Раннее детство почти не запомнила, но знаю точно, что всегда и везде со мной был мой старший брат Левка. Мама ему полностью доверяла меня, и он отлично справлялся с ролью воспитательницы и няньки. Его обязанностью было каждый день ходить на сопку за молоком от коровы для меня. Никому в семье это лакомство не полагалось. И голодный мальчишка приносил эти драгоценные пол литра, никогда не отпив. А чтобы утолить чувство голода, жевал, срывая по дороге, всякую съедобную растительность: паслены, кислые яблочки, щавель. Игрушек не было и он смастерил зимний самокат на трех коньках, с рулем и сиденьем для себя и специальным ложе с перильцами для меня. На этом сооружении мы с ним со свистом сигали с обледеневшей крутой сопки. Летом он ходил со мной на бухту Золотой Рог, где мы с его друзьями, на лодке переправлялись на другой берег. Ему, этому отчаянному сорванцу, – всего двенадцать лет, а мне – только четыре года. Потом помню, как мы ходили в кино в Бригаду (так мы называли военный штаб), перелезая через большой забор, чтобы посмотреть на летней площадке фильм «Тарзан». Смотрели, конечно, без билетов, стоя возле забора, причем, чтобы мне было виднее, он сажал меня к себе на плечи. Этот фильм мы посмотрели несчетное число раз и я его запомнила, как любимую сказку, – на всю жизнь.
И жизнь с каждым годом становилась все легче и лучше. Нам дали квартиру в только что выстроенном, большом, пятиэтажном доме. Помню так же, как родители купили в комиссионке пианино, японское, с медными канделябрами и клавишами, покрытыми слоновой костью, выпуска прошлого века. С этого времени у нас постоянно собирались компании. Собирались в складчину, на праздники и просто так. Но день рождения моего отца был просто святой день. Тут уж приходило столько друзей и просто знакомых, что иногда трудно было всех разместить. А так как это был канун Нового года, мы обязательно к этому числу уже наряжали елку.
Вот и сейчас, прошло столько лет, папочка мой постарел, ему уже 55, а наш обычай остался. Конечно, друзей поубавилось. Кто-то уехал обратно в Ленинград, а кто-то даже умер. Но все равно у нас будут гости.
Отец как всегда готовился заранее. Он методически рассчитал сколько чего нужно на стол, сколько на это уйдет денег и как мы сможем прожить до следующей получки - великий математик. Это я кроме шуток говорю. Он действительно великий математик, но до сих почему-то не признан. Уже который год он делает открытие за открытием: уравнения каких-то степеней. Радуется, как ребенок, когда это получается, показывает и объясняет нам, потом посылает в какие-то журналы. Но ему или не отвечают, или вежливо отпихивают, мол, не по адресу. Его жаль в это время до слез, а он только говорит смущенно «Эх, ма!» и снова садится за свои уравнения. Вот с такой же методичностью он и заполнял наш холодильник продуктами к нашему празднику. Кстати, этот холодильник он тоже сам построил. Купить-то не просто было. Так вот он взял где-то описание, как это делать, купил зиловский агрегат, соорудил корпус, величиной с телефонную будку, разделил на две секции: вверху очень холодно - для продуктов, внизу не очень – для овощей. И вот это чудо стоит у нас в ванной комнате. Бесподобное зрелище!
Так вот, продукты и спиртное к празднику готовы. Теперь надо подготовить немаловажную вещь – музыкальный инструмент. Весь вечер, в субботу он настраивал свое пианино. Подумать только, инструменту век отроду, а что папа с этим прадедушкой делает!?... Прежде всего, для этой цели, т.е. для настройки, он специально изобрел и соорудил прибор. Выточил на заводе и подобрал по слуху камертоны для всех тональностей и присоединил их по какой-то схеме к электронно-лучевой трубке.
Папа дергает струну, специальный адаптор передает удар на нужный камертон, он звучит, а на экране изображение этого звука. Если звук струны совпадает с камертоном, фигуры на экране тоже совпадут, если нет, надо ключом подтянуть струну. Фантастика! Все от его изобретения в восторге. Теперь он нарасхват у всех знакомых и незнакомых, и даже в заводском клубе, и в детском садике. В выходные дни отца не видим. А он доволен, что признан народом. Денег, конечно, никаких. И опять никак не может зарегистрировать свое изобретение. Вот такой гениальный самородок - самоучка и милый чудак мой отец.
Мама с утра этого замечательного воскресенья что-то стряпает, печет – в общем, не выходит из кухни. А какие оттуда запахи!… Левка принес елку, огромную, до потолка, а это 3,5 метра, и установил в большой комнате. Будем наряжать. Я у всех на подхвате. Папа поехал встречать наших друзей из Хабаровска – Ваховых.
Раньше тетя Майя и дядя Толя были нашими соседями. Анатолий Алексеевич известный писатель, большой оригинал и шутник. Все его книги у нас с дарственными надписями примерно такого содержания: «Дорогим друзьям, Люсе и Косте! Поднимайтесь к нам, есть по 100, обмоем гонорар!»
В войну дядя Толя был спецкором «Комсомольской правды». А его книга «Трагедия капитана Лигова» просто захватывающе интересная. Я, когда читала, не могла оторваться, ни ела, ни пила, почти не спала, пока не закрыла последнюю страницу. Многое конечно из жизни, материал исторический и собирал он его очень тщательно. А некоторых героев - капитанов, китобоев, я даже знаю, - они были у нас в гостях. Дядя Толя всех к нам приводит, показать какой у него есть удивительный друг Костя. Как-то отец летел в Ленинград. В Хабаровске была посадка. Он вошел в аэровокзал, а по трансляции объявляют: «Лауреат Нобелевской премии, Член-корреспондент Академии наук СССР, Герой Соцтруда Третьяков Константин Георгиевич, Вас ожидает писатель Вахов в депутатской комнате!» Это шутка- проказа друга, но, ей-богу, друг верил, что папа достоин этих званий.
Ну, а когда Анатолий Алексеевич к нам приезжает, здесь твориться что-то невообразимое. Большой любитель выпить, имеющий массу друзей, он просто ставит весь Владивосток на уши и втягивает папу во всем этом участвовать.
Отец, конечно, мужчина крепкий, да и выпить может с удовольствием, без церемоний, но выдержать этот Ваховский марафон не просто. Спасает их то, что папа никогда не теряет разум и, как настоящий друг, не бросит и не подведет, - хоть на руках, но доставит домой бесчувственное тело друга в целости и сохранности.
Для мамы - это черные дни. Мало того, что сплошные расходы и отец не форме, но и вся жизнь просто выбивается из колеи. А когда, наконец, наступает затишье этому буйству, Анатолий Алексеевич становится обаятельнейшим, умным, интеллигентным, красивым мужчиной и ему легко все прощается.
Майя Петровна - его жена и в природе нет непредсказуемее человека. Так при встрече она ошарашивает всех своею прямолинейностью, бесцеремонностью и безоговорочным диктатом. Яркая, красивая, с гривой светлых волос и ослепительной улыбкой кинозвезды (Лидия Смирнова, да и только!), она всегда шумно командует, приказывает и распоряжается всем и всеми. «Ирка, ты чего сегодня такая некрасивая? – ляпнет она вместо приветствия и тут же скомандует: «Девочка моя, быстро сбегай к Резниковым, попроси для меня папироску».
Вот так, сначала плюнет, а потом еще и служить заставит.
Но единственный человек, кого она побаивается, уважает и к кому всегда тянется – это моя мама. Я поражаюсь, как мама может ею управлять! Только как-то укоризненно глянет на нее или скажет: «Ты что Майя?! Девчонку за папиросами?!»
Как та сразу: «Да, я пошутила! Ой, Ирка, какая у тебя мама строгая, даже шуток не понимает. Сейчас кого-нибудь из мужиков пошлю!» - и пошла дальше команды раздавать.
Отца моего Майя Петровна любит откровенно и с восхищением. Никого не стесняясь, повисает у него на шее, хвалит не переставая, приводит в пример своему нетрезвому мужу, - и с этим ничего нельзя сделать. Да никто и не пытается, потому что дальше разговоров дело не идет – отец только смущенно улыбается.
Есть у Ваховых сын - Сережка. Это спутник моего раннего детства, почти что мой младший брат. Он родился, когда мне было 3 года. Тетя Майя, молодая, неопытная мамаша, все время обращалась за соседской помощью к моей маме: то за советом, то с вопросами, а то и с просьбой посидеть с малышом, пока она со своим молодым мужем-писателем куда-нибудь на прием сходят. Так и вырос Сережка у нас, и тетя Тюся (т.е. моя мама) стала для него второй матерью. А я, как старшая сестра, естественно воспитывала его в духе уважения старших.
«Ирка! Не бей Сереженьку по голове, - дураком вырастет! – кричала на меня тетя Майя, когда я награждала непослушного воспитанника подзатыльниками.
Но, не смотря ни на каких мамушек, Сергей был полностью в мой власти. Мы с ним играли. Да еще как! С размахом и при полном отсутствии игрушек. Игра называлась «Королевство», - я это сама придумала. У меня были белые шахматы, у Сергея – черные, и соответственно полкомнаты мои, половина – его. Строились дворцы из стульев и табуреток. Были и наряды у этих маленьких фигурок, были и выезды на конях в гости друг к другу. Играть можно было целыми днями, каждый раз придумывая что-то новое из жизни королей. Родители только поглядывали за нами, удивляясь детским фантазиям. Таким мне запомнилось мое детство с неизменным Сережкой рядом. Потом Ваховы переехали в Хабаровск.
Вот таких гостей ожидает наша семья на папин день рождения.
Они прибыли днем, шумно, с возгласами приветствия, с поцелуями и объятьями. В руках папа нес что-то очень громоздкое.
- О, какая тут девушка выросла! – воскликнул дядя Толя, с восхищением меня разглядывая.
- Нечего на молоденьких заглядываться! – тут же оборвала его тетя Майя. – Здравствуй, моя девочка! – И она с безразличием запечатлела свою яркую губную помаду на моей щеке.
– А Левка-то какой красавец стал! – И она кинулась целовать моего брата в губы.
Мой дружок детства Сергей, вихрастый подросток, стесняясь, жался к родителям. Его пыталась приласкать моя мама, но он еще больше смутился, - тоже вырос.
Что-то «громоздкое» оказалось - оригинальным подарком. Все хохотали до слез, когда из бумаги вытащили… унитаз! Это же надо, такое придумать! Шутили не двусмысленно. Но вещь была нужная, - наш старенький совсем вышел из строя, а купить было негде.
- Костя, представляешь, как часто, в уединении, ты будешь меня вспоминать? – смеялся дядя Толя, обнимая моего отца. – Это надо отметить!
И праздник начался. Скоро собрались и остальные гости. Их было много. Стол в большой комнате раздвинули, закуски и бутылки на месте, и началось.
- Дорогие друзья! – начал, как на собрании папин начальник Резников Александр Маркович, деловой еврей, который из всего мог извлечь для себя пользу и деньги. Папу он любил почти бескорыстно, считал себя его другом, но постоянно пытался найти выгодное применение папиным способностям. Папа же деликатно уходил от его деловых предложений, чем завоевал свою независимость.
– Друзья! – еще раз громко повторил Александр Маркович, добившись тишины. – Сегодня мы с вами не просто отмечаем день рождения Константина Георгиевича. Мы с вами собрались, чтобы выразить свою признательность замечательнейшему человеку. Такие редко появляются на земле. Перед нами гениальный математик и ученый, великий изобретатель и виртуозный музыкант. А главное, добрый, душевный человек. Нелегкую жизнь пришлось тебе прожить. И кто знает, кем бы ты был сейчас, не потрать ты половину своей жизни на преодоление трудностей. Костя! Я желаю, чтобы человечество признало тебя еще при жизни, как признали мы, твои друзья!
Все захлопали, стали чокаться. А тетя Дора, жена Александра Марковича, закричала истошно: «Ура-а-а! За Костю!», и кинулась с рюмкой в руке с ним целоваться. Так она выразила свое единомыслие с мужем.
Более несуразной пары, как супруги Резниковы, представить было трудно. Он высокий, в прошлом красивый, очень умный еврей, а она маленькая, неприметная, кругленькая и на редкость говорливая хохлушка. Она может говорить, не умолкая, сколько угодно, хаотично перескакивая с темы на тему. И весь ее монолог слышится, как одно предложение без знаков препинания. Вставить слово практически невозможно. Поэтому мама, когда говорит с ней по телефону, иногда отходит, делая свои домашние дела, потом берет трубку, чтобы вставить хоть слово, и, когда это не получается, просто кладет трубку на рычаг. Тетя Дора обнаруживает это только через полчаса своего монолога и перезванивает, думая, что их разъединили. В общем, Трындычиха из «Свадьбы в Малиновке». А в остальном, она добрая, отзывчивая женщина, хорошая хозяйка, мать двоих прекрасных детей, имеющая главное достоинство - преклонение перед своим мужем. Тот же постоянно изменял ей, но несерьезно. Да и какой мужчина добровольно слезет с пьедестала, который при жизни воздвигла ему обожающая жена? Только дурак!
Тетя Дора, вдоволь нацеловавшись с моим отцом, пыталась сказать новый тост. Вернее своими словами объяснить всем то, что только что изрек ее уважаемый муж. Она так и начала:
- Да, так вот что я хочу сказать. Тут Александр Маркович сказал... - но все хором закричали: «Дора! Садись! Не на-до!» и пошло пиршество, шумное и веселое.
Потом началась обязательная программа – папу затащили за пианино. Все притихли.
«Здравствуй, моя Мурка! Здравствуй, дорогая!
Здравствуй, моя Мурка и прощай!
Ты зашухерила всю малину нашу.
А за это финку получай!»
Папа пел спокойным, шутливым голосом, чуть улыбаясь, и при этом великолепно себе аккомпанировал. Его пальцы уверенно летали по всей клавиатуре, извлекая из инструмента невероятные переборы и красивейшие аккорды. И неважно, что он играл. Это было само совершенство.
Он спел свой обычный шуточный репертуар: «Пупсика», «Кирпичики». Потом почувствовав настрой гостей, заиграл и запел:
«Споемте, друзья! Ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман».
И все подхватили:
«Споем веселей, ведь нам подпоет
Седой боевой капитан.
Прощай, любимый город…
Высокие женские голоса явно вели в песне. Каждая пела, как солистка - громко и выразительно – и, мороз по коже, какой это был красивый хор. Думаю, на Ленинской прохожие заслушивались.
Дальше пошли заявки на все вкусы. Папа, прекрасно их зная, ненавязчиво строил программу от лирического, к веселому и танцевальному. Тут принесли гитару. Папе дали немного передохнуть, поднесли выпить и закусить и начали перед ним выплясывать, - это значит – играй «Цыганочку». Столы в сторону – и началось!...
Папа заиграл медленно, с перебором, и, увеличивая постоянно скорость и темп, довел его до невероятного. Как не рвались струны, – я не знаю. Но ногти всегда были стерты. Эта виртуозная игра вызывала такой восторг и восхищенье, что тот, кто видел и слышал ее впервые, просто немел с открытым ртом.
И не даром Вахов или Резников приводили к нам иногда каких-то совсем незнакомых, но известных людей, чтобы показать это искусство. Отцу неоднократно предлагали концертную деятельность. Но он всегда отказывался – семья, в его понятии, была несовместима с гастрольной жизнью.
А гости наши лихо отплясывали, тряся плечами, грудями и задами – кто, как умел.
Все! Папа выдохся и сел за стол выпить, закусить и поговорить. Принесли горячее. Гости стали группироваться по интересам и темам. Накал веселья немного спал. К чаю и торту кто был какой – сказать трудно. Я все наблюдала, как в кино, со стороны, почти не участвуя, кроме помощи маме: поднести-отнести. Но молодая энергия в такой заразительной атмосфере требовала выхода. Я стала заводить пластинки и поставила не просто танцевальную музыку, а рок-эн-рол: «Эй, мамбо! Мамбо италияно…» Устоять я не могла. Схватив своего брата Левку, единственного, кто мог быть мне партнером, я начала выдавать перед остолбеневшими гостями такой азартный рок. Руки, ноги – все тело было, как на шарнирах. Я летала у Левки в руках, и сама с восторгом чувствовала, что это класс! Не знаю, что нашло, но я было в ударе. Когда мы закончили, нам аплодировали стоя.
Папа, смеясь, с гордостью чмокнул меня в лоб и сказал: «Молодец, дочура!»
Вахов подошел и, галантно поцеловав мне руку, сказал: «Мадмуазель, вы были восхитительны!» - а в глазах нескрываемый интерес.
Майя Петровна тут же ринулась к нему и, потянув за собой, прошипела: «У, кобель!». На что он отшутился: «Майка! Веди себя прилично! А то брошу и женюсь на Ире».
Резников, захмелевший и решительный, шел ко мне расставив руки для объятья. Тут на его пути встал отец:
- Саша. Не надо!
- А я хочу ее поцеловать! – пьяно запротестовал Саша и глаза нехорошо блестели.
Папа, вытолкал меня из комнаты (Да! Морока эти взрослые дочери!), и мягко похлопывая своего любвеобильного друга по плечу, увел его от греха подальше.
Праздник подходил к концу. Гости стали расходиться – завтра трудовой день…
Владивосток 1962г