "Лешак". Следов Рожа не оставил: их учили убивать и не оставлять следов. Но он не рассчитывал, что искать его будет не милиция, а такой же профессионал, как и он сам. Искать, чтобы узнать, зачем ему понадобилось стрелять в друга? Почти в брата...
Милиция, именно она, родная, помогла Андрею найти Рожу. Просьба была самая невинная: было четыре друга, один погиб на войне, второго застрелили на "гражданке", помогите найти последнего. Через несколько дней Андрей уже знал, что Дмитрий не сгинул в Приднестровье, а проживает в Москве, на улице с труднопроизносимым названием - Шарикоподшипниковсная. И трудится, кстати, на той же улице охранником какой-то конторы. В кой веки режим прописки или регистрации принес конкретную пользу.
Валентине Андрей не стал рассказывать о своих подозрениях и планах. Она так обрадовалась, что он сможет пробыть в Москве целый месяц, что у него духу не хватило делиться с ней страшными догадками. Она и без того невольно помогала, рассказывая о Сергее. Слово за слово, и Андрей понял, что какие-то неприятности у его друга были. Но не на работе.
Один раз позвонила какая-то женщина. Валентина сама подошла к телефону, позвала Сергея и услышала, как тот со злостью бросил в трубку: "Я же сказал, уймись и оставь меня в покое. Не пройдут твои штучки, зря надеешься". Она тогда спросила: "Кто это, Сережа? Голос вроде бы знакомый". А он сказал: "Дура одна, никак не может понять, что для меня существует только одна женщина - моя жена. Не обращай внимания, Валюша. У меня с ней ничего нет и не было". Я и забыла. Он ведь только правду всегда говорил...
Это было действительно так. Серый не врал никому и никогда, даже в тех случаях, когда соврать было необходимо. Он либо говорил правду, либо молчал. Но почему Валентине голос показался знакомым? В Москве она подругами не обзавелась, Сергею женщины почти никогда не звонили, а если звонили, то это были жены друзей. Еще одна загадка.
Два дня у Андрея ушло на то, чтобы узнать все о Роже. С кем живет, где служит. Живет, оказывается, в коммуналке, еще две семьи с кучей ребятишек. Встреча в домашних условиях, таким образом, отпадала: Андрей чувствовал, что лишние свидетели будут просто опасны. А вот на службе у Рожи определенные возможности для "беседы по душам" имелись.
Охранник в огромном двадцатидвухэтажном здании был фигурой чисто декоративной. Некогда весь небоскреб-стекляшку занимало какое-то ведомство. Но в последние несколько лет этаж за этажом оккупировали какие-то "коммерческие структуры", причем, судя по помещениям, не шибко богатые. Да, пройти можно было, только заказав пропуск. Получить его в специальном окошечке, предъявить охраннику, а при выходе - сдать тому же бдительному стражу. Андрей же поступил проще: дождался, когда какой-то фирме привезли оборудование и совершенно спокойно прошел через турникет с коробкой на плече мимо охранника.
Он провел в здании почти полдня. "Структуры" свои помещения запирали довольно тщательно. А вот оставшиеся у ведомства-хозяина последние три этажа вообще никак не охранялись. Помимо всего прочего, чердак был открыт. Равно как и выход с него на плоскую крышу с невысоким бордюром-ограждением по краю.
Вышел из здания Андрей еще праще, чем вошел в него. Дождался, пока охранник отлучится на несколько минут. А тетке в бюро пропусков все было, как говорится, "до лампочки", к тому же работала она только до шести часов вечера. Андрей же собирался навестить "друга" много позже. Благо тот дежурил целые сутки - со следующего утра.
Вечером, в дежурство Рожи, окало девяти часов, Андрей подходил к знакомой стекляшке. По сравнению с этим районом Москвы Ясенево выглядело оживленным европейским городом. Ни единого человека на улице, редко-редко проедет машина или прогрохочет пустой трамвай. Идеальные условия для "интима".
Андрей постучал в стекло запертой на ночь двери. Рожа оторвался от газеты, которую читал, и вышел из-за своей выгородки. Сначала он визитера не узнал и свирепо нахмурился. Андрей скорчил самую радостную физиономию и призывно замахал руками. Мол, давай, открывай, друг пришел...
Конечно, Дмитрий мог и не отпереть. На этот случай у Андрея был приготовлен запасной, более сложный вариант. Но - не понадобилось. Расчет и здесь оказался точным. Рожа всегда думал только на ход вперед. Может, умел и дальше, но лень, лень, всегда только на силу и быстроту реакции рассчитывал, а они его никогда не подводили. Так что нежданного гостя он впустил и даже запер за ним дверь - уже сверх ожидания.
Андрей смотрел на знакомое красивое лицо и не мог, никак не мог до конца поверить в то, что перед ним - убийца. Он бы отдал все, что угодно, лишь бы услышать от человека, с которым спал под одной шинелью, хлебал из одного котелка, валялся на соседней койне в госпитале, веские доказательства его непричастности н убийству. Пусть понадобится еще какое-то время, чтобы найти настоящего преступника, но только пусть им будет не Рожа... И чтобы покончить с этим странным, абсолютно не известным ему доселе чувством тоскливой неуверенности, Андрей спросил в лоб:
- Брат, скажи, ведь это не ты убил Серого?
И все сомнения отпали. Слишком хорошо они знали друг друга, чтобы делать недоумевающее лицо или возмущаться очевидной нелепостью. Рожа побледнел до синевы и на миг отвел глаза. И именно в этот миг Андрей профессионально выхватил у него из кобуры пистолет, завернул руки за спину и "вырубил" точным ударом по голове. На десять минут - не более. Чтобы затащить в лифт, поднять на верхний этаж и выволочь на плоскую крышу. И уже там скрутить руки заранее приготовленной проволокой и привести в чувство. Знать, кто убил, было мало. Оставался еще один вопрос: за что?
Это оказалось задачей не из легких. Очухавшись, Рожа все-таки попытался изобразить оскорбленную невинность, орал о том, что заявит в милицию, угрожал пожаловаться ному-то "крутому", клялся, что все это - чудовищное недоразумение. Но чем больше он распалялся, тем крепче становилась уверенность Андрея: убил. И сделал это по чьему-то указанию. По чьему-то, чья власть над Рожей оказалась сильнее и страшнее дружбы, закаленной в Афганистане.
Наконец, Андрею надоела эта истерика и он прекратил ее несколькими скупыми фразами. Сообщил, что перед смертью Сергей назвал кличку убийцы и что тому есть свидетель. И добавил:
-Милицию я беспокоить не буду, ни к чему. Сдам тебя нашим, "афганцам". Пусть решают, как с тобой поступить.
Это подействовало. Неохотно, сквозь зубы Рожа процедил:
-Мне Вера приказала. Помнишь: Верка-Цыганка, из ташкентского госпиталя? Ну, я и сделал...
Вера Николаевна, врачиха из ташкентского госпиталя, получила свое прозвище из-за яркой экзотической красоты. За ней ухаживали все раненые и почти весь мужской персонал госпиталя. Она же влюбилась в Сергея и, похоже, первый раз в жизни потерпела неудачу. Сергей не только не ответил красавице взаимностью, но и женился на скромной и невзрачной Валечке из того же госпиталя и увез ее в Москву.
А вот с Рожей у Веры все было наоборот. Она ему отказала во взаимности. Опять-таки первый раз в жизни неотразимый Дмитрий получил, что называется, от ворот поворот, и его заело. Кончилось тем, что обладание Верой Николаевной стало для него целью и смыслом жизни. Ради нее он лез под пули в Приднестровье - хотел либо героем стать, либо умереть. Не вышло ни того, ни другого. Тогда он приехал в Москву, куда к тому времени перебралась его красавица, и стал уговаривать ее выйти за него замуж. Безрезультатно.
- И вдруг она сама ко мне пришла. Сказала, что согласна. Только я должен... ну, убрать Серого. Потому что он ей - кость в горле. Ненавидела она его. А я...
А он ради этой женщины готов был угрохать пол-Москвы. В общем, на следующей неделе они подают заявление в загс, а пока она велела ждать и к ней не приходить: сама позовет.
Андрею казалось, что он спит и видит кошмар. Чтобы взрослый, сильный, знающий жизнь мужик убил друга из-за какой-то бабы, пусть и раскрасавицы? Рожа наверняка был ненормален: то ли Афган сказался, то ли в Приднестровье контузило. Что-то здесь было не то. Очень уж это было не похоже на прежнего Дмитрия, очень. Но где же тогда разгадка его страшного поступка? Андрей прекрасно понимал, что ничего сверх сказанного бывший друг не откроет: пытай - не пытай. Убил и убил. И к ужасу от того, что наделал Рожа, примешалась жалость. Надо все-таки найти эту самую Веру Николаевну и разобраться с ней. При мысли о том, что придется иметь дело с женщиной, Андрея передернуло. Но... если не он, то кто же? Он же поклялся отомстить за Сергея. И он обязательно отомстит - подлинному преступнику, а не этому несчастному безумцу.
Андрей развязал Дмитрию руки, достал сигареты, закурил сам и дал прикурить своему недавнему пленнику. К тому постепенно возвращались силы и даже некоторый апломб. О том, что работает его пассия в госпитале для ветеранов на Волгоградском проспекте, сообщил нехотя. А домашний адрес отказался дать наотрез. И - усмехнулся наконец.
- Не бери в голову, Лешак. Это на войне есть свои и чужие. А тут у нас каждый за себя и один Бог за всех. Серого, конечно, не воротишь, но уж так получилось. Считай, не повезло. Ну-ка, вспомни, сколько ты в Афгане народу положил и героем себя чувствовал? А сам Серый? Мы же все - убийцы.
То, что произошло дальше, Андрей делал чисто механически. В нем самом все чувства заглушила ярость - слепая, холодная ярость к бывшему другу, который задел самую больную точку, сказав в каком-то смысле правду.
- Ты прав, - услышал он свой собственный, но какой-то незнакомый голос. - Спасибо, что напомнил, кто я есть. А раз я все равно убийца...
И бездумно, точно отрабатывая очередной прием на тренировке, изо всех сил ударил Рожу ногой в подбородок. От такого удара человек улетает метров на пять, а до низкого парапета, ограждавшего крышу, было от силы два метра...
И дальше Андрей все делал автоматически. Съехал на лифте до восьмого этажа, где накануне приметил открытое окно на пожарную лестницу. По ней быстра спустился в темный и глухой переулок. По дороге к метро зашвырнул тщательно протертый пистолет Рожи в кусты. Спокойно, деловито, профессионально. И лишь расплачиваясь в палатке возле метро за бутылку водки, заметил, что у него дрожат руки... Впервые в жизни на его памяти.
Узнать адрес Веры было бы проще простого: спросить у Валентины фамилию Цыганки (вот почему голос показался ей знакомым!) и обратиться в адресный стол. Но впутывать оглушенную страшным несчастьем женщину в свои дела Андрею не хотелось. Поэтому он решил проблему по-другому: незаметно проследил за Верой от госпиталя до самого ее дома. И там тщательно изучил обстановку, продумав все детали предстоящей "операции".
Конечно, определенный риск в такой "домашней" встрече был. Но беседовать в госпитале было еще рискованнее. Следующим вечером Андрей еще раз проводил красавицу от места работы до подъезда ее дома, там обогнал и быстро поднялся этажом выше. Пока Цыганка отпирала дверь квартиры, он бесшумно возник у нее за спиной, втолкнул в коридор и заткнул рот ее же собственной шелковой косынкой. А потом надежно привязал к креслу в комнате. Все это он проделывал под пристально-ненавидящим взглядом ее огромных черных глаз, и если бы эти глаза могли убивать, Андрей уже раз сто мог стать покойником.
В отличие от Рожи, Вера Николаевна в истерике не билась, когда, заручившись обещанием молчать и "быть умницей", Андрей вытащил у нее изо рта кляп и стал задавать вопросы. Наоборот, отвечала охотно и почти спокойно. То ли рассчитывала на беспроигрышно-сильное впечатление от своей красоты, то ли на умение обращаться с самыми, казалось бы, "неуправляемыми" мужчинами. Назвать, определить причину ее спокойствия Андрей не мог. Как не мог понять и того, почему такая эффектная женщина помешалась на Сергее, не обладавшем ни красотой, ни тонким интеллектом, ни большими деньгами, наконец. Помешалась до такой степени, что заказала его убийство.
Впрочем, ответ на этот вопрос Андрей получил очень быстро. Вера только презрительно фыркнула, опровергая саму возможность даже допустить, что она способна попасть хоть в какую-то зависимость от мужчины:
- Слава Богу, я не романтичная дура, справляться с любовными капризами умею. Со своими, кстати, тоже. Да мне плевать было на этого твоего Сергея. Ну увлеклась, ну выбрал он свою мочалку белобрысую, так сам дурак, что с него взять? Меня попросили найти убийцу. Мешал кому-то твой друг, сильно мешал. Сто тысяч мне заказчик отстегнул, а уж сколько исполнителю платить, я сама должна была решать. Что я, виновата, что этот влюбленный кретин согласился все бесплатно сделать? Распустил сопли - замуж я за него пойду, если своего же друга замочит, придурок...
У Андрея снова возникло неприятное чувство ожесточенного бессилия. Перед ним сидела хладнокровная, выхоленная женщина, без тени раскаяния признававшаяся в том, что принимала участие в убийстве. И единственное "доказательство" этого участия он, Андрей, собственноручно сбросил с двадцать второго этажа.
Кроме того, возник еще некто третий. Заказчик. Главный преступник... Андрей догадывался о его существовании, но все равно не верил. Хотя... злосчастный Рожа и не должен был знать о существовании "третьего".
А Вера Николаевна с тем же спокойствием и даже с усмешечкой продолжала сообщать Андрею подробность за подробностью. Мимоходом дала понять, что лицо, интересы которого затронул покойный уже Сергей, - важное. Рукой не достанешь. Деньги, охрана, везде "свои люди". В общем, это президент фонда "Лампада". Благотворительного, кстати сказать, фонда. И зовут его Геннадием, а фамилия... И назвала фамилию покойного Командира. "Дяди"...
Андрей онемел от изумления. Геннадий ведь лет десять тому назад как умер. Однофамилец? Маловероятно. И все-таки смутные догадки уже забрезжили. Пока - смутные. Но Вера их подтвердила, рассказав дальше, что этому ныне высокому, а также крутому, типу, а тогда - проворовавшемуся госпитальному интенданту - собственноручно передала все документы умершего Геннадия. В неразберихе последних дней афганской войны все было легче легкого. С этими документами он и "всплыл" на волне перестройки и начал свое победоносное шествие к большим делам и большим деньгам...
- Афганцем быть в общем-то выгодно, - вскользь заметила Вера. - Вас всех считают честнее и порядочнее остальных.
Короче говоря, Сергей однажды пришел в фонд "Лампада" за кого-то о чем-то похлопотать. И в приемной к великому своему изумлению обнаружил, что президент фонда выдает себя за афганца-героя Геннадия, который умер у Сергея на руках и был им похоронен. О чем этот самый президент говорил с Сергеем за закрытыми дверями, неизвестно, но дальнейшее развитие событий позволяло примерно догадаться. Через два дня самозванец встретился с Верой. А две недели спустя Сергея уже не было в живых. Сообщники предусмотрели все, кроме приезда в Москву Андрея...
Цыганку отнюдь не потрясло сообщение о том, что ее "жениха", Дмитрия Рожкова, тоже уже нет в живых. Скорее, обрадовало, хотя явно она этого не показывала. Так, легкое просветление на лице. И Андрея почему-то страшно задело, что эта сучка хладнокровно организовала убийство одного его друга и, похоже, только рада тому, что чужими же руками убрала и другого. И все это - за сто тысяч рублей?! Андрей последнюю фразу даже произнес вслух, чем вызвал у Веры неподдельное веселье:
- Рубл-е-ей?! Ну, ты даешь, афганец! Евро. Так что теперь - все, свободна. Завтра уезжаю за границу, это было мое последнее дежурство. Уволилась, сказала, что выхожу замуж и еду в Германию.
И на секунду задержала взгляд на картине, которая висела напротив нее, над диваном. На одну только секунду. Но и этого Андрею оказалось достаточно. Он снял картину и без труда обнаружил не слишком хитро оборудованный тайник. А в нем - деньги, авиабилет и заграничный паспорт. И еще несколько крохотных прозрачных ампул без каких-либо надписей. Вот тут Вера встревожилась. И попросила, во-первых, развязать ее, наконец, потому что она ни бежать, ни звать на помощь, ни драться с Андреем не собирается. А во-вторых, поосторожнее обращаться с этими самыми ампулами, потому что, если одну разбить, можно порезать руку, а яд, который внутри, убивает мгновенно. А он, Андрей, ей даже симпатичен, она не хочет, чтобы он превратился в труп. Лучше провести эту ночь вместе...
- А утром я тебе дам десять тысяч евриков и расстанемся друзьями. Как тебе такой вариант?
На лице Андрея ничего не отразилось, но предложение денег привело его в состояние настоящего бешенства. Эта потаскуха определила цену жизни двух его друзей - пять тысяч за каждого. И дело даже не в том, что живым он из ее квартиры не выйдет, не зря же Цыганка так разговорилась, а в том, что она посмела ему предложить деньги! Погубила двоих, помогла запачкать грязью имя третьего, продав его документы какому-то проходимцу. И думает, что все это сойдет ей с рук, потому только, что она - красивая женщина? Ну уж нет! Это не женщина - это такой же враг, как те, которые заманивали наших солдат в Афганистане в свои дома, а там их уже ждали убийцы...
Андрей подошел к креслу и отвязал Цыганку. Потом обнял. Она посмотрела на него со снисходительным торжеством: и этот - мой. Почти нежно улыбнулась. Но и эта мысль, и улыбка были последними в ее жизни.
Андрей нажал на точки, на которые, он это знал отлично, надо нажимать, если хочешь мгновенно и бесшумно убить. Их этому тоже учили - обнимать до смерти. Потом забрал доллары, ампулы и ушел, не оглядываясь. И в этот раз даже не стал покупать никакой бутылки: второе убийство было много легче первого, да и убивал не друга, а малознакомую ему предательницу и мразь. Оставалось последнее: нанести визит Лжегеннадию и завершить дело.
Конечно, подступиться к президенту процветающего фонда было очень непросто: охрана в офисе, охрана в квартире, к телефону сам не подходит, постоянной любовницы - и той нет. Но за две недели упорного наблюдения Андрею все-таки удалось найти единственное слабое звено в казалось бы прочной цепи - баня!
Конечно, президент и туда ходил с охранниками. Но в парилке-то все голые, все расслабленные. Главное "препятствие" - в ту баню ходили только свои - Андрея не смутило: доллары помогли "замазать" глаза ному надо. А уж пронести с собой незаметно крохотную прозрачную ампулу - пара пустяков для профессионала.
Андрей спокойно прошел мимо охранников в парную. Там благодушествовала несколько человек, смутно различимых в густых клубах пара. Но "своего" Андрей вычислил сразу. Присел рядом и позвал. Не именем - кличкой. Рассчитывал на то, что Лжегеннадий ее не знает. И в очередной раз в расчете не ошибся.
Три минуты спустя президент, понявший все, допустил последнюю в своей жизни ошибку: спросил, сколько он должен заплатить за молчание. Андрей же хотел всего-навсего, чтобы "Командир" громко, для окружающих и охранников, сказал: "Пока, старик" и потом три минуты посидел смирно на месте. Остальные условия - при следующей встрече. А когда прощальная фраза была произнесена, Андрей мгновенным движением вложил ампулу в рот "Геннадия" и резко сжал его челюсти. И спокойно ушел, не заботясь о дальнейшем. Свою клятву покойному другу он выполнил - отомстил.
А полчаса спустя наступила реакция. Андрей шел пешком по ночной Москве. Шел и плакал - впервые в жизни. Он оплакивал не только Сергея. Он плакал о Командире, который не вернулся с этой проклятой войны. О Роже, которого бесконечные кровопролития свели с ума и сделали преступником. О себе, снова ставшем убийцей, расчетливым и хладнокровным палачом. Причем, в мирное время, а не там, в трижды проклятом Афганистане, в бессмысленной войне, которая "все спишет".
В Афганистане было легче. Там он твердо знал, где свои, а где чужие, враги. Здесь же, "на гражданке", нет ни своих, ни чужих. Здесь действительно "каждый за себя и один Бог - за всех".
Но Андрей еще не научился верить в Бога. Его этому не учили, его по-настоящему учили только убивать. И перед кем теперь каяться, он не видел. Но твердо знал одно: своих сыновей он воспитает по-другому.