В деревне Ивановке жили по соседству два мужика: Михаил Петрович и Пётр Михайлович. Жили дружно душа в душу, никогда между собой не ссорились, ходили один к другому в гости. Делить, как говорится, нечего. У Петра был просторный дом и большой сад плодовых деревьев: яблони, груши, сливы, вишни. Тёплыми летними вечерами в беседке встречались два друга вместе со своими жёнами, пили крепкую сливовицу домашнего приготовления и пели народные песни: «Стеепь, да стеепь кругооом – пууть далёёк лежииит!» – запевали дуэтом Пётр Михайлович и его дородная супруга Пелагея Ивановна. «В тоой степии глухооой – заамерзал ямщииик!» - подхватывали грустную мелодию Михаил Петрович и его худощавая половина Евдокия Макаровна.
У Миши тоже стоял хороший большой дом, но сада не было. И он, не долго думая, решил заняться разведением пчёл, не предполагая, что его ждёт в будущем, и какие беды свалятся на его бедную голову в связи с увлечением пчеловодством.
- Медок-то нынче в цене. Копейка не лишняя будет, да и сами сладким полакомимся, - поддерживала Дуня перспективные начинания супруга.
- Пчёлки не помешают, а медку страсть, как хочется! Аж слюнки текут! – поддакнул жене будущий пчеловод.
Денег было мало, однако худо-бедно купили на базаре десять новеньких ульев, выторговали по дешёвке у местных пчеловодов рой желтопузых насекомых, которых рассадили в деревянные домики.
Мохнатые труженицы, не откладывая дела в дальний ящик, стали усердно и беспрерывно навещать сад соседа и таскать мёд в свои соты. Дело у пчеловода быстро пошло в гору, и вскоре он стал качать мёд, заполняя им молочные фляги.
Об успехах Михаила Петровича первыми узнали вездесущие соседи. Чёрная зависть когтистой лапой зацарапала душу Петра Михайловича, гадкие скользкие червяки беспрерывно точили его беспокойное сердце.
Масла в огонь подлила супруга Пелагея Ивановна:
- Мишка-то деньжищи лопатой гребёт, уже новую шубу Дуньке купил, а ты со своими яблоками и на новое платье мне не заработал! В рваном хожу!
- Помолчала бы, Пелагеюшка! И так на душе тошно, словно кошки скребут!
- Пусть они у тебя в другом месте поскребут! Недотёпа! Почему это Мишкины пчёлы из нашего сада мёд таскают, а вся прибыль только нашим дорогим соседям?! Несправедливо как-то! – возмущалась завистливая женщина.
«Да! Почему такая несправедливость? Нектар наш, а весь мёд
Мишке?» - думал садовод и не находил на этот вопрос ответа.
Вскоре Михаил Петрович, почувствовав неприязнь со стороны соседей и, не понимая, в чём её причина, попытался угодить другу:
- Петя! Дорогой! Я тебя медком хочу угостить! Возьми вот баночку! – протянул пчеловод соседу литровую банку с густой янтарной жидкостью.
Пётр Михайлович усмотрел в этих действиях какой-то подвох и скрытый смысл, а подарок воспринял, как издевательство:
- Не друг ты мне больше, Мишенька! Барыга ты! Кулак недобитый! Не нужны мне твои подачки! И подавись ты своим медком!
После этого нелицеприятного разговора соседи перестали ходить в гости, а потом и вовсе перестали общаться и обходили друг друга стороной. В конце концов, они даже перестали разговаривать между собой.
Военные действия первыми начали дети враждующих сторон: семилетняя дочь Петра – Варька и восьмилетний сын Михаила – Колька, по прозвищу Ржавый. По лицу у мальчика коричневым бисером рассыпались и прилипли к коже маленькие конопушки, а волосы и вовсе, как у лисы шубка. Люди гадали: «В кого это Коленька рыжим уродился? В роду у них вроде бы таких не было».
Варька же наоборот уродилась тёмненькой, по характеру она была взбалмошной и задиристой девчонкой, страшно капризной - «вся в мать».
Как-то раз, увидев на улице соседского мальчишку, Варька от имени всего семейства заявила ему претензии:
- Ваши пчёлки с наших цветочков мёд воруют и в ваши улики относят. Вы богатеете, пузы свои распускаете, куркули Ивановские! А моя мама в рваном платье ходит!
- Как это – воруют?! – опешил Колька. - Пчёлки летают там, где хотят. Они в поле мёд собирают, а ваш сад им и не нужен!
- А вот и нужен, нужен! – затараторила озорница. - Ваши пчёлки летают в нашем саду и на цветочки садятся. Я сама видела! А ты - врун! Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!
Такого оскорбления юный пчеловод вынести уже не мог. Он схватил вредную девчонку за волосы и выдрал клок с головы, приговаривая:
- Сама ворона чёрная! Сковородка! Вот покусают тебя наши пчёлки – будешь тогда знать, как дразниться!
Варька заорала от боли и обиды дурным голосом и бегом бросилась жаловаться маме:
- Колька дерётся, за волосики таскает! А-а-а!
В бой вступила тяжёлая артиллерия – жёны воюющих мужиков.
Толстая, как хавронья, Пелагея Ивановна, тряся грудями, размером с подушку, прибежала во двор к соседям, подскочила к тощей, как вобла Евдокии Макаровне и на всю Ивановскую закричала:
- Мало, что ваши пчёлы наш мёд таскают, так ещё ваш рыжий щенок мою дочку побил, волосы у Варьки повырывал!
- Ты что это, Пелагеюшка, городишь? Кто ворует? Окстись! Милаяяя! Пчёлки вам деревья опыляют, пользу приносят, спасибо бы сказали…
- Спасибо соседушка! Ох, какое спасибо! – изогнувшись пополам, Пелагея Ивановна плавно провела перед собой правой рукой. – Скупердяи вы и барыги! Деньги лопатой гребёте за счет нашего сада!
- Ты что городишь, корова толстая! – возмутилась соседка.
- Я?!! Корова?! Ах ты, селёдка малосольная! Я тебе покажу корову! - закричала жена садовода и ухватила жену пчеловода за волосы. Та не преминула сделать то же самое. Две бывшие подруги с криком и руганью стали мутузить друг друга, почём зря, вцепились в волосы и выкрикивали обидные слова.
- На шум и гам прибежал ничего не понимающий Михаил Петрович, разнял дерущихся женщин и силой выгнал Пелагею Ивановну за ворота. Жена садовода бросилась бежать в сторону своего дома. А следом за ней погналась Евдокия Макаровна. По пути оказалась не просыхающая лужа, где мирно отдыхала большая жирная свинья, которая похрюкивала от наслаждения и крутила маленьким хвостиком-хворостинкой.
Пелагея Ивановна поскользнулась и всей тушей полетела в лужу на свинью. Хавронья перепугалась, взвизгнула, выскочила из воды и…, надо же такому случиться, налетела на подбежавшую Евдокию Макаровну, которая со всего разбега грохнулась в лужу на свою соседку. Теперь в грязи барахтались и визжали, как недорезанные, вместо одной две хрюшки. Поднялся такой тарарам, что к месту происшествия стали сбегаться жители Ивановки, которые с недоумением и изумлением смотрели на происходящее. На шум и крики прибежали и мужья гражданок, принимающих грязевые ванны, вытащили непутёвых жён из болота и поволокли их домой. Вид у купальщиц был, конечно, ужасный. Они были похожи на двух повздоривших между собой ведьм: всклокоченные волосы лохмами свисали на плечи, по лицу расплылись потёки грязи, вся одежда была в тине и ошмётках мокрой земли.
У себя дома, едва придя в себя от шока, очистившись от грязи и переодевшись в сухое платье, Пелагея Ивановна стала гонять полотенцем ни в чём не повинных пчёл: «Кыш! Кыш! Летите отсюда, жужелицы желтопузые!» Одна пчела разозлилась, решила дать отпор злой завистнице и ужалила её в нос. От боли и обиды женщина завыла раненой волчицей. Пётр Михайлович попытался вытащить жало, но сделать этого не смог, а лишь еще больше расковырял ранку, и вскоре нос несчастной толстухи превратился в большую красную картофелину. Агрессивный поступок пчелы, и страдания любимой супруги, переполнили чашу терпения садовода, а зависть к соседу превратилась в лютую ненависть.
Ночью Пётр взял пятилитровую бутыль с ядовитой жидкостью, воровато пробрался на подворье соседа, сорвал крышки с ульев и залил отравой всех пчёл.
Рано утром Михаил вышел во двор, и увиденное повергло его в шок: в развороченных ульях гроздьями лежали мёртвые насекомые, земля вокруг их домиков истоптана, и к тому же чем-то неприятно воняло.
Подозрение в экзекуции над насекомыми сразу же пало на соседа, и пчеловод заявил о случившемся происшествии участковому уполномоченному Сидору Корнеичу. Тот незамедлительно явился с разборками к Петру Михайловичу:
- Ты зачем, изверг, пчёл потравил?!
- Какие пчёлы? – скорчив невинное лицо, спросил подозреваемый.
- Какие, какие! У соседа твоего все рои сдохли, кто-то ядом все ульи залил!
- А я тут при чём? На кой ляд мне они нужны? Это не моих рук дело!
- А чьих же тогда?
- Почём я знаю!
В разговор встряла Пелагея и, гнусавя опухшим носом, заявила:
- А может они сами подохли? Болезнь там, какая, или мор?
- Какая там болезнь?! Все ульи какой-то гадостью залиты! Злодеяние с умыслом сделано. Дело на вас заведём, душегубы! Ответите по закону! – заявил милиционер и пошёл звонить в город, чтобы сообщить о происшествии.
Расследование гибели пчёл проводилось ни шатко, ни валко. Видно сыщиков заела текучка и наличие более важных дел, чем смерть насекомых, достаточных улик против Петра Михайловича не собрали и, в конце концов, пчелиное дело было прекращено за недостаточностью доказательств и валялось в сейфе у следователя Морозова. Пока не попало на глаза другому следователю Омскому Виктору Ивановичу.
Полистав указанные материалы, Омский пришёл к однозначному выводу, что дело не такое уж и безнадёжное. Виктор Иванович выехал в село Ивановку. Первой задачей было установить, чем отравлены пчёлы, а заодно поискать какие-нибудь улики.
В сарае потерпевшего маленькими гробами были сложены повреждённыё деревянные ульи. Хозяин решил, что отмывать их бесполезно, пчёлы всё равно жить в них не станут, и домики годились теперь только на дрова.
При тщательном осмотре на одном улье следователь увидел измазанный мёдом торчащий гвоздь, к которому прилипли ворсинки ткани голубого цвета. Этот улей он изъял и перенёс в машину. Потом пошёл в соседний дом к подозреваемому, представился ему и показал своё удостоверение. Пётр Михайлович встретил гостя недружелюбно и, заправляя за ремень выбившуюся голубую ситцевую рубаху, выказал своё недовольство:
- Всё ходите, ходите! Что вам ещё от меня нужно?
Омский обратил внимание на то, что правый рукав рубашки выше манжета был порван и зашит чёрными нитками.
- Снимите, пожалуйста, рубаху, – строго потребовал сыщик.
- Это еще зачем? Что, я голый должен ходить?
- Другую оденешь, а эту я заберу с собой на экспертизу.
Садовод нехотя стащил с себя одежду, ворча:
- Какая еще экспертиза? Что я, преступник какой?
- Хуже, Пётр Михайлович, хуже! Ты - отравитель! Садист и варвар!
В это время, откуда ни возьмись, как чёрт из табакерки, выскочила Пелагея Ивановна и взвизгнула голосом новорождённого поросёнка:
- Вы зачем моего мужа оскорбляете? Он ни в чём не виноват!
- Это мы выясним, гражданочка! А ты, где рубаху-то порвал, Пётр Михайлович?!
Тот немного замешкался, глаза его забегали в разные стороны, а потом он сбивчиво ответил:
- Не помню точно! Может, за сучок зацепился, когда деревья обрезал.
- А может, за гвоздь?
- Может, и за гвоздь, - настороженно ответил хозяин.
- А может, я ногтём порвала, когда её после сушки белья с верёвки снимала! – встряла в разговор жена Петра.
- Помолчала бы, сорока бесхвостая! Не лезь, куда не просят! – цыкнул на супругу мужчина.
Пелагея обиженно поджала толстые губы и степенно удалилась в соседнюю комнату, но дверь предусмотрительно не прикрыла, чтобы всё слышать. В дверном проёме торчало большое ухо и растопыренные пальцы любопытной «Варвары». Но услышать что-либо ей не пришлось, так как Омский пригласил понятых и решительно приказал:
- Пошли в сарай!
В сарае в самом углу лежал бумажный мешок с белыми гранулами какого-то вещества. Рассмотрев его поближе, все увидели чёткую надпись большими буквами: «Хлорофос». Видно это ядовитое вещество садовод разводил водой и применял для уничтожения вредителей. Рядом с мешком стояла пятилитровая бутыль с остатками мутной жидкости.
- Несите ёмкость и мешок в машину! – попросил сыщик хозяина и понятых, которые насторожились, ещё не осознав до конца, зачем это следователь собирает всякую рухлядь.
- Это ещё зачем?! Не дам! Мне скоро деревья опрыскивать надо! – заартачился садовод.
- А из бутыли, что опрыскивал?! Может, пчёл у Миши?! – с сарказмом спросил следователь злодея.
Тут до кумушек дошло, зачем из города заявился сыщик, и одна из них закричала:
- Это он, он пчёл извёл! Вся деревня об этом говорит! Давно надо его, душегуба проклятого, в тюрьму посадить! Сегодня пчёл потравил, а завтра всех коров в селе отравит! А там и за детишек возьмется!
Вторая кумушка настроена было более решительно и более агрессивно. Она, не долго думая, огрела Петра Михайловича черенком лопаты со словами:
- Вот тебе, Ирод! Будешь знать, как бедную насекомую убивать!
Того словно парализовало, и он недоумённо следил за происходящим.
Спустя некоторое время эксперты определили, что ульи с пчёлами были залиты раствором хлорофоса, а волокна ткани на гвозде улья остались от рубашки Петра Михайловича. Этот злодей понял, что деваться ему больше некуда, отрицать очевидное бессмысленно, а поэтому он сознался в содеянном:
- Чёрт попутал! Да еще эта дура Пелагея подзудила: «Соседка себе шубу купила, а я новое платье купить не в состоянии». Разве ж мог я эти упрёки долго терпеть?
Услышав эти слова, вездесущая пронырливая жена отравителя парировала ответом:
- Сам дурак! Головой надо было думать! Я что ли тебя заставляла пчёл морить? Сам своей бестолковой башкой додумался! Вот теперь сиди и помалкивай.
Люди! Вам не жалко сотни отравленных, ни в чём не повинных пчёлок – этих маленьких неутомимых тружениц, погибших из-за людской зависти, жадности и глупости. Мохнатые работницы опыляли цветки плодовых деревьев, по капле собирали целебный мёд, принося пользу природе и человеку. А вместо благодарности получили смертельный яд и медленную мучительную смерть. Как еще жесток и несправедлив наш мир! В чём провинились перед человеком несчастные благородные насекомые, уничтоженные безжалостным живодёром?