И когда она подняла голову… То увидела, как из-за спины… (Унося с собой мимолетным облачком запах грязных подмышек, ставший вдруг из привычного нестерпимым) Желтая звезда… (И ветер трепал выдранные гнилые серые нитки…) В свете фонаря… (Через разбитое окно, оставляя кусочки ткани на мутных осколках) Вылетела наружу, закружила… (Мелкий дождь смывал грязь, обнажая) И полетела вверх… В ночи.
Зацепилась за хвост кометы, рассыпалась на тысячи кусочков. И комета мигнула золотой вспышкой, улетая вдаль. И исчезла. И фонарь мигнул ей на прощание и погас. Оставив ей только темноту, капли дождя, падающие сквозь дыры на крыше, скрип двери и его дыхание… …
…дыхание его умирающего тела , лежащего под войлочным одеялом. Таким тонким, но таким тяжелым для его ссохшегося тела. Она думала… Что в последние дни все стало так странно. И лишь поэтому стала возможна их встреча. Она встала и, качаясь, подошла к стене. Где-то здесь. На бревнах. Кусочком угля. Или грифелем… Кто-то никогда не живший, никогда не умерший, века назад, нацарапал лицо, образ, лик. Она забыла определение. Женское лицо, смотрящее с добротой сюда. Вниз. На нее. Манящее в доброту. Туда. Вверх. К ней. Она приблизилась вплотную к стене. Провела рукой по шершавым бревнам. Сначала слабо, потом сильнее. Еще, еще. Как будто впитывая…Чернота рисунка сползала на пальцы золотисто-желтыми пятнышками лета и летела прямо в нее. Сквозь редкие. Такие редкие новогодние елки, ласковые закаты, прохладу тихих рек. Разрывая убогие комнаты, удушливые вагоны, вечную нехватку денег, еды. И падала в сердце, согревая. Она не заметила. Не могла заметить. Как изодрала пальцы в кровь, впитывая подушечками графитовый профиль девы в лазоревом окоеме благодати. Ноги почти не держали, и она опустилась на землю. Кровавые слезы текли по стене, вслед за ней. За бессильно падающей рукой.
Она долго сидела в темноте и вскоре. Вдалеке. Снова. Услышала его стон. Поползла на звук. Упала рядом. Его шепот был слаб. Почти не слышен.
- Катя… Я же говорил. Ты могла. Могла отказаться. Не идти за мной. Не надевать эту звезду.
И она слушала эти падающие слова. Сквозь хрип и стоны ветра за окном.
Она вспоминала, как давно. Века назад.... Она тихо придвинулась к нему. Дрожащими пальцами сдвинула вниз грязные, изодранные, висящие лохмотьями штаны.
- Что ты делаешь Катя…
Хрип и ветер.
- Как тогда…Помнишь. Летом на полянке.
Она сползла вниз. Все тот же запах. Чуть пряный. Тогда тепло. И страсть. А сейчас -нежность последним подарком. Поцелуями потрескавшихся губ. Ласками подушечек пальцев с графитовым профилем вечной любви. Оседающим там. И уходящим в небо вслед за дыханием. Вслед ними. Он и она. Кровавые слезы по стене не видимые ею…
Она слышала, как начал дышать тише…
- Как я хочу увидеть твое лицо… И можно умереть.
Он говорил. Она вспоминала его голос. Холод утра укрывал их от мира.
- Боже…Ты забыл нас…
Она сказала. И голос ее замер.
Они лежали рядом. Тени, раздавленные колесницей истории. Капли дождя падали на лица и смывали грязь. Так мимолетно. Так мимолетно.
Скрипнула дверь. Она увидела, как белый силуэт… Шел…По грязным доскам к их лежанке. Их скрипе, в грязи и невидимых, въевшихся в доски судорогах умерших на них тысяч людей. Силуэт склонился над ними. И долго смотрел. А потом перекрестил. Медленно. И положил рядом хлеб. Она взяла его. Ломала. Кормила лежащего рядом с ней. И ела сама. Кусочка падали на пол. А белый силуэт стоял рядом, а через минуту, а может быть вечность, встал на колени и начал собирать крошки. А потом взмахнул рукой и они полетели в небо, сквозь дырявую крышу барака. И ушел. А крошки, долетев до неба, превратились в звезды. Золотые. Сверкающие. И свет их падал вниз.
Он открыл глаза и увидел ее лицо.
- Ты… Как графит… Там… На стене… Помнишь…
29 апреля 1945 года, в Вербное Воскресенье, концлагерь Дахау был освобожден американскими войсками.
Потом она часто вспоминала это странное утро. Бледный силуэт. Она не могла понять, приснился он ей или нет. А если нет, то кто это был? Бог. Но тогда почему так странно дрожала его рука, когда он крестил их. Разве не посылает ли он людям ровно столько, сколько они могут вынести. Или…