Первопрестольная

Михал Ярославич застрял в пробке в районе улицы Новинки. Совещание в провинциальном городке затянулось допоздна, время свободных дорог было упущено безвозвратно, а завтра ранним утром ему еще предстояло читать лекцию в университете. Он нетерпеливо барабанил пальцами по столу в местной администрации в ожидании своего выступления, но, когда ему, наконец, дали слово, его понесло – то ли от раздражения, то ли от гордости за свой родной город – в такие дебри, что дискуссия продолжилась с утроенным остервенением и завершилась далеко за рабочий день, хотя ее предмет казался абсурдным по определению, особенно для доктора исторических наук, коим являлся Михал Ярославич: на государственном уровне уже давно муссировалась тема передачи ряда федеральных функций в регионы, вплоть до переезда абы куда одной из палат парламента.
Начал Михал Ярославич с выгодного географического положения столицы, испокон веков лежащей на пересечении важнейших торговых путей, чем, в частности, объясняется концентрация здесь бизнес-потоков и теперь. Далее он напомнил о политическом значении города. В XIII веке при Ярославе Ярославиче будущая первопрестольная стала центром обособленного княжества и, кроме прочего, знаменитой своими победами над литовцами, мудрым взаимодействием с Ордой, присоединением Кашинского удела и союзом с новгородцами. А уж с тезки Михал Ярославича, когда главный соперник в борьбе за власть на Руси – Юрий Данилович – был низложен и убит в Орде, открывается новая славная страница в истории возвышения: в XV веке Ярославль и Новгород навсегда покорились Михаилу Борисовичу, а его потомки только прирастали землями, из которых и возникла великая Россия. Бурю негодования вызвала фраза Михал Ярославича о том, что негоже проигравшую тогда сторону наделять полномочиями: ведь ничего хорошего от этой милости не выйдет.
Замечтавшись, он не заметил, как миновал Марьино и добрался до Дубровки: отсюда по сравнению с уже покрытым расстоянием до дома оставалось чуть-чуть, да и движение немного оживало. После последнего пассажа на Михал Ярославича набросились депутаты городской думы, общественность и даже столичные соратники. Отовсюду слышались обвинения в шовинизме, надменности и искажении исторических фактов. Михал Ярославич с чувством собственного достоинства сносил все выкрики, вернувшись на свой стул и попивая воду без газа: участвовать в полемике не было настроения и сил. Галдеж, однако, не прекращался еще битых два часа, после чего заскучавший председатель вынес вердикт, что тема требует более тщательного изучения, и высказал пожелание собраться в том же составе через месяц, чем сорвал одобрительные овации зала. В фуршетных кулуарах оппоненты примирились с Михал Ярославичем, а он отвечал им натянутой улыбкой.
На горизонте возникли стремящиеся в небо кварталы Митина. Михал Ярославич с облегчением вздохнул – и через десять минут поднимался на лифте на двадцатый этаж. В дверях его встречали жена и дети. Он ласково пожурил сына и дочь за то, что они еще не спят, и отправился за остывший ужин на кухню.
- Ну что, убедил? – с иронией спросила жена.
- Да разве? – между макаронинами отвечал ей Михал Ярославич. – Все уже настолько привыкли болтать языком без дела, заседать и видеть соль как раз в этом, а не в движении. Изо дня в день одно и то же – и резюме: надо продолжить, более детально обговорить... Опротивело пустое словоблудие до чертиков!
- А ты как будто ждал чего-то другого?
- К сожалению, я давно потерял любые иллюзии, но… Казалось бы, такая тупая тема о передаче части столичных функций. Россия и так уже после фактической утраты Дальнего Востока и Сибири, раздираемого войнами Кавказа, куда теперь фиг сунешься, вернувшихся к идее о независимости национальных республик типа Татарстана и Башкирии превращается в союз удельных княжеств, а им бы только трепаться: руки боятся, поэтому делают ноги на диспуты!
- Эх, когда-нибудь тебя возьмут… - Супруга устало мыла посуду.
- Да кому я нужен? Арестовывают только тех, у кого мания величия и кто сам отдается. Даже любимым на Руси обычаем – заточением в темницу или постригом в монахини – заниматься лень! – махнул Михал Ярославич. Опрокинув рюмку перцовки, он поморщился: - Мы-таки идем своим особенным путем, хотя вроде бы заявляем о приверженности глобальным процессам. Да, мы хотим развивать инновации, но изобретаем велосипед старой модели, тыщу лет назад сконструированный на западе, а, пока мы его собираем, запад совершает рывок еще на десятилетие вперед. В итоге, они – на коне, а мы – у разбитого корыта. Вот и докатились до того момента, когда нефть и газ за рубежом не требуются, технологии закупаются, а Россию можно растаскивать по кирпичикам. А от вредных блюд ой как сложно отказаться: поэтому саммит за саммитом, сейшн за сейшном, векшоп за векшопом... Глупо!
Жена лишь вздохнула и вышла из кухни. Михал Ярославич что-то еще долго соображал под перцовку, потом клюнул носом и тоже отправился на боковую.
Утро наступило через четыре часа. Михал Ярославич чувствовал себя совсем разбитым, однако лекция была его священным долгом. Ехать в центр на машине не имело смысла, метро поблизости пока не подвели, так что минут сорок он протрясся в переполненном автобусе до «Дубровки». Там он достоялся до свободного состава и за чтением свежей газеты убил время вплоть до «Университета».
Он намеренно направился в сторону выхода на Желябова: до родного факультета ему хотелось немного подышать воздухом. Конечно, удовольствие от прогулки по загазованной магистрали представлялось сомнительным, но Михал Ярославич любил наблюдать за архитектурным обликом города, который, правда, со второй половины девяностых менялся не к лучшему. Тверь кромсалась направо и налево, принимая эклектически-безвкусный вид, просто потому, что такова, наверное, участь российского столичного города: при большевиках уничтожались церкви и купеческие дома, уступавшие в борьбе огромным просторным залам и широким проспектам; при демократах на улицах с прежними советскими названиями стали восстанавливать храмы, а ядро города захламлять псевдорусскостью и высоченными коробками из стекла и бетона. Чем не очередной аргумент против передачи столичных функций в почти сохранившую свой первозданный лик Москву?
В аудитории уже собирались слушатели, и Михал Ярославич, скрестив ноги, опустился на преподавательский стол и наблюдал за заполнявшимся амфитеатром. Темой лекции был завершающий этап борьбы московских и тверских князей за господство на Руси в XV веке, закончившийся логичной победой тверичей. Михал Ярославич, как обычно, ненавязчиво-быстро читал материал с лирическими отступлениями, дабы дать первокурсникам время передохнуть: они еще не привыкли к университетскому ритму.
От пары на вопросы по всему обширному циклу осталось целых двадцать минут. Однако студенты не спешили интересоваться подробностями далекой истории: их занимал день насущный.
- Как Вы относитесь к предполагаемой передаче части столичных функций Москве? – поднял руку молодой человек
- Кажется, мою позицию можно узнать везде. А что Вы думаете?
- Я считаю, это полное сумасшествие! Есть только один центр – Тверь, и здесь созданы условия для работы органов власти, да и интеллектуальная элита так же обитает здесь: никакая Москва нам в подметки не годится! И теперь, получается, историческая правда на нашей стороне!
- Тоже аргумент, хотя чересчур эмоциональный. Скажите, а как же пример Германии, где государственные функции сосредоточены не в одном Берлине, а равномерно распределены по разным землям и городам?
- Германия – компактная страна, и такое положение вещей для немцев не принципиально, - вступила в разговор девушка с галерки. – На просторах России идея неосуществима, она только разовьет и без того разросшуюся бюрократическую машину.
- Отлично! Тогда не лучше ли устроить столицу на Урале или в Сибири, принимая во внимание масштабы России?
Реплика поставила подопечных Михал Ярославича в тупик. Их лица выражали напряженную деятельность мозга, но воплотить броуновские мысли в конкретные слова они так и не могли. После внушительной паузы через тишину прорезался робкий юношеский голос:
- Но ведь там нет даже традиций управления огромным государством!
- А для Вас столица – только управление само по себе? Имеет вес эффективность, а остальные признаки – вторичны. Я против переезда институтов в Москву или куда-либо еще именно по причине неэффективности этого шага: нужно затратить значительные средства, не только на транспорт, но и на поиск квартир, служебных автомобилей и так далее, усложнится документооборот между ведомствами, поскольку он в большинстве случаев не переведен в электронный вид, да и чиновникам придется чаще наведываться друг к другу не в рамках одного мегаполиса, а, скажем, двух… Дополнительные причины, которые я упоминал на многочисленных заседаниях комиссии, - скорее крик отчаяния, потому что самое главное мои коллеги отказываются видеть.
- То есть Вы хотите сохранить статус кво, чтобы Тверь продолжала купаться в золоте и шоколаде, а регионы бедствовали, как и прежде? – возмутилась студентка прямо напротив Михал Ярославича. – Вот я из Москвы, и у нас полнаселения рано утром штурмует электричку, чтобы попасть в Тверь, а вечером все повторяется наоборот. И точно так же выживают люди в прочих окрестных городах – Осташкове, Вышнем Волочке, Ярославле...
- Вы опять меня не понимаете. Я как раз и ратую за экономию денег, которые можно пустить на поддержку регионов, а не вкладывать в потемкинские деревни, то есть - по сути - бессовестно осваивать. Поверьте: просто от столичных функций в Москве уровень благосостояния не повысится, а вот с грамотно организованными социальными и бизнес-программами несомненно.
Михал Ярославичу было жаль обрывать диалог с пытливыми первокурсниками, но они и так уже отклонились от графика на пять минут, и он должен был быть неумолимым:
- Спасибо за дискуссию. Однако вы проигнорировали вопросы по предмету, из чего я заключаю, что он вам ясен. Так что в пятницу вас ждет мини-зачет, и прошу к нему хорошо подготовиться.
Намечалось окно, и Михал Ярославич, не выносивший душных кабинетов, где по долгу службы он и так проводил достаточно времени, отправился привычным маршрутом к Волге. Еще с утра в горле застряло горькое предчувствие, которое он старался не замечать, выплюнуть или, наоборот, проглотить, но оно плотно застряло внутри и не желало двигаться в любую сторону. За беседой со студентами оно как будто отступило, но, опять ощутив себя осмысленным, когда он стал предоставлен сам себе, оно с новой силой принялось за дело и теперь не думало сдаваться. Жутко захотелось курить, но он не знал как.
Он до предела ускорил шаг, в мгновение ока оказавшись на бульваре перед скамейкой и железным человеком с гитарой. Михал Ярославич стыдливо спрятал взгляд и укрылся на Новоторжской. Отсюда оставалось недолго до спасения, мчавшегося навстречу на ретивом коне. И действительно – десница предка исцелила загнанного профессора, вернув его в славную тверскую старину. Заложив руки за спину, он несчетное число раз обошел окаймленный свежими гвоздиками памятник, бормоча под нос: «Как же так? Как же так?» - и изредка смотря исподлобья на щит с издевающейся надписью: «Михаил Ярославович».
На гранитной набережной он совсем успокоился, обозревая пространство между двумя мостами со стрелкой Волги и Тверцы. Все-таки что-то исторически-предопределенное было в том, что столица России лежит на великой русской реке, а не на миниатюрной Москве, пророс в его голове еще один убийственный аргумент «против». Михал Ярославич глубоко вздохнул от открывавшейся его взору красоты – и поперхнулся предчувствием. На его счастье, часы заторопили его назад.
В коридоре он уже опаздывал, когда наткнулся на закадычного коллегу.
- Слышал последние известия? – расплылся тот в широкой улыбке и, предвосхищая ответ, с наслаждением объявил: - Центр наделил Москву давно причитавшимися функциями!
- Отлично! – с удивлением обнаружив исчезновение предчувствия, облегченно воскликнул Михал Ярославич и проследовал мимо опешившего оппонента в аудиторию.

Санкт-Петербург, ноябрь – декабрь 2009